Чья-то сильная рука оторвала меня от дверей. Передо мной стоял Гоголь с помутившимся взглядом и перекошенным от злобы лицом. Я было снова рванулся, но сокрушительной силы удар в челюсть свалил меня с ног.
...Когда я открыл глаза, в камере стояла небывалая тишина. Все, кроме Гоголя и Гамцемлидзе, сидели на своих местах.
Заметив, что я очнулся, Тигран с минуту молча поглядел на меня, безнадежно махнул рукой и проворчал:
- И этого человека обвиняют в убийстве?!
- Что тут произошло? - спросил я сидевшего у моего изголовья Исидора.
- То, что у половины сидящих здесь людей жены оставлены на попечение друзей...
- Убили его?
- Нет.
- А вы верите, дядя Исидор, обвинительному заключению?
- Не знаю... Толстой говорил: "Дьявол - это падший ангел..." Следовательно, до своего падения дьявол тоже был ангелом... Я верю Толстому...
Исидор встал и пересел на свои нары.
СВИДАНИЕ
Длинная узкая комната. Длинный узкий стол. Длинные узкие скамейки. По одну сторону стола садятся заключенные, по другую - их родные, близкие, родственники. У обоих концов стола, словно тамада и его заместитель, стоят надзиратели. Время от времени они торопят сидящих у стола людей - будет, будет, мол, кончайте! Разговор, начинавшийся с шепота, постепенно становится все громче. Заключенные волнуются, что-то объясняют, о чем-то упрашивают, родные согласно кивают головой, обещают выполнить все поручения, руками утирают выступившие на глазах слезы.
Наконец настает время прощания. Свидание окончено. Посетителей выпроваживают в другую комнату. Заключенных по одному разводят по камерам.
Как и все в тюрьме, свидание имеет свое время и свои порядки. Поэтому я был очень удивлен, когда надзиратель вызвал меня на свидание. Но еще более удивительно было то, что, введя меня в пустую комнату свиданий, надзиратель куда-то ушел.
Я присел к столу и уставился на противоположную дверь. Никто не входил. Ожидание становилось невыносимым. Я невольно пощупал свой пульс и сам же рассмеялся: к чему было проверять пульс, когда сердце в груди колотилось так сильно, что его, наверное, слышал надзиратель по ту сторону стены.
Но вот дверь открылась, и в комнату вошла мама.
На ней был старый, но хорошо сохранившийся коверкотовый плащ, на шее - синяя косынка в белую крапинку. В руках она держала небольшой черный саквояж и термос.
Мать не вскрикнула, не заплакала, не бросилась обнимать меня. Она спокойно подошла, поставила на стол термос, положила саквояж и тихо сказала:
- Здравствуй, сынок!
- Здравствуй, мама!
Потом мать раскрыла саквояж, достала пачку сигарет. И только когда она, чиркнув спичкой, поднесла огонь к сигарете, я увидел, как у нее задрожали рука и подбородок.
- Только не плачь, мама! - попросил я.
- Не буду, сынок. Нет у меня больше слез... Высохли...
Мать закурила. Потом взяла свой саквояж и термос и пересела ближе ко мне.
...Боже мой, о скольком мне надо поговорить с этой женщиной! Как много мне нужно рассказать, объяснить, попросить у нее! Как мне хочется припасть к ее груди, вымолить прощение за боль, которую я ей причинил, и плакать, долго плакать, плакать до тех пор, пока и у меня, как у нее, не высохнут слезы!.. Как я мечтал о встрече с ней! А теперь, когда она, моя мать, сидит передо мной, я, словно парализованный, не в состоянии сдвинуться с места, подойти к ней, обнять ее красивую седую голову...
Видимо, поняв мое состояние, мать подсела ко мне совсем вплотную, быстро оглядевшись, сняла металлическую крышку с термоса, поставила ее на стол и дрожащей рукой налила мне горячего пенящегося кофе.
Крепкий аромат кофе ударил мне в нос, и у меня закружилась голова. С жаждой бедуина, проблуждавшего месяц в пустыне, набросился я на кофе, Горячий стаканчик обжигал пальцы, губы, язык, но я словно бы ничего не чувствовал. Это было блаженство, описать которое нельзя. Пока я, захлебываясь, глотал ароматный напиток, мать молча гладила меня по голове своей теплой рукой. Для нас в эти мгновения не существовало ничего на свете.
Потом мы обрели дар речи.
- Налить еще? - спросила мать.
Я кивнул головой.
Теперь я пил не спеша, наслаждаясь давно забытым вкусом кофе.
- Хороший кофе?
- Отличный!.. Мама, как тебе удалось добиться свидания? Разве следствие закончено?
Я весь напрягся в ожидании ответа. Если, не дай бог, следствие закончилось на этом этапе, я пропал! Ведь мне пока не удалось доказать свою невиновность!
- Нет, следствие продолжается, но к тебе, наверно, придет новый следователь... А тебя остригли, да? - улыбнулась она.
- Мама, откуда тебе известно про нового следователя?!
- Была у министра.
Я оторопел.
- У какого министра, мама?!
- У министра внутренних дел, у какого же еще!
Господи, что я слышу! Она была у министра!.. А ведь я видел это во сне!..
- Когда, мама?!
- Четырнадцатого июня.
Я чуть не вскрикнул. Какое совпадение! Рассказать ей мой сон? Не успею, свидание скоро кончается. Да и поверит ли она?
- Мама, это был я!
- Что?
- Министр, с которым ты разговаривала, - это был я!
- Молодец, сынок! У тебя хорошее настроение! - улыбнулась мать.
- Да нет же, мама, я не шучу!
- А знаешь, он, между прочим, чем-то похож на тебя. Но не могла же я сказать министру, что он напоминает моего сына-арестанта... Я дала ему слово, что узнаю у тебя всю правду. Слышишь? Всю правду! Не подведи меня, сынок!
В голосе матери было столько мольбы, что у меня сжалось сердце и к горлу подступил горький комок.
- Мама, я и Ростом невиновны! Говорю тебе сущую правду! И Харабадзе подтвердит это!
- Гм, Харабадзе... Этот медведь Ростом Амилахвари так его обработал, что вряд ли теперь от него дождешься вразумительного ответа...
- Ты видела его?
- Смеется, бормочет что-то... а иногда начинает кричать, что ему кто-то затыкает рот...
- И в тот вечер он говорил то же самое...
- Адвокат просит твою характеристику из университета.
- Сходи к декану.
- Была уже...
- И что же?
- Направил меня к председателю месткома.
- Почему?
- Характеристики, говорит, - дело профсоюзной организации.
- А тот что?
- Отказал.
- Почему?
- Потребовал справку о том, что ты не убийца.
- Где же ты могла взять такую справку!
- В том-то и дело!
- Ну и как?
- Взяла я твою характеристику у соседей. Не принял, - говорит, нужна круглая печать.
- Вот идиот! А я еще избирал его председателем!
- Вот именно...
- Как же нам быть, мама? - спросил я с отчаянием. - Характеристики нет, Харабадзе невменяем...
- Говорят, есть какое-то лекарство "Ангинин", японское...
- Ну?! - обрадовался я.
- Что ну... Два флакона всего на всю Грузию... Один уже отдали кому-то, другой хранят для кого-то...
- А у спекулянтов?
- Не знаю... Если даже найдется, цена такая, что...
- Мама! Дорогая мама! Харабадзе нужно вылечить во что бы то ни стало!
- Может, не стоит?
- Мама, ты не веришь мне?!
- Я не потому, сынок... А что, если этот Харабадзе свалит все на вас?
- Не может быть этого! Мама! Продай все, но лекарство достань! Иначе мы погибли!
- Ты думаешь, родня Харабадзе не ищет этого лекарства? Нет его!
- Продай все, мама!
- Что мне продать, сынок?
Да, действительно, что ей продать? С тех пор как я помню свою мать, мы только и делали, что продавали...
- Займи, мама! Выйду отсюда, расплачусь... С процентами!
- Хорошо, сынок!
- Пойди к кому-нибудь, попроси!
- Пойду, сынок!
- Сходи и к этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37