В итоге я все же — не без усилий — отловил и разговорил одну девицу и даже получил номер мобильника Кристи. По нему никто глухо не отвечал.
Роман “Полость”. В него, благополучно за последние недели по понятным причинам позабытый, я вдруг снова полез — по какой-то не слишком мне самому понятной ассоциации с “Ковчегом”.
…Герой деятельно готовится встретить приезжающую с гастролями к ним в город поп-певицу Эйнджел, его личный и профессиональный идефикс. В рамках информационного спонсирования гастролей его газетой он, подавляя ставшую фоновой тошноту и начавшие периодически возникать суицидальные позывы, подробно (разумеется, в визгливо-панегирической тональности) расписывает из номера в номер славный творческий путь этого сверхраскрученного ничтожества, перечисляет ее “Грэмми” и “Оскары”, ее бойфрендов, официальных и гипотетических, ее сексуальные и гастрономические пристрастия. А заодно подробно описывает процесс подготовки визита мировой знаменитости: где будет жить суперстарлетка, что будет кушать… сколько народу будет ее охранять… как будет организована охрана… в последнее он вдается уже явно сверх профессионально-пиаровской необходимости — с им самим еще неосознанной, но его самого уже несколько пугающей увлеченностью.
Он сам с собой играет в игру: а что если б на моем месте был потенциальный киднеппер, собирающийся Эйнджел похитить ради астрономического выкупа? Интересно — чисто теоритечески, разумеется! — были бы у него хоть какие-то шансы на успех? Игра затягивает его все более — светский интернет-хроникер, войдя в раж, пускается в имперсонацию, изготовляет фальшивые бейджи, представляется то сотрудником отельной обслуги, то сотрудником охранной фирмы, узнает подробности планировки отеля, в который предполагается звездищу селить, профессиональные секреты бодигардов, собирающихся охранять застрахованные на миллионы баксов бубсы. И понимает в конце концов, что похищение — о да, с чрезвычайным трудом, да, при условии стечения невероятного количества удачных случайностей — но в принципе осуществимо!
Наглая, но коммерчески состоятельная идея рождается у него — попаразитировать по мере возможности на патологической популярности Эйнджел. Написать — под псевдонимом, конечно, — скандальный документально-фантастический бестселлер “Как я похитил Эйнджел” с подробным изложением реальных деталей — и в особенности проколов — системы охраны звезды. А для пущей беллетристической увлекательности вести рассказ от имени похитителя, чье преступление удалось. Герой по Станиславскому вживается в образ своего литературного альтер-эго, продумывает до мельчайших нюансов схему его действий. Более того — схема всерьез представляется ему блестящей. Ему даже становится несколько обидно, что осуществление ее ожидает лишь виртуальное… А вот возьму, шутит он с собой, да и на самом деле так все и сделаю!…
Я, читатель искушенный, уже понимаю, что доля шутки в этой шутке окажется не столь велика, как пока пытается представить автор, нераспознанный Абель, блин, Сигел… — когда вдруг начинаются звонки.
“…Здравствуйте, Денис. Это снова ваш тезка с ТВ-3, Дайнис Прецениекс. Извините мою навязчивость, но вы подумали над нашим предложением?…” Они по-прежнему, значится, очень меня хотят, дался я им с какого-то бодуна, и ориентальный мой отказ они, значится, не просекли — или проигнорировали… Это настолько неожиданно, что я даже теряюсь. После лейтенанта Кудиновса из богдановской “управы” с его вопросами и намеками, предложение тезки выглядит уже скорее розыгрышем… Хотя про всю мою веселуху тезка, кажется, и впрямь ни сном ни духом. Хреново, однако, у них там взаимодействие ведомств поставлено. В общем, от удивления я, видимо, опять был не слишком убедителен — чертов Дайнис просил все-таки еще подумать… только, если можно, быстрее… Чур меня.
Потом — еще один неожиданный звонок. Та самая девица из числа панковских знакомых, до которой у меня не вышло добомбиться. Некая плохо памятная мне Тина. Сама объявилась: “Привет! — бодренькая такая Тина… болотная… да-да, вспоминаю, была такая девка, чем-то она мне запомнилась тогда, кажется… чем?… — Ты меня искал, говорят?” Ну да, искал, спросить хотел. Ну вот такое дело… Без малейшего энтузиазма говорю, опыт имея… Да, отвечает вдруг, я действительно недавно общалась с Яценко. Как это убит? Что это ты такое говоришь?! Ах, ах… Давай, да-да… конечно, встретимся. Слушай, я только тут сейчас болею малость, простыла, сам видишь, что за погода, — но если тебе срочно, приезжай ко мне домой. На Краске живу, на Красной Двине, на Кундзиньсале, не знаешь? За РЕЗом, напротив “Алдариса”, завода в смысле, ну, не совсем напротив — не доходя до “Алдариса” через мостик. Кундзиньсалас седьмая штерслиния… сама даже не знаю, как это по-русски, не помню — какая-то, в общем, линия. Дом двадцать. Да, просто дом, частный… Да когда хочешь. Давай сегодня. Часам, скажем… да, или к половине седьмого давай лучше… Ну давай, жду.
Кундзиньсала… Где она такая Кундзиньсала? В телефонном справочнике на карте нет даже — не поместилась; карта, правда, херовенькая… Но у черта на рогах явно.
18
Терриконы убранного с дорог снега осклизли, почернели, но стояли насмерть. На Даугаве вода тонким слоем мерцала поверх прочной сплошной плиты ровно-серого льда, вмурованной в гранит параллельных набережных, — вдоль стыков тянулись расплывающиеся полосы желтовато-гнойного колера.
Моторюга и тот не знал Кундзиньсалы — высадил меня у “Алдариса”, пивзавода. Странный все-таки район — эта Краска. Стремненький. Полутрущобный. Некоторое время плутаю достаточно малоприятными переулками, где, сворачивая за угол, из квартала совдеповских блочных домов попадаешь в окружение двухэтажных деревянных жутковатого вида бараков, асфальт, сбежав с горочки, превращается в выковырянный на треть булыжник — а тот и вовсе пропадает в библейских — ноевых — масштабов луже. Молча бродят алкаши и насупленные плотные молодые люди — не оторваться бы, между прочим, ненароком, тем паче что темнеет… Заборы, сараи, здоровенный, двухэтажный, полностью выгоревший изнутри домище: стеклянные клыки в перекосившихся рамах, за ними — чернота.
Выхожу в итоге к промзоне: слева, за стоянкой и заправкой, под углом — бесконечный, многосотметровый и многоэтажный, угнетающего грязно-горчичного цвета фасад РЭЗовского корпуса, справа выглядывают из-за крыш гигантские белоснежные резервуары. Между — выезд на мостик через какую-то протоку. Наверное, его эта Тина и имела в виду. Тина… черт, что же с ней связано-то было, что-то же было… не помню. Как она, кстати, выглядела?…
Взбираюсь на мост, оставляя справа и внизу декорации к сцене финальной разборки из плохого боевика: гипертрофированные промышленные построения, непредставимого назначения проржавевшие железные конструкции; все выглядит заброшенным, но стоят машины и даже какие-то пиплы шарабанятся помаленьку. Надпись: “Muitas noliktava” — “Таможенный склад”. Навес, под навесом — длинный состав железнодорожных цистерн. В другом ракурсе те самые неправдоподобно белые мега-бочки, уходящие вдоль берега в перспективу, в самом конце которой понатыканы мачты ЛЭП.
Протока — с небольшую, но пристойную реку — слева, сразу за мостом расширяется в почти безграничное водное (ледяное) пространство, в которое хаотически вклинены пустые, в сером снегу, замусоренные островки, желтые заросли сухого тростника, индустриальные тылы РЭЗа, спускающиеся к акватории каким-то сплошь обитым железом бастионом с рядом крохотных окошек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Роман “Полость”. В него, благополучно за последние недели по понятным причинам позабытый, я вдруг снова полез — по какой-то не слишком мне самому понятной ассоциации с “Ковчегом”.
…Герой деятельно готовится встретить приезжающую с гастролями к ним в город поп-певицу Эйнджел, его личный и профессиональный идефикс. В рамках информационного спонсирования гастролей его газетой он, подавляя ставшую фоновой тошноту и начавшие периодически возникать суицидальные позывы, подробно (разумеется, в визгливо-панегирической тональности) расписывает из номера в номер славный творческий путь этого сверхраскрученного ничтожества, перечисляет ее “Грэмми” и “Оскары”, ее бойфрендов, официальных и гипотетических, ее сексуальные и гастрономические пристрастия. А заодно подробно описывает процесс подготовки визита мировой знаменитости: где будет жить суперстарлетка, что будет кушать… сколько народу будет ее охранять… как будет организована охрана… в последнее он вдается уже явно сверх профессионально-пиаровской необходимости — с им самим еще неосознанной, но его самого уже несколько пугающей увлеченностью.
Он сам с собой играет в игру: а что если б на моем месте был потенциальный киднеппер, собирающийся Эйнджел похитить ради астрономического выкупа? Интересно — чисто теоритечески, разумеется! — были бы у него хоть какие-то шансы на успех? Игра затягивает его все более — светский интернет-хроникер, войдя в раж, пускается в имперсонацию, изготовляет фальшивые бейджи, представляется то сотрудником отельной обслуги, то сотрудником охранной фирмы, узнает подробности планировки отеля, в который предполагается звездищу селить, профессиональные секреты бодигардов, собирающихся охранять застрахованные на миллионы баксов бубсы. И понимает в конце концов, что похищение — о да, с чрезвычайным трудом, да, при условии стечения невероятного количества удачных случайностей — но в принципе осуществимо!
Наглая, но коммерчески состоятельная идея рождается у него — попаразитировать по мере возможности на патологической популярности Эйнджел. Написать — под псевдонимом, конечно, — скандальный документально-фантастический бестселлер “Как я похитил Эйнджел” с подробным изложением реальных деталей — и в особенности проколов — системы охраны звезды. А для пущей беллетристической увлекательности вести рассказ от имени похитителя, чье преступление удалось. Герой по Станиславскому вживается в образ своего литературного альтер-эго, продумывает до мельчайших нюансов схему его действий. Более того — схема всерьез представляется ему блестящей. Ему даже становится несколько обидно, что осуществление ее ожидает лишь виртуальное… А вот возьму, шутит он с собой, да и на самом деле так все и сделаю!…
Я, читатель искушенный, уже понимаю, что доля шутки в этой шутке окажется не столь велика, как пока пытается представить автор, нераспознанный Абель, блин, Сигел… — когда вдруг начинаются звонки.
“…Здравствуйте, Денис. Это снова ваш тезка с ТВ-3, Дайнис Прецениекс. Извините мою навязчивость, но вы подумали над нашим предложением?…” Они по-прежнему, значится, очень меня хотят, дался я им с какого-то бодуна, и ориентальный мой отказ они, значится, не просекли — или проигнорировали… Это настолько неожиданно, что я даже теряюсь. После лейтенанта Кудиновса из богдановской “управы” с его вопросами и намеками, предложение тезки выглядит уже скорее розыгрышем… Хотя про всю мою веселуху тезка, кажется, и впрямь ни сном ни духом. Хреново, однако, у них там взаимодействие ведомств поставлено. В общем, от удивления я, видимо, опять был не слишком убедителен — чертов Дайнис просил все-таки еще подумать… только, если можно, быстрее… Чур меня.
Потом — еще один неожиданный звонок. Та самая девица из числа панковских знакомых, до которой у меня не вышло добомбиться. Некая плохо памятная мне Тина. Сама объявилась: “Привет! — бодренькая такая Тина… болотная… да-да, вспоминаю, была такая девка, чем-то она мне запомнилась тогда, кажется… чем?… — Ты меня искал, говорят?” Ну да, искал, спросить хотел. Ну вот такое дело… Без малейшего энтузиазма говорю, опыт имея… Да, отвечает вдруг, я действительно недавно общалась с Яценко. Как это убит? Что это ты такое говоришь?! Ах, ах… Давай, да-да… конечно, встретимся. Слушай, я только тут сейчас болею малость, простыла, сам видишь, что за погода, — но если тебе срочно, приезжай ко мне домой. На Краске живу, на Красной Двине, на Кундзиньсале, не знаешь? За РЕЗом, напротив “Алдариса”, завода в смысле, ну, не совсем напротив — не доходя до “Алдариса” через мостик. Кундзиньсалас седьмая штерслиния… сама даже не знаю, как это по-русски, не помню — какая-то, в общем, линия. Дом двадцать. Да, просто дом, частный… Да когда хочешь. Давай сегодня. Часам, скажем… да, или к половине седьмого давай лучше… Ну давай, жду.
Кундзиньсала… Где она такая Кундзиньсала? В телефонном справочнике на карте нет даже — не поместилась; карта, правда, херовенькая… Но у черта на рогах явно.
18
Терриконы убранного с дорог снега осклизли, почернели, но стояли насмерть. На Даугаве вода тонким слоем мерцала поверх прочной сплошной плиты ровно-серого льда, вмурованной в гранит параллельных набережных, — вдоль стыков тянулись расплывающиеся полосы желтовато-гнойного колера.
Моторюга и тот не знал Кундзиньсалы — высадил меня у “Алдариса”, пивзавода. Странный все-таки район — эта Краска. Стремненький. Полутрущобный. Некоторое время плутаю достаточно малоприятными переулками, где, сворачивая за угол, из квартала совдеповских блочных домов попадаешь в окружение двухэтажных деревянных жутковатого вида бараков, асфальт, сбежав с горочки, превращается в выковырянный на треть булыжник — а тот и вовсе пропадает в библейских — ноевых — масштабов луже. Молча бродят алкаши и насупленные плотные молодые люди — не оторваться бы, между прочим, ненароком, тем паче что темнеет… Заборы, сараи, здоровенный, двухэтажный, полностью выгоревший изнутри домище: стеклянные клыки в перекосившихся рамах, за ними — чернота.
Выхожу в итоге к промзоне: слева, за стоянкой и заправкой, под углом — бесконечный, многосотметровый и многоэтажный, угнетающего грязно-горчичного цвета фасад РЭЗовского корпуса, справа выглядывают из-за крыш гигантские белоснежные резервуары. Между — выезд на мостик через какую-то протоку. Наверное, его эта Тина и имела в виду. Тина… черт, что же с ней связано-то было, что-то же было… не помню. Как она, кстати, выглядела?…
Взбираюсь на мост, оставляя справа и внизу декорации к сцене финальной разборки из плохого боевика: гипертрофированные промышленные построения, непредставимого назначения проржавевшие железные конструкции; все выглядит заброшенным, но стоят машины и даже какие-то пиплы шарабанятся помаленьку. Надпись: “Muitas noliktava” — “Таможенный склад”. Навес, под навесом — длинный состав железнодорожных цистерн. В другом ракурсе те самые неправдоподобно белые мега-бочки, уходящие вдоль берега в перспективу, в самом конце которой понатыканы мачты ЛЭП.
Протока — с небольшую, но пристойную реку — слева, сразу за мостом расширяется в почти безграничное водное (ледяное) пространство, в которое хаотически вклинены пустые, в сером снегу, замусоренные островки, желтые заросли сухого тростника, индустриальные тылы РЭЗа, спускающиеся к акватории каким-то сплошь обитым железом бастионом с рядом крохотных окошек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96