Вся огромная масса снега рухнет в озеро… Взрывы не свернут лавину, слишком велика масса, и тогда он кругом окажется виноватым… Bce будут помнить, что Строков предупреждал, Строков рассчитал… Сергей старался не думать о том, что будет дальше с этой водой, выбитой из озера лавиной… Все дело еще представлялось ему чем-то абстрактным, почти академическим. В конце концов, он привык всю жизнь отвечать за хорошо составленные бумаги, а если где-то и ошибался – невелика беда, другие исправят. Поэтому и сейчас он все еще не осознал до конца меру ответственности, взятой на себя.
Основным состоянием Наташи на станции стало длительное, растянувшееся до бесконечности ожидание. Она отдавала себе отчет, что вся ее затея с кроликами, десятки других, мелких и не очень нужных дел, которыми она пыталась заполнить пропасть свободного времени, подавлявшую ее волю, всего лишь временная отсрочка, а еще точнее – едва прикрытый самообман.
Пришел наконец ответ на ее письмо в институт. Отпуск за свой счет ей продлили. Ничего не скажешь, новый шеф решил проявить лояльность, хотя вполне мог бы воспользоваться ее неожиданным отъездом и добиться увольнения. Небольно-то он в ней нуждался… Впрочем, и отпуск – всего лишь отсрочка, он кончится через десять дней. Что делать потом? Возвращаться восвояси?
Но именно сейчас она не могла оставить Сергея одного. Чувствовала, что независимо от их колеблющихся взаимоотношений, переходящих то за черту «холодно», то вновь возвращавшихся к отметке «терпимо», назревали некие неведомые события, внешним проявлением которых явилось прибытие спасательной группы, доставка вертолета и дополнительных грузов, заполнивших весь станционный двор.
За кажущимся спокойствием Сергея, за его показными уверенностью и сдержанностью, которые он пытался противопоставить потоку многочисленных проблем, неувязок и мелких неприятностей, всегда неизбежных при организации нового дела, – за всем этим она чувствовала нарастающую опасность.
Проснувшись среди ночи, вдруг замечала, что Сергей не спит. Он мог лежать часами, вперив глаза в потолок, и не произносить ни слова, будто окаменев. Ее словно не существовало в эти ночные часы. Бесполезно было пытаться завязать разговор. Она пробовала – ничего не получалось. Сергей грубо обрывал ее, и только…
Терялась в догадках, стараясь понять, хотя бы с чего все началось. С разговора о Строкове? Или все произошло потом, после похода Сергея со Строковым на водосбор?
До боли в ушах слушая звенящую тишину за окном, она будто пила ледяную воду. Если долго и напряженно прислушиваться к едва уловимым звукам, слух обостряется, раздвигаются невидимые границы пространства. Шорохи, рожденные далеко в ночи, становятся близкими, приобретают какой-то новый, скрытый смысл. Вот резко и печально крикнула ночная птица, что-то прошелестело по крыше и тяжело вздохнуло за окном…
Строков говорил, что ночами, если слушать очень долго, можно услышать, как шепчутся скалы. Может быть, он имел в виду что-нибудь другое. Она многое не понимала из того, что он говорил, часто даже не ей. Ослу, например…
Набравшись наконец мужества в этом ледяном молчании, она спросила:
– Когда это кончится, Сережа? Когда ты перестанешь носить все в себе? Я ведь тоже живой человек…
Сергей молчал, и она подумала, что ее голос похож на шелест сухой травы. Такой же неживой, бесцветный…
– Завтра утром, наверно, перестану, – неожиданно сказал Сергей. Он чиркнул спичкой, жадно затянулся и продолжил: – Завтра, Наташенька, всё кончится. Как – не знаю, но кончится.
– Да что кончится?! Скажешь ты, наконец? Я не понимаю ничего. Каждую ночь не сплю вместе с тобой, жду, что ты скажешь…
– Что мне говорить? Если Хакимов прав: говорить уже поздно. Тогда завтра мы ничего не добьемся. Не сможем предотвратить. Не сумеем остановить лавину…
– Это стихийное бедствие, Сережа. Не ты же ее выдумал – эту лавину.
– Ее выдумал Строков.
– Ты делаешь все, что можно, все, что в человеческих силах, я же вижу…
– Ничего ты не понимаешь. Строков меня предупреждал. И точно рассчитал момент… Те, кого нет с нами, уехали, ушли, умерли – неважно. Они всегда правы. Вот и Строков вовремя удалился, исчез. Теперь он будет прав – а я нет. Это его лавина. Она-то осталась, и она меня доконает.
Сергей говорил сбивчиво, отрывисто. По его изменившемуся голосу она поняла, как нелегко ему сейчас. И волна нежности, жалости к нему захлестнула ее, потому что за все время их знакомства ей не довелось узнать, что он тоже может быть слабым и беспомощным, как ребенок. И если сегодня она видит его таким, значит, причина еще серьезней, чем она предполагала.
– Строков не мог никуда исчезнуть. Не такой он человек. Ты бы позвонил в район, узнал…
– Я звонил. Узнавал.
– И что же?
– Его нигде в районе нет.
– А в кишлаке?
– Я и туда посылал Хабиба. Нет его нигде. Испарился, исчез. Обещал поехать жаловаться на меня в какие-то высокие инстанции. С него станется… А насчет стихийного бедствия… – продолжал Сергей после небольшой паузы. – Стихийное бедствие – это когда о нем не знают. А если кто-то предупреждал, а кто-то упорствовал, не соглашался, отстаивал свою точку зрения, то в результате нет стихийного бедствия, а есть виновник происшествия и готовый козел отпущения. Он ответит за все полной мерой, не сомневайся.
– Но ведь ты все делал так, как считал лучше, как думал!
– Думал! Кому до этого дело? Какая разница, кто что думал? Важен результат. Только результат. Понимаешь?
– Но послушай, Сережа, здесь есть люди, ведь вы собираетесь что-то предпринимать?
– Я не знаю, что из этого выйдет. Честно. Не знаю. А Строков знал. И если нам не удастся… так Строков говорил, что ничего у меня не выйдет. А теперь он где-то затаился и ждет своего часа, как эта лавина, чтобы нанести последний, завершающий удар.
– По-моему, ты не прав, несправедлив к нему…
– И это он мне говорил почти теми же словами, что я, де, несправедлив к людям… Ну что же, завтра все станет ясно, кто из нас прав… Хакимов против меня, погода, Строков… Только ты меня не бросай. Что бы ни случилось – не бросай.
– Я тебя не брошу, Сережа.
– Я знаю. Ты единственный человек, который меня не предаст ни при каких обстоятельствах, – вдруг сказал он своим прежним твердым голосом. – Если бы можно было все вернуть к началу, знать тогда, что здесь для меня заготовлено… Но я, как мальчишка, попался. Командовать мне захотелось. Самому себе хозяин, без начальства пожить. Вот и пожил.
– Перестань! – почти крикнула она. – Ты говоришь так, словно уже проиграл. Так и случится, если заранее уверен в неудаче. Беду можно накликать, я знаю. Но если сейчас возьмешь себя в руки, продумаешь каждую мелочь, соберешь все силы… Я плохо разбираюсь в твоих делах и не могу помочь советом, но если поверишь в победу – обязательно победишь! Обязательно!
– Эти игрушки не для меня. «Победишь – не победишь». Давай спать. Завтра видно будет.
– Я не знаю, как помочь тебе…
Она уже не скрывала слез и вдруг почувствовала, что его рука осторожно и нежно прошлась по ее волосам. Эвакуация людей из долины началась глубокой ночью, сразу после того, как пришел сигнал от службы оповещения о том, что в лавинном теле начались первые подвижки.
Тяжелые армейские грузовики, разбрызгивая грязь, шли по поселку непрерывной колонной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Основным состоянием Наташи на станции стало длительное, растянувшееся до бесконечности ожидание. Она отдавала себе отчет, что вся ее затея с кроликами, десятки других, мелких и не очень нужных дел, которыми она пыталась заполнить пропасть свободного времени, подавлявшую ее волю, всего лишь временная отсрочка, а еще точнее – едва прикрытый самообман.
Пришел наконец ответ на ее письмо в институт. Отпуск за свой счет ей продлили. Ничего не скажешь, новый шеф решил проявить лояльность, хотя вполне мог бы воспользоваться ее неожиданным отъездом и добиться увольнения. Небольно-то он в ней нуждался… Впрочем, и отпуск – всего лишь отсрочка, он кончится через десять дней. Что делать потом? Возвращаться восвояси?
Но именно сейчас она не могла оставить Сергея одного. Чувствовала, что независимо от их колеблющихся взаимоотношений, переходящих то за черту «холодно», то вновь возвращавшихся к отметке «терпимо», назревали некие неведомые события, внешним проявлением которых явилось прибытие спасательной группы, доставка вертолета и дополнительных грузов, заполнивших весь станционный двор.
За кажущимся спокойствием Сергея, за его показными уверенностью и сдержанностью, которые он пытался противопоставить потоку многочисленных проблем, неувязок и мелких неприятностей, всегда неизбежных при организации нового дела, – за всем этим она чувствовала нарастающую опасность.
Проснувшись среди ночи, вдруг замечала, что Сергей не спит. Он мог лежать часами, вперив глаза в потолок, и не произносить ни слова, будто окаменев. Ее словно не существовало в эти ночные часы. Бесполезно было пытаться завязать разговор. Она пробовала – ничего не получалось. Сергей грубо обрывал ее, и только…
Терялась в догадках, стараясь понять, хотя бы с чего все началось. С разговора о Строкове? Или все произошло потом, после похода Сергея со Строковым на водосбор?
До боли в ушах слушая звенящую тишину за окном, она будто пила ледяную воду. Если долго и напряженно прислушиваться к едва уловимым звукам, слух обостряется, раздвигаются невидимые границы пространства. Шорохи, рожденные далеко в ночи, становятся близкими, приобретают какой-то новый, скрытый смысл. Вот резко и печально крикнула ночная птица, что-то прошелестело по крыше и тяжело вздохнуло за окном…
Строков говорил, что ночами, если слушать очень долго, можно услышать, как шепчутся скалы. Может быть, он имел в виду что-нибудь другое. Она многое не понимала из того, что он говорил, часто даже не ей. Ослу, например…
Набравшись наконец мужества в этом ледяном молчании, она спросила:
– Когда это кончится, Сережа? Когда ты перестанешь носить все в себе? Я ведь тоже живой человек…
Сергей молчал, и она подумала, что ее голос похож на шелест сухой травы. Такой же неживой, бесцветный…
– Завтра утром, наверно, перестану, – неожиданно сказал Сергей. Он чиркнул спичкой, жадно затянулся и продолжил: – Завтра, Наташенька, всё кончится. Как – не знаю, но кончится.
– Да что кончится?! Скажешь ты, наконец? Я не понимаю ничего. Каждую ночь не сплю вместе с тобой, жду, что ты скажешь…
– Что мне говорить? Если Хакимов прав: говорить уже поздно. Тогда завтра мы ничего не добьемся. Не сможем предотвратить. Не сумеем остановить лавину…
– Это стихийное бедствие, Сережа. Не ты же ее выдумал – эту лавину.
– Ее выдумал Строков.
– Ты делаешь все, что можно, все, что в человеческих силах, я же вижу…
– Ничего ты не понимаешь. Строков меня предупреждал. И точно рассчитал момент… Те, кого нет с нами, уехали, ушли, умерли – неважно. Они всегда правы. Вот и Строков вовремя удалился, исчез. Теперь он будет прав – а я нет. Это его лавина. Она-то осталась, и она меня доконает.
Сергей говорил сбивчиво, отрывисто. По его изменившемуся голосу она поняла, как нелегко ему сейчас. И волна нежности, жалости к нему захлестнула ее, потому что за все время их знакомства ей не довелось узнать, что он тоже может быть слабым и беспомощным, как ребенок. И если сегодня она видит его таким, значит, причина еще серьезней, чем она предполагала.
– Строков не мог никуда исчезнуть. Не такой он человек. Ты бы позвонил в район, узнал…
– Я звонил. Узнавал.
– И что же?
– Его нигде в районе нет.
– А в кишлаке?
– Я и туда посылал Хабиба. Нет его нигде. Испарился, исчез. Обещал поехать жаловаться на меня в какие-то высокие инстанции. С него станется… А насчет стихийного бедствия… – продолжал Сергей после небольшой паузы. – Стихийное бедствие – это когда о нем не знают. А если кто-то предупреждал, а кто-то упорствовал, не соглашался, отстаивал свою точку зрения, то в результате нет стихийного бедствия, а есть виновник происшествия и готовый козел отпущения. Он ответит за все полной мерой, не сомневайся.
– Но ведь ты все делал так, как считал лучше, как думал!
– Думал! Кому до этого дело? Какая разница, кто что думал? Важен результат. Только результат. Понимаешь?
– Но послушай, Сережа, здесь есть люди, ведь вы собираетесь что-то предпринимать?
– Я не знаю, что из этого выйдет. Честно. Не знаю. А Строков знал. И если нам не удастся… так Строков говорил, что ничего у меня не выйдет. А теперь он где-то затаился и ждет своего часа, как эта лавина, чтобы нанести последний, завершающий удар.
– По-моему, ты не прав, несправедлив к нему…
– И это он мне говорил почти теми же словами, что я, де, несправедлив к людям… Ну что же, завтра все станет ясно, кто из нас прав… Хакимов против меня, погода, Строков… Только ты меня не бросай. Что бы ни случилось – не бросай.
– Я тебя не брошу, Сережа.
– Я знаю. Ты единственный человек, который меня не предаст ни при каких обстоятельствах, – вдруг сказал он своим прежним твердым голосом. – Если бы можно было все вернуть к началу, знать тогда, что здесь для меня заготовлено… Но я, как мальчишка, попался. Командовать мне захотелось. Самому себе хозяин, без начальства пожить. Вот и пожил.
– Перестань! – почти крикнула она. – Ты говоришь так, словно уже проиграл. Так и случится, если заранее уверен в неудаче. Беду можно накликать, я знаю. Но если сейчас возьмешь себя в руки, продумаешь каждую мелочь, соберешь все силы… Я плохо разбираюсь в твоих делах и не могу помочь советом, но если поверишь в победу – обязательно победишь! Обязательно!
– Эти игрушки не для меня. «Победишь – не победишь». Давай спать. Завтра видно будет.
– Я не знаю, как помочь тебе…
Она уже не скрывала слез и вдруг почувствовала, что его рука осторожно и нежно прошлась по ее волосам. Эвакуация людей из долины началась глубокой ночью, сразу после того, как пришел сигнал от службы оповещения о том, что в лавинном теле начались первые подвижки.
Тяжелые армейские грузовики, разбрызгивая грязь, шли по поселку непрерывной колонной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28