Тут же меняется отношение и окружающих, и властей. Первые начинают смотреть с уважением, вторые пытаются вступить в переговоры и упрашивают не трогать мирных жителей.
Вагит приосанился и гордо посмотрел на зачуханного, в несвежей рубашке радиожурналиста.
Сквозь открытое окно раздался далекий вопль «Русских расстрелять!», сопровождаемый одобрительным хохотом собравшихся на площади боевиков.
— Кто это кричит? — Мужицкий недовольно скривился.
— Пацан один, — командир чеченского отряда вальяжно откинулся на свернутый ковер, — местный. Русаков сильно не любит…
— Здесь же их нет…
— Был один. Мент, — значительно сказал Вагит.
— И что?
— Его ребята в первый день кончили. Вместе с остальными ментами.
Мужицкий промолчал, никак не выразив своего отношения к произошедшему.
Ему это было неинтересно. Если б были живыми — тогда другое дело, можно снять неплохое натуралистичное кино с отрезанием пальцев и ушей, а трупами никого не удивишь. И денег за съемку мертвых тел дают немного.
Хотя лишними деньги не бывают.
Но Мужицкий предпочитал не размениваться по мелочам и не тратить пленку на убитых милиционеров. Лучше подождать, пока его друзья не захватят в плен десяток-другой российских солдат и не начнут их допрашивать. Или просто пытать от нечего делать,
Война должна быть «выпуклой». Это определение так нравилось ущербному Андрюше, что он вставлял словечко «выпуклый» к месту и не к месту, живописуя борьбу свободолюбивого народа против ненавистной Российской Империи.
Последнее время Мужицкий пребывал в депрессии.
С началом боевых действий на территории Дагестана ему пока еще не удалось снять что-нибудь сенсационное. Чечены и мусульманские наемники Хаттаба как-то вяло расправлялись с местными жителями и совсем не устраивали публичных казней. Андрюшу это раздражало. Без ежемесячной дозы людских страданий, фиксируемых объективом его видеокамеры и микрофоном звукозаписывающего устройства, он чувствовал себя некомфортно. Зрелище врезающегося в бьющееся человеческое тело ножа или двуручной пилы засасывало почище любого наркотика, которыми радиожурналист также не пренебрегал. Но косяк с анашой давал лишь пятиминутный кайф, а сцена садистских развлечений полевых командиров взбадривала Мужицкого на двое-трое суток. Потом, правда, требовалось повторение.
Андрюша уже начал подумывать о том, чтобы плюнуть на поездки по передовым чеченским отрядам и вернуться в горы, где его друзья держали сотни заложников и дня не проходило без того, чтобы одному не отстреливали палец для ускорения процесса сбора денег родственниками для выкупа. А раз-два в неделю кого нибудь обязательно казнили.
В последний раз при нем отрубили голову пожилому строителю из Краснодара. Слишком быстро, всего в три удара, но тут уж не до жиру. Боевики нервничали, ходили слухи о присутствии в районе группы российского спецназа, и Мужицкому стоило большого труда уговорить ичкерийских друзей не просто расстрелять заложника, а использовать для его казни топор.
Журналист обвел грустными глазами убогую комнату, где его принимал молодой командир боевиков.
— А другие жители не пытались оказать сопротивление?
В вопросе Мужицкого прозвучала надежда.
— Не-е… Они наша сила знают. Правда, мулла что-то против имел, истинный ислам признавать не захотел. Все про неверный говорил, типа их убивать нельзя. Шакал… Но с ним Бараев вопрос решил, когда приехал. Неделя уже. Хочешь — ребята тебе покажут, где могила…
Журналист нервно поежился.
Расправа над муллой — это плохо. Мужицкому уже не раз приходилось сталкиваться с тем, что после убийства священнослужителя его односельчане затаивали злобу и вымещали ее в самый неудачный для бандгруппы момент. Подыхать от выстрела в спину вместе с тупорылыми обкуренными боевиками трусливому Андрюше не хотелось.
Особенно сейчас, когда до получения вожделенной премии в восемьдесят тысяч долларов от Фонда первого Президента СССР оставалось всего два месяца.
Денежки Мужицкий любил страстно и в большинстве случаев — взаимно. Гранты, дотации и сверхурочные сыпались на корреспондента не переставая. И ради очередной тугой пачки баксов он был готов вынести любые тяготы пребывания в зоне боевых действий.
А что до методов, которыми он зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом, так это несущественно. Заложников все равно будут пытать, пленных резать на потеху толпе, выбрасывать русских баб с детьми из окон многоэтажек, когда какому-нибудь «коренному жителю» потребуется лишняя квартирка. И грех не получить за такие кадры сотенку-другую.
— Пройдусь по селу, — решил Мужицкий, — поговорю с твоими людьми.
— Сопровождение дать?
— Давай…
Вагит свистнул Хамзата и Лему.
— С ним пойдете. Пусть смотрит, что хочет. Только к дураку его не водите…
Не понимающий по-чеченски Мужицкий начал протирать очки.
— Арабы уезжать собираются, — Лема подмигнул своему командиру, — этот остается. Может, денег заработаем?
— Нельзя, — Вагит цыкнул на излишне энергичного подчиненного. — Это их человек. Потом вопросы будут.
— Ну и что? Скажем, уехал куда-то, мы не в курсе…
— Подумаем, — Вагит оценивающе оглядел журналиста. — Ты ребятам скажи, пусть у арабов между делом узнают, куда они дальше едут.
— У меня в Махачкале родственник в ментовке работает, — задумчиво выдал Хамзат, — можно арабов ему сдать. Он воякам скажет, те их и накроют…
— А что? — обрадовался Лема. — Хорошая мысль.
— Позже обсудим, — Вагит махнул рукой, — время не тяните, а то этот нервничать начнет.
— Вы закончили? — заныл Мужицкий, которому надоело ждать, пока боевики наговорятся.
— Ребят проинструктировать надо, — Вагит состроил озабоченную гримасу, — у нас тут дисциплина. Все, идите…
* * *
Владислав дополз до люка в потолке медпункта и приложил глаз к щели между бетоном и неплотно пригнанной крышкой.
Картина не изменилась.
Больной террорист все так же продолжал лежать на боку и стонать сквозь зубы. Полусогнутые в коленях ноги немного дрожали. Налицо были все признаки лихорадки, которая может быть вызвана заражением крови.
Штанов на пациенте не наблюдалось, а в районе ягодиц выпирало некое подобие памперса, наспех скрученное из ваты и бинтов.
«Так це ж мой клиент! — догадался Рокотов. — Жертва бумажки со стеклом и перцем! То-то лежит как-то странно… Значит, сработало. Но только один раз. Что тоже неплохо. По крайней мере он отвлекает силы противника на уход за собой, несчастным. Эх, а ребята оказались совсем идиотами. В таких случаях пострадавшего надо не бинтами обматывать. Его по пояс в бочку с водой посадить треба, шоб отмокал и осколки быстрее выходили. Заодно и перец вымывается. Не сообразили. Или квалифицированного доктора нет…»
Страдалец был биологу не нужен. Во-первых, рядовые бойцы его не интересовали, а во-вторых, от обколотого обезболивающими средствами террориста все равно ничего не добьешься. Только чтобы привести его в адекватное допросу состояние, потребуется несколько часов и специальные препараты.
Влад распахнул крышку люка, свесился вниз, обвел стволом помещение и без всякого сожаления выпустил пулю в голову единственного присутствовавшего. Вверх взметнулись перья из разорванной подушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Вагит приосанился и гордо посмотрел на зачуханного, в несвежей рубашке радиожурналиста.
Сквозь открытое окно раздался далекий вопль «Русских расстрелять!», сопровождаемый одобрительным хохотом собравшихся на площади боевиков.
— Кто это кричит? — Мужицкий недовольно скривился.
— Пацан один, — командир чеченского отряда вальяжно откинулся на свернутый ковер, — местный. Русаков сильно не любит…
— Здесь же их нет…
— Был один. Мент, — значительно сказал Вагит.
— И что?
— Его ребята в первый день кончили. Вместе с остальными ментами.
Мужицкий промолчал, никак не выразив своего отношения к произошедшему.
Ему это было неинтересно. Если б были живыми — тогда другое дело, можно снять неплохое натуралистичное кино с отрезанием пальцев и ушей, а трупами никого не удивишь. И денег за съемку мертвых тел дают немного.
Хотя лишними деньги не бывают.
Но Мужицкий предпочитал не размениваться по мелочам и не тратить пленку на убитых милиционеров. Лучше подождать, пока его друзья не захватят в плен десяток-другой российских солдат и не начнут их допрашивать. Или просто пытать от нечего делать,
Война должна быть «выпуклой». Это определение так нравилось ущербному Андрюше, что он вставлял словечко «выпуклый» к месту и не к месту, живописуя борьбу свободолюбивого народа против ненавистной Российской Империи.
Последнее время Мужицкий пребывал в депрессии.
С началом боевых действий на территории Дагестана ему пока еще не удалось снять что-нибудь сенсационное. Чечены и мусульманские наемники Хаттаба как-то вяло расправлялись с местными жителями и совсем не устраивали публичных казней. Андрюшу это раздражало. Без ежемесячной дозы людских страданий, фиксируемых объективом его видеокамеры и микрофоном звукозаписывающего устройства, он чувствовал себя некомфортно. Зрелище врезающегося в бьющееся человеческое тело ножа или двуручной пилы засасывало почище любого наркотика, которыми радиожурналист также не пренебрегал. Но косяк с анашой давал лишь пятиминутный кайф, а сцена садистских развлечений полевых командиров взбадривала Мужицкого на двое-трое суток. Потом, правда, требовалось повторение.
Андрюша уже начал подумывать о том, чтобы плюнуть на поездки по передовым чеченским отрядам и вернуться в горы, где его друзья держали сотни заложников и дня не проходило без того, чтобы одному не отстреливали палец для ускорения процесса сбора денег родственниками для выкупа. А раз-два в неделю кого нибудь обязательно казнили.
В последний раз при нем отрубили голову пожилому строителю из Краснодара. Слишком быстро, всего в три удара, но тут уж не до жиру. Боевики нервничали, ходили слухи о присутствии в районе группы российского спецназа, и Мужицкому стоило большого труда уговорить ичкерийских друзей не просто расстрелять заложника, а использовать для его казни топор.
Журналист обвел грустными глазами убогую комнату, где его принимал молодой командир боевиков.
— А другие жители не пытались оказать сопротивление?
В вопросе Мужицкого прозвучала надежда.
— Не-е… Они наша сила знают. Правда, мулла что-то против имел, истинный ислам признавать не захотел. Все про неверный говорил, типа их убивать нельзя. Шакал… Но с ним Бараев вопрос решил, когда приехал. Неделя уже. Хочешь — ребята тебе покажут, где могила…
Журналист нервно поежился.
Расправа над муллой — это плохо. Мужицкому уже не раз приходилось сталкиваться с тем, что после убийства священнослужителя его односельчане затаивали злобу и вымещали ее в самый неудачный для бандгруппы момент. Подыхать от выстрела в спину вместе с тупорылыми обкуренными боевиками трусливому Андрюше не хотелось.
Особенно сейчас, когда до получения вожделенной премии в восемьдесят тысяч долларов от Фонда первого Президента СССР оставалось всего два месяца.
Денежки Мужицкий любил страстно и в большинстве случаев — взаимно. Гранты, дотации и сверхурочные сыпались на корреспондента не переставая. И ради очередной тугой пачки баксов он был готов вынести любые тяготы пребывания в зоне боевых действий.
А что до методов, которыми он зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом, так это несущественно. Заложников все равно будут пытать, пленных резать на потеху толпе, выбрасывать русских баб с детьми из окон многоэтажек, когда какому-нибудь «коренному жителю» потребуется лишняя квартирка. И грех не получить за такие кадры сотенку-другую.
— Пройдусь по селу, — решил Мужицкий, — поговорю с твоими людьми.
— Сопровождение дать?
— Давай…
Вагит свистнул Хамзата и Лему.
— С ним пойдете. Пусть смотрит, что хочет. Только к дураку его не водите…
Не понимающий по-чеченски Мужицкий начал протирать очки.
— Арабы уезжать собираются, — Лема подмигнул своему командиру, — этот остается. Может, денег заработаем?
— Нельзя, — Вагит цыкнул на излишне энергичного подчиненного. — Это их человек. Потом вопросы будут.
— Ну и что? Скажем, уехал куда-то, мы не в курсе…
— Подумаем, — Вагит оценивающе оглядел журналиста. — Ты ребятам скажи, пусть у арабов между делом узнают, куда они дальше едут.
— У меня в Махачкале родственник в ментовке работает, — задумчиво выдал Хамзат, — можно арабов ему сдать. Он воякам скажет, те их и накроют…
— А что? — обрадовался Лема. — Хорошая мысль.
— Позже обсудим, — Вагит махнул рукой, — время не тяните, а то этот нервничать начнет.
— Вы закончили? — заныл Мужицкий, которому надоело ждать, пока боевики наговорятся.
— Ребят проинструктировать надо, — Вагит состроил озабоченную гримасу, — у нас тут дисциплина. Все, идите…
* * *
Владислав дополз до люка в потолке медпункта и приложил глаз к щели между бетоном и неплотно пригнанной крышкой.
Картина не изменилась.
Больной террорист все так же продолжал лежать на боку и стонать сквозь зубы. Полусогнутые в коленях ноги немного дрожали. Налицо были все признаки лихорадки, которая может быть вызвана заражением крови.
Штанов на пациенте не наблюдалось, а в районе ягодиц выпирало некое подобие памперса, наспех скрученное из ваты и бинтов.
«Так це ж мой клиент! — догадался Рокотов. — Жертва бумажки со стеклом и перцем! То-то лежит как-то странно… Значит, сработало. Но только один раз. Что тоже неплохо. По крайней мере он отвлекает силы противника на уход за собой, несчастным. Эх, а ребята оказались совсем идиотами. В таких случаях пострадавшего надо не бинтами обматывать. Его по пояс в бочку с водой посадить треба, шоб отмокал и осколки быстрее выходили. Заодно и перец вымывается. Не сообразили. Или квалифицированного доктора нет…»
Страдалец был биологу не нужен. Во-первых, рядовые бойцы его не интересовали, а во-вторых, от обколотого обезболивающими средствами террориста все равно ничего не добьешься. Только чтобы привести его в адекватное допросу состояние, потребуется несколько часов и специальные препараты.
Влад распахнул крышку люка, свесился вниз, обвел стволом помещение и без всякого сожаления выпустил пулю в голову единственного присутствовавшего. Вверх взметнулись перья из разорванной подушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65