Тем самым теряет физический смысл тривиальная обратимость пространства, обладавшая таким смыслом в рамках классической теории. Конечно, пространственная траектория обратима. Измерения от головы до хвоста и от хвоста до головы дают тождественные результаты, но они имеют физический смысл, если все происходит мгновенно, если в игру не входит время. И если (здесь уже вступает в свои права квантовая теория) сам процесс измерения не меняет объект измерения. Во всех классических представлениях необратимость времени макроскопична и противостоит механическим, обратимым локальным процессам. В классической физике исходные микроскопические процессы – движения молекул – могут быть обратимы, но состояние макроскопической системы необратимо. В течение макроскопического интервала времени система переходит от менее вероятного состояния к более вероятному. Так возникает специфика необратимого макромира и иные, специфические законы обратимых процессов микромира. XIX век нашел в статистических законах связь между необратимым макромиром, подчиненным закону энтропии, и лишенным необратимости микромиром.
В квантовой механике локальные процессы не игнорируются. Статистические, вероятностные законы определяют именно их. Они включают процессы измерения сопряженных переменных. Если одна из них, скажем положение частицы, определяется точнее, то другая (в данном случае – импульс) определяется с убывающей точностью. Отсюда – невозможность вернуться к той ситуации, которая была до измерения. За подобной квантовой необратимостью стоит, по-видимому, более сложная, квантово-релятивистская необратимость.
Современная наука выявила связь пространственной локализации частицы с необратимо изменяющимся макромиром, с полями, с новой каждый раз конфигурацией «мировых линий». Она все больше приближается к картине необратимой эволюции космоса, связанной с локальными событиями и превращающей эти локальные события в неповторимые.
Основой такой констатации связи космоса с локальными событиями стала в XIX веке идея несводимости форм движения. Существовавшая до этого идея сводимости всех процессов мироздания к движениям и силам, подчиненным механике Ньютона, не открывала дороги пониманию относительности тождества повторяющихся ситуаций. Необратимость, как она понимается в современной науке, вытекает из вмешательства сложных форм движения в процессы, подчиненные законам механики. Возьмем самый простой механизм, использующий циклические движения для отсчета времени, – маятник. В пределах механики каждый подъем маятника восстанавливает предыдущую ситуацию. Такое восстановление прошлого, такая обратимость движения – основа хронометрии. Метрика вообще невозможна без определенного отождествления ситуаций. Но реальный маятник не поднимается на одну и ту же высоту, его колебания угасают в результате трения и могут продолжаться лишь под действием пружины и т. п. Речь идет о часах с маятником. Но солнечные часы – отсчет времени по вращению Земли (как и календарь – отсчет времени по обращению Земли вокруг Солнца) – основаны на правильно повторяющихся, обратимых с точки зрения небесной механики циклах, которые тем не менее требуют вмешательства включающих либо включенных систем и иных (космических, молекулярных или еще каких-либо) сил. Упрек Лейбница, адресованный Ньютону – последний заставил бога уподобиться часовщику, который изготовил часы, требующие, чтобы их заводили и даже ремонтировали, – охватывает основные вопросы, которые механика Ньютона адресовала будущему, и в особенности вопрос о вмешательстве необратимой эволюции мироздания в обратимые локальные процессы.
Таким образом, уже анализ конструкции часов приводит к самым фундаментальным вопросам пространства и времени, и мы могли бы присвоить часам наименование «философский инструмент» – по примеру англичан, которые именно так называют самые простые физические приборы, начиная с простого термометра. Но здесь есть и различие: английская традиция идет от стремления свести познание с Олимпа философии на почву эмпирических наблюдений, а современная тенденция включает также и обратную операцию – подъем физической эмпирии на вершины философии.
В XIX веке выяснилось, что иерархия включенных и включающих систем образует иерархию специфических форм движения. Именно переходы от одной формы движения, свойственной включающей или включенной системе, к другой создают начальные условия как основу необратимости локальных процессов, вытекающей из необратимости космического процесса.
Основные открытия в науке XIX века, а отчасти и XVIII века явились демонстрацией необратимого движения, взятого в целом, и вместе с тем гетерогенного, включающего несводимые специфические формы. Космогония Канта была своеобразной апелляцией к молекулярному движению, необходимой для рационального представления о начальных условиях движения планет. Энтропия прямо доказывала необратимость движения; она стала основным физическим аргументом в пользу необратимости бытия. Аналогичным был смысл и других открытий, разрушивших концепцию сводимости и вместе с ней представление об абсолютном повторении циклических движений, возникшее в XVI-XVIII веках.
XIX век сделал идеи специфичности форм движения, включения начальных условий в картину гетерогенного движения и его интегральной необратимости основными для науки. В этом отношении XX век явился его преемником. Такая преемственность очень важна для характеристики философского обобщения науки XX века. В нашем столетии идеи, которые были сквозными и в смысле перехода от одной отрасли к другой, и в смысле исторической эволюции науки, стали настолько общими, что они теперь приобрели философский характер. Теория относительности устранила из картины мира пережитки чисто статических, вневременных представлений о бытии, иначе говоря, распространила на него пространственно-временное представление. Квантовая механика соединила ультрамикроскопическую локализацию частицы с макроскопическими характеристиками, а затем, смыкаясь с релятивистскими концепциями, приблизилась к единому представлению о космосе и микромире. Эти представления характеризуют современную картину мира, а несводимость и необратимость стали его интегральными определениями.
Вещество
Обобщение достижений науки XIX века явилось некоторой реабилитацией аристотелевского качественного движения. XX век подошел к аналогичной, столь же условной реабилитации аристотелевского субстанциального движения – порождения и уничтожения. Речь идет об уничтожении или порождении данногокачественного типа вещества, о трансмутации (превращении) его элементов. Атомная физика сводила качественные различия к составу атомов, к субатомам; иначе говоря, она продолжала на новом, более детальном уровне анализа классическую традицию. Ядерная физика и теория элементарных частиц понимают указанные различия совершенно по-иному: процессы трансмутации элементарных частиц объясняются уже не перегруппировкой еще меньших частиц; эти процессы меняют массу, заряд частиц и другие их свойства, которые теряют смысл без представления о поле.
В результате идея неисчерпаемости электрона и тем самым всей иерархической лестницы дискретных частей вещества утрачивает традиционную физическую форму деления на все меньшие частицы и на уровне элементарных частиц приобретает иную физическую форму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
В квантовой механике локальные процессы не игнорируются. Статистические, вероятностные законы определяют именно их. Они включают процессы измерения сопряженных переменных. Если одна из них, скажем положение частицы, определяется точнее, то другая (в данном случае – импульс) определяется с убывающей точностью. Отсюда – невозможность вернуться к той ситуации, которая была до измерения. За подобной квантовой необратимостью стоит, по-видимому, более сложная, квантово-релятивистская необратимость.
Современная наука выявила связь пространственной локализации частицы с необратимо изменяющимся макромиром, с полями, с новой каждый раз конфигурацией «мировых линий». Она все больше приближается к картине необратимой эволюции космоса, связанной с локальными событиями и превращающей эти локальные события в неповторимые.
Основой такой констатации связи космоса с локальными событиями стала в XIX веке идея несводимости форм движения. Существовавшая до этого идея сводимости всех процессов мироздания к движениям и силам, подчиненным механике Ньютона, не открывала дороги пониманию относительности тождества повторяющихся ситуаций. Необратимость, как она понимается в современной науке, вытекает из вмешательства сложных форм движения в процессы, подчиненные законам механики. Возьмем самый простой механизм, использующий циклические движения для отсчета времени, – маятник. В пределах механики каждый подъем маятника восстанавливает предыдущую ситуацию. Такое восстановление прошлого, такая обратимость движения – основа хронометрии. Метрика вообще невозможна без определенного отождествления ситуаций. Но реальный маятник не поднимается на одну и ту же высоту, его колебания угасают в результате трения и могут продолжаться лишь под действием пружины и т. п. Речь идет о часах с маятником. Но солнечные часы – отсчет времени по вращению Земли (как и календарь – отсчет времени по обращению Земли вокруг Солнца) – основаны на правильно повторяющихся, обратимых с точки зрения небесной механики циклах, которые тем не менее требуют вмешательства включающих либо включенных систем и иных (космических, молекулярных или еще каких-либо) сил. Упрек Лейбница, адресованный Ньютону – последний заставил бога уподобиться часовщику, который изготовил часы, требующие, чтобы их заводили и даже ремонтировали, – охватывает основные вопросы, которые механика Ньютона адресовала будущему, и в особенности вопрос о вмешательстве необратимой эволюции мироздания в обратимые локальные процессы.
Таким образом, уже анализ конструкции часов приводит к самым фундаментальным вопросам пространства и времени, и мы могли бы присвоить часам наименование «философский инструмент» – по примеру англичан, которые именно так называют самые простые физические приборы, начиная с простого термометра. Но здесь есть и различие: английская традиция идет от стремления свести познание с Олимпа философии на почву эмпирических наблюдений, а современная тенденция включает также и обратную операцию – подъем физической эмпирии на вершины философии.
В XIX веке выяснилось, что иерархия включенных и включающих систем образует иерархию специфических форм движения. Именно переходы от одной формы движения, свойственной включающей или включенной системе, к другой создают начальные условия как основу необратимости локальных процессов, вытекающей из необратимости космического процесса.
Основные открытия в науке XIX века, а отчасти и XVIII века явились демонстрацией необратимого движения, взятого в целом, и вместе с тем гетерогенного, включающего несводимые специфические формы. Космогония Канта была своеобразной апелляцией к молекулярному движению, необходимой для рационального представления о начальных условиях движения планет. Энтропия прямо доказывала необратимость движения; она стала основным физическим аргументом в пользу необратимости бытия. Аналогичным был смысл и других открытий, разрушивших концепцию сводимости и вместе с ней представление об абсолютном повторении циклических движений, возникшее в XVI-XVIII веках.
XIX век сделал идеи специфичности форм движения, включения начальных условий в картину гетерогенного движения и его интегральной необратимости основными для науки. В этом отношении XX век явился его преемником. Такая преемственность очень важна для характеристики философского обобщения науки XX века. В нашем столетии идеи, которые были сквозными и в смысле перехода от одной отрасли к другой, и в смысле исторической эволюции науки, стали настолько общими, что они теперь приобрели философский характер. Теория относительности устранила из картины мира пережитки чисто статических, вневременных представлений о бытии, иначе говоря, распространила на него пространственно-временное представление. Квантовая механика соединила ультрамикроскопическую локализацию частицы с макроскопическими характеристиками, а затем, смыкаясь с релятивистскими концепциями, приблизилась к единому представлению о космосе и микромире. Эти представления характеризуют современную картину мира, а несводимость и необратимость стали его интегральными определениями.
Вещество
Обобщение достижений науки XIX века явилось некоторой реабилитацией аристотелевского качественного движения. XX век подошел к аналогичной, столь же условной реабилитации аристотелевского субстанциального движения – порождения и уничтожения. Речь идет об уничтожении или порождении данногокачественного типа вещества, о трансмутации (превращении) его элементов. Атомная физика сводила качественные различия к составу атомов, к субатомам; иначе говоря, она продолжала на новом, более детальном уровне анализа классическую традицию. Ядерная физика и теория элементарных частиц понимают указанные различия совершенно по-иному: процессы трансмутации элементарных частиц объясняются уже не перегруппировкой еще меньших частиц; эти процессы меняют массу, заряд частиц и другие их свойства, которые теряют смысл без представления о поле.
В результате идея неисчерпаемости электрона и тем самым всей иерархической лестницы дискретных частей вещества утрачивает традиционную физическую форму деления на все меньшие частицы и на уровне элементарных частиц приобретает иную физическую форму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34