Дон Луис и дон Мигель едва успели обменяться между собой несколькими словами, как вдруг услышали крик ужаса и стремительные шаги, приближавшиеся к столовой.
Молодые люди хотели броситься на помощь к донье Эрмосе, но она уже появилась на пороге столовой.
— Что такое? — вскричали оба друга.
— Ничего. Не уходите; не покидайте дом сегодня ночью!
— Ради Бога, Эрмоса, что такое? — вскричал дон Мигель с обычной своей горячностью, тогда как дон Луис пытался силой пройти в ту дверь, которую молодая вдова закрыла и перед которой она стояла.
— Я вам скажу это, скажу, только не входите туда!
— Есть кто-нибудь в тех комнатах?
— Нет, там нет никого!
— Но тогда, кузина, отчего этот крик? Отчего эта бледность?
— Я видела, что какой-то человек приставил свое лицо к стеклу в окне Лизы, выходящем на дорогу. Сначала я подумала, что это Хосе или Тонильо, но когда подошла ближе, чтобы убедиться в этом, человек, заметив меня, быстро отвернулся, закрыл лицо своим пончо и быстро отошел прочь, но в ту минуту, когда он повернулся, свет луны упал на его фигуру, и… я его узнала.
— Кто это был? — вскричали молодые люди.
— Мариньо.
— Мариньо! — воскликнул дон Мигель.
— О, этот человек! — проговорил с яростью дон Луис.
— Да, это был он, я не ошиблась и, не сумев сдержаться, я закричала.
— Все пропало! — вскричал дон Луис, ходя большими шагами по комнате.
— Без сомнения, — сказал дон Мигель с задумчивым видом, — он следил, очевидно, за мной, когда я вышел от Араны!
Молодой человек позвал тотчас же Хосе, ветеран поставил на стол блюда, которые держал в руках, и явился на зов.
— Хосе, когда мы ужинали, где был Тонильо? — спросил молодой человек старого слугу.
— Он не покидал кухни, с тех пор как мы заперли лошадей в доме садовника.
— Ни вы, ни он не слышали, что кто-то был вблизи дома или на дороге?
— Нет, сеньор!
— Однако, очевидно, какой-то человек долго стоял у окна Лизы.
Старый солдат сделал такое движение, будто хотел вырвать свои седые усы, затем дернул их с немой яростью.
— Я верю, что вы ничего не слышали, Хосе, — сказал Мигель, — но надо быть более внимательными. Позовите Тонильо и оседлайте для него лошадь!
Хосе вышел, не произнося ни одного слова, вошел Тонильо.
— Тонильо, — обратился к нему его господин, — мне надо знать, нет ли всадников в оливковой роще, если их там нет, то я хочу знать, в каком направлении они уехали и сколько их, они вышли отсюда минут пять назад.
Тонильо ушел. Дон Мигель, донья Эрмоса и дон Луис вошли тотчас же в комнату Лизы и отворили окно, откуда открывался вид на дорогу и на пятьдесят или шестьдесят оливковых деревьев, тощие силуэты которых вырисовывались шагах в ста от дачи.
В течение нескольких минут они молча наблюдали за дорогой, наконец донья Эрмоса заметила:
— Но почему Тонильо так медлит и не выходит из дома?
— Он уже теперь далеко от нас, дорогая кузина!
— Уверяю тебя, Мигель, что он еще и не выходил: только с этой стороны можно выйти на дорогу.
— Ошибаешься, дорогое дитя! Тонильо настоящий гаучо и не будет идти по следам лошади сзади, я уверен, что он спустился с холма и, проехав пятьсот-шестьсот шагов, снова поднялся наверх и направился к Лос-Оливос по верхней дороге… Вот он, видишь?
В самом деле, шагах в двухстах от виллы по дороге, поворачивающей влево от оливковой рощи, галопом скакал на черной лошади человек.
Минуту спустя они услышали голос этого человека, певшего одну из меланхолических и заунывных песен гаучо, которые все имеют один и тот же мотив, хотя слова их изменяются.
Вскоре он перешел на шаг и направился, не переставая петь, к Лос-Оливос, он исчез среди деревьев и несколько минут спустя появился снова, пустив лошадь карьером и несясь по той дороге, по которой ехал раньше.
— Его преследуют, Мигель?
— Нет, Эрмоса!
— Посмотри, его уже не видно более!
— Я понимаю все!
— Что ты понимаешь? — спросил Луис, у которого не было такой способности к наблюдению, какой обладал Мигель.
— Я понял, что Тонильо не нашел никого в роще, что он слез с лошади, стал искать и нашел свежие следы лошадей, которые направились туда же, куда поехал теперь и он, чтобы убедиться в своих предположениях.
Молодой человек запер окно, и они вернулись в столовую, где едва просидев десять минут, заметили из окна, выходившего на реку, Тонильо, мчавшегося карьером по берегу, он поднялся на холм и скоро достиг дверей дачи.
— Они едут там, сеньор, — произнес он своим характерным тоном гаучо.
— Сколько?
— Трое.
— По какой дороге?
— По верхней.
— Ты видел лошадей?
— Да, сеньор, одну.
— Ты ее знаешь?
— Да, сеньор.
— Ну?
— Та, которая впереди — пегий иноходец, — принадлежит подполковнику Мариньо.
Донья Эрмоса с удивлением посмотрела на своего кузина и дона Луиса.
— Хорошо, сведи лошадей на берег! Тонильо удалился, ведя свою лошадь под уздцы.
— Как! Разве вы уже уезжаете? — спросила молодая женщина.
— Не теряя ни одной минуты! — отвечал ей дон Мигель.
— Как! Мы оставим сеньору? — сказал дон Луис.
— Тонильо останется. Он и Хосе ответят мне за кузину. Я должен этой ночью сопровождать дежурного генерала. Ты ночуешь у меня.
— Боже мой! Еще новые опасности! — вскричала молодая женщина с глазами, полными слез.
— Да, новые опасности, Эрмоса, этот дом не безопасен более для нас — надо искать другой.
— Ну, едем, Мигель! — вскричал дон Луис, сжав губы.
Молодая женщина поняла чувства, волновавшие дона Луиса.
— Ради меня, Луис, ради меня! — сказала она ему таким нежным голосом, что, против своей воли, гордый молодой человек в замешательстве опустил глаза.
— Положись на меня, Эрмоса! — сказал ей дон Мигель, целуя ее в лоб.
Луис, поцеловав руку той, которую он любил, взял плащ и шпагу, поданные ему Хосе.
Два друга удалились почти молча. Каждый из этих трех лиц страдал, не смея признаться в этом самому себе.
У подошвы холма молодые люди вскочили на лошадей, Тонильо получил приказание оставаться на даче до шести часов утра.
Дон Мигель и дон Луис пустили своих лошадей во весь дух по дороге дель-Бахо. Донья Эрмоса смотрела им вслед, затем, когда они исчезли из виду, она обратила свои глаза, полные слез, к небу и в сердце молилась за них Богу.
ГЛАВА XIII. Где дон Мигель производит ночной обход вместе с дежурным генералом
После безумной скачки, продолжавшейся более получаса, дон Мигель обернулся, не останавливая своей лошади, к своему другу. — Это бесполезно, Луис, — проговорил он, — мы загоним наших лошадей, не достигнув того, чего ты желаешь!
— Разве ты знаешь, чего я желаю?
— Да.
— Чего?
— Догнать Мариньо.
— Да!
— Это не удастся!
— Нет?
— Ты его не догонишь, поэтому только я и подчинился твоему капризу, подобно двум демонам, мчаться по этой дороге, рискуя сломать себе шею.
— Посмотрим! Я его догоню!
— У него в распоряжении двадцати минутами больше времени, чем у нас.
— Не столько.
— Больше!
— Мы уже наверстали по крайней мере десять минут.
— Да если мы и догоним его?
— Один ответит за всех.
— Как?
— Я заведу с ним ссору и проткну его своей шпагой.
— Великолепная мысль!
— Если она и не великолепна, то, во всяком случае, последовательна.
— Ты забываешь, что их четверо.
— Пусть даже пятеро! Но их только трое, он и два его ординарца.
— Четверо: Мариньо, два ординарца и я.
— Ты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60