Но Нил Платонович успел изучить его характер и знал, что эта простоватость — отчасти результат душевной чистоты, а отчасти и просто поза.
Нужно ли тут говорить о той стороне жизни героев, которая находится за рамками их служебной и общественной деятельности, составляющих суть настоящих записок? Эту вторую жизнь всякого человека у нас принято называть личной, как будто его общественная деятельность является для него чужой. Разумеется, и такая личная жизнь была у Кручинина, как у всякого любящего жизнь и людей человека. Но, несмотря на дружбу, крепнувшую между ними, эта сторона жизни Кручинина никогда не бывала предметом их бесед.
«Анна» идёт, к архипелагу
Завтрак, приготовленный фру Эдой, не был особенно изысканным, но все же это не были и плоды кулинарных усилий Оле: разогретые на спиртовке консервы с хлебом, немного подрумяненным в маргарине.
При всем том, что Кручинин не считал себя гурманом, он с нескрываемым удовольствием отведал каждого из шести рыбных блюд, каждого из трех сортов сыра и обеих колбас. Овсяная каша могла бы уже завершить этот обильный завтрак, но невозможно было отказаться и от внесённого Эдой румяного омлета с клубничным вареньем, — его шипение и аромат соблазнили бы хоть кого.
Отхлёбывая кофе со сливками, Кручинин хмурился на залитое солнцем окно и лениво отвечал на оживлённую болтовню Грачика, которого не уходил даже пышный завтрак Эды.
Они ещё сидели за столом, когда явился Оле Ансен. Он был прислан шкипером, чтобы показать друзьям дорогу к пристани и принести на «Анну» продукты, приготовленные хозяйкой для их морского путешествия.
— Решили стать моряком? — спросил Грачик у Оле.
Ансен беззаботно рассмеялся.
— Теперь я матрос на «Анне». Но ведь у нас тут все моряки. Рыбу не ловят в горах!
Трудно было совместить то, что вчера тут говорилось об Оле, с ясным и, как казалось Грачику, чистым образом этого добродушного малого. Глядя на проводника, Грачик не мог найти объяснения злым россказням.
Кручинин же, как казалось, и не задумывался над такими пустяками. Он продолжал с хозяйкой беседу о местных песнях, которые его очень интересовали. Даже заставил её спеть своим надтреснутым голосом две-три из них.
Кручинин спросил и у Оле, не знает ли он каких-либо песен. Парень на минуту сдвинул брови, соображая, по-видимому, что лучше всего исполнить, и запел неожиданно чистым и лёгким, как звон горного потока, баритоном. Он пел о горах, о девушках с толстыми золотыми косами, живущих в горах у самого синего моря.
— Вы любите песни? — спросил он, окончив.
— Да, — сказал Кручинин. — Я собираю их везде, где бываю.
— Наш пастор тоже собирает песни и сказания, — заметил хозяин гостиницы, до сих пор молча стоявший, прислонившись плечом к стене и покуривая трубку. — Он даже записывает их на этакий аппарат. Я забыл, как он называется. Что ты скажешь, Эда?
— Эта машинка здесь, — ответила хозяйка. — Я её спрятала. Думала — может быть, из-за неё могут быть неприятности.
— Неси-ка, неси её. Пускай гости посмотрят, — сказал хозяин.
Хозяйка вынесла портативный магнитофон вполне современной конструкции с приделанным к нему футляром для запасных лент. Запись велась на плёнку и позволяла тут же воспроизводить её простым переключением рычажка.
— Умная штука! — восхитился хозяин. — Сам поешь, сам слушаешь.
— Да, наверно, дорогая вещь, — уважительно согласилась хозяйка и фартуком смахнула с футляра пыль.
Кручинин одну за другой поставил несколько лент, прослушивая записи, сделанные пастором.
— Нужно будет попросить разрешения воспользоваться этим аппаратом, — сказал он.
— Пастор, наверное, уже на «Анне», — сказал Оле.
— На «Анне»? — удивился Кручинин.
— Он тоже решил пойти с этим рейсом, — хочет побывать на островах.
— Ах, вот что! Подбирается приятная компания.
— Если не считать дяди Видкуна, — пробормотал Оле.
— Как, и кассир тоже?!
— Кажется, да.
К пристани друзья шли тихими уличками городка. Как все прибрежные города этой страны, и этот городок пропах морем и рыбой. Рыбой, казалось, отдавало все — даже стены домов и камни мостовой; рыбой пахло всюду, вплоть до аптеки и почты. Но здесь этот запах не был отталкивающим. Напротив того, он казался таким же непременным, как крахмальные занавески на окнах или начищенная медь планок на дверях. Здесь все было подчёркнуто чисто и потому уютно: домики, тесно сошедшиеся по бокам мостовой — такой узкой, что на ней не разъехаться встречным повозкам; маленькие лавки, с витрин которых аппетитно глядели связки кореньев, колбасы и… бананы. Много бананов, много лимонов, яблок. Чуть ли не в каждой лавке, не исключая сапожной, можно было купить фрукты и соки. Это было так соблазнительно, что Грачик не мог отказать себе в удовольствии приобрести на дорогу несколько яблок и бутылку прозрачного, как солнечный луч, лимонного сока.
Встречные прохожие здоровались с русскими приветливо, словно были их давнишними знакомыми. Кручинин и Грачик понимали, что это радушие относится не столько к ним обоим, случайным приезжим, сколько к великому народу, представителями которого они тут оказались.
Грачик издали увидел у пристани приземистый зелено-белый корпус «Анны».
В сторонке, поодаль от толпы, стояли Оле и Рагна. Они стояли, взявшись за руки, как, бывает, держатся дети, и о чём-то беседовали. У Рагны было все такое же сосредоточенное лицо, как накануне. Оле же, вопреки обыкновению, был весел и то и дело смеялся. При виде русских он высоко подбросил руку девушки и бегом пустился к «Анне». Рагна глядела ему вслед по-прежнему сосредоточенно, без улыбки.
На борту «Анны» гостей уже ждали шкипер и пастор. Кассир, заложив руки за спину и ссутулив плечи, медленно прохаживался по пристани.
Увидев, что бот отваливает без младшего Хеккерта, Грачик крикнул:
— Разве вы не едете с нами?
Видкун скорчил гримасу отвращения и угрюмо пробормотал:
— Есть на свете люди, от которых хочется держаться подальше. — При этом его мутные, алые глаза уставились на Оле Ансена, как ни в чём не бывало сматывавшего причальный конец в аккуратную бухту.
О том, что сделали с этой страной оккупанты, Кручинин мог судить по толпе, быстро собравшейся у причала, чтобы посмотреть на отправление «Анны». Здесь, где каждый человек, по верному замечанию Оле, был моряком, потому что был рождён рыбаками, сам становился рыбаком и рыбаком умирал, даже грудного младенца нельзя было удивить видом рыболовного бота; здесь учились, женились, пировали — все делали между двумя выходами в море; здесь море считалось мёртвым, если на горизонте не маячило несколько сотен парусов и не стучала сотня моторов. Люди здесь жили морем, крепче всего на свете любили море и больше всего на свете ненавидели море. Ещё на рубеже последнего века статистика говорила, что на один только архипелаг, куда теперь шла «Анна», на лов за год выходило около двадцати тысяч судов. Из них пятнадцать тысяч возвращались нагруженные рыбой до рубок, а пять тысяч становились жертвами моря. Гибель четвёртой части судов, выходивших на лов в океан, по-видимому, даже не считалась здесь слишком высокой платой Нептуну за сокровища, какие приходилось уступать рыбакам: треска и палтус кормили и одевали народ; салака и селёдка служили основой его скромного благополучия и экспорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Нужно ли тут говорить о той стороне жизни героев, которая находится за рамками их служебной и общественной деятельности, составляющих суть настоящих записок? Эту вторую жизнь всякого человека у нас принято называть личной, как будто его общественная деятельность является для него чужой. Разумеется, и такая личная жизнь была у Кручинина, как у всякого любящего жизнь и людей человека. Но, несмотря на дружбу, крепнувшую между ними, эта сторона жизни Кручинина никогда не бывала предметом их бесед.
«Анна» идёт, к архипелагу
Завтрак, приготовленный фру Эдой, не был особенно изысканным, но все же это не были и плоды кулинарных усилий Оле: разогретые на спиртовке консервы с хлебом, немного подрумяненным в маргарине.
При всем том, что Кручинин не считал себя гурманом, он с нескрываемым удовольствием отведал каждого из шести рыбных блюд, каждого из трех сортов сыра и обеих колбас. Овсяная каша могла бы уже завершить этот обильный завтрак, но невозможно было отказаться и от внесённого Эдой румяного омлета с клубничным вареньем, — его шипение и аромат соблазнили бы хоть кого.
Отхлёбывая кофе со сливками, Кручинин хмурился на залитое солнцем окно и лениво отвечал на оживлённую болтовню Грачика, которого не уходил даже пышный завтрак Эды.
Они ещё сидели за столом, когда явился Оле Ансен. Он был прислан шкипером, чтобы показать друзьям дорогу к пристани и принести на «Анну» продукты, приготовленные хозяйкой для их морского путешествия.
— Решили стать моряком? — спросил Грачик у Оле.
Ансен беззаботно рассмеялся.
— Теперь я матрос на «Анне». Но ведь у нас тут все моряки. Рыбу не ловят в горах!
Трудно было совместить то, что вчера тут говорилось об Оле, с ясным и, как казалось Грачику, чистым образом этого добродушного малого. Глядя на проводника, Грачик не мог найти объяснения злым россказням.
Кручинин же, как казалось, и не задумывался над такими пустяками. Он продолжал с хозяйкой беседу о местных песнях, которые его очень интересовали. Даже заставил её спеть своим надтреснутым голосом две-три из них.
Кручинин спросил и у Оле, не знает ли он каких-либо песен. Парень на минуту сдвинул брови, соображая, по-видимому, что лучше всего исполнить, и запел неожиданно чистым и лёгким, как звон горного потока, баритоном. Он пел о горах, о девушках с толстыми золотыми косами, живущих в горах у самого синего моря.
— Вы любите песни? — спросил он, окончив.
— Да, — сказал Кручинин. — Я собираю их везде, где бываю.
— Наш пастор тоже собирает песни и сказания, — заметил хозяин гостиницы, до сих пор молча стоявший, прислонившись плечом к стене и покуривая трубку. — Он даже записывает их на этакий аппарат. Я забыл, как он называется. Что ты скажешь, Эда?
— Эта машинка здесь, — ответила хозяйка. — Я её спрятала. Думала — может быть, из-за неё могут быть неприятности.
— Неси-ка, неси её. Пускай гости посмотрят, — сказал хозяин.
Хозяйка вынесла портативный магнитофон вполне современной конструкции с приделанным к нему футляром для запасных лент. Запись велась на плёнку и позволяла тут же воспроизводить её простым переключением рычажка.
— Умная штука! — восхитился хозяин. — Сам поешь, сам слушаешь.
— Да, наверно, дорогая вещь, — уважительно согласилась хозяйка и фартуком смахнула с футляра пыль.
Кручинин одну за другой поставил несколько лент, прослушивая записи, сделанные пастором.
— Нужно будет попросить разрешения воспользоваться этим аппаратом, — сказал он.
— Пастор, наверное, уже на «Анне», — сказал Оле.
— На «Анне»? — удивился Кручинин.
— Он тоже решил пойти с этим рейсом, — хочет побывать на островах.
— Ах, вот что! Подбирается приятная компания.
— Если не считать дяди Видкуна, — пробормотал Оле.
— Как, и кассир тоже?!
— Кажется, да.
К пристани друзья шли тихими уличками городка. Как все прибрежные города этой страны, и этот городок пропах морем и рыбой. Рыбой, казалось, отдавало все — даже стены домов и камни мостовой; рыбой пахло всюду, вплоть до аптеки и почты. Но здесь этот запах не был отталкивающим. Напротив того, он казался таким же непременным, как крахмальные занавески на окнах или начищенная медь планок на дверях. Здесь все было подчёркнуто чисто и потому уютно: домики, тесно сошедшиеся по бокам мостовой — такой узкой, что на ней не разъехаться встречным повозкам; маленькие лавки, с витрин которых аппетитно глядели связки кореньев, колбасы и… бананы. Много бананов, много лимонов, яблок. Чуть ли не в каждой лавке, не исключая сапожной, можно было купить фрукты и соки. Это было так соблазнительно, что Грачик не мог отказать себе в удовольствии приобрести на дорогу несколько яблок и бутылку прозрачного, как солнечный луч, лимонного сока.
Встречные прохожие здоровались с русскими приветливо, словно были их давнишними знакомыми. Кручинин и Грачик понимали, что это радушие относится не столько к ним обоим, случайным приезжим, сколько к великому народу, представителями которого они тут оказались.
Грачик издали увидел у пристани приземистый зелено-белый корпус «Анны».
В сторонке, поодаль от толпы, стояли Оле и Рагна. Они стояли, взявшись за руки, как, бывает, держатся дети, и о чём-то беседовали. У Рагны было все такое же сосредоточенное лицо, как накануне. Оле же, вопреки обыкновению, был весел и то и дело смеялся. При виде русских он высоко подбросил руку девушки и бегом пустился к «Анне». Рагна глядела ему вслед по-прежнему сосредоточенно, без улыбки.
На борту «Анны» гостей уже ждали шкипер и пастор. Кассир, заложив руки за спину и ссутулив плечи, медленно прохаживался по пристани.
Увидев, что бот отваливает без младшего Хеккерта, Грачик крикнул:
— Разве вы не едете с нами?
Видкун скорчил гримасу отвращения и угрюмо пробормотал:
— Есть на свете люди, от которых хочется держаться подальше. — При этом его мутные, алые глаза уставились на Оле Ансена, как ни в чём не бывало сматывавшего причальный конец в аккуратную бухту.
О том, что сделали с этой страной оккупанты, Кручинин мог судить по толпе, быстро собравшейся у причала, чтобы посмотреть на отправление «Анны». Здесь, где каждый человек, по верному замечанию Оле, был моряком, потому что был рождён рыбаками, сам становился рыбаком и рыбаком умирал, даже грудного младенца нельзя было удивить видом рыболовного бота; здесь учились, женились, пировали — все делали между двумя выходами в море; здесь море считалось мёртвым, если на горизонте не маячило несколько сотен парусов и не стучала сотня моторов. Люди здесь жили морем, крепче всего на свете любили море и больше всего на свете ненавидели море. Ещё на рубеже последнего века статистика говорила, что на один только архипелаг, куда теперь шла «Анна», на лов за год выходило около двадцати тысяч судов. Из них пятнадцать тысяч возвращались нагруженные рыбой до рубок, а пять тысяч становились жертвами моря. Гибель четвёртой части судов, выходивших на лов в океан, по-видимому, даже не считалась здесь слишком высокой платой Нептуну за сокровища, какие приходилось уступать рыбакам: треска и палтус кормили и одевали народ; салака и селёдка служили основой его скромного благополучия и экспорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31