https://www.dushevoi.ru/products/dushevie_paneli/s-gidromassazhem/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Мы не можем связываться с ним и должны скрыться. На худой конец нам останется только одно средство обороны: белый платок и еще уцелевшие руки, поднятые вверх в знак сдачи в плен. Не правильнее ли поступили перебежавшие канониры?
* * *
29 января наступает то, чего я ждал уже два дня. 14-й танковый корпус капитулирует. Как только я узнаю об этом, мчусь к железнодорожной насыпи, за мной – Глок, Тони и Байсман, за ними спешит командир зенитной батареи. Местность по ту сторону путепровода, до сих пор безлюдная, теперь оживляется. Из всех ям и подвалов, из окон и дверей появляются солдаты. Они поднимаются из-за каждого снежного вала. Образуются группы, большие и маленькие толпы, они сносят в одно место карабины, пистолеты, пулеметы, упаковывают свои пожитки, некоторые солдаты хлопают друг друга по плечу или жмут друг другу руки. А победители расхаживают между ними в своих полушубках и ватниках с наискось висящими на груди автоматами или же взятыми наизготовку. Формируются колонны. Вот все построились по четыре в ряд. Здесь перемешалось все на свете: пехота, танкисты, авиация, разные чины, шинели и маскхалаты, солдаты старые и молодые, высокие и низкие, выпрямившиеся и согнувшиеся, без вещей и с ранцами на спине, каски, пилотки и фуражки.
Вдруг издалека раздаются шесть выстрелов. Там, в построившихся ротах, падает несколько солдат. Какое безумное ослепление! Немцы стреляют в немцев! Только потому, что есть приказ открывать огонь по перебежчикам! Посылаю Глока немедленно прекратить это убийство. Сейчас я сознательно действую вопреки приказу, мешаю его выполнению, а минуту спустя отдаю распоряжения, продиктованные духом того же самого приказа! Я больше сам не понимаю, что делаю. Но наверно, не только я один. Поражению и капитуляции нас в вермахте еще не обучили ни на плацах, ни на ящиках с песком.
Теперь справа у нас повисший в воздухе фланг, нам необходимо оборудовать отсечную позицию. С военной точки зрения это ясно, но с нашими силами невыполнимо. Надо взять одно отделение у зенитной батареи и повернуть у насыпи фронтом на запад. Больше никаких сил в моем распоряжении нет. А все, что выходит за эти рамки, дело командования армией. Пусть теперь оно действует само – так или эдак.
Мы уже заранее знаем решение, которое примут там, наверху: сражаться дальше, удерживать новую позицию любой ценой. Майор Добберкау, командир батальона полка Роске (вернее, полка, которым командовал Роске, так как тот занял должность Гартмана и только что произведен в чин генерала), получил от командования армии приказ занять новую линию фронта вдоль железнодорожной насыпи. Там обороняются только несколько больных и еще немного солдат, которых из-за отсутствия места не взяли в лазарет. Остальных майору придется самому разыскивать по подвалам. У нас с пополнением, которое необходимо для удержания наших позиций, дело тоже не лучше. Нам тоже указывают на необходимость использовать какие-то неохваченные людские резервы.
Около полудня я вместе с Ленцем спускаюсь в первый позади лежащий подвал. Вытянутое здание находится метрах в пятидесяти сзади нас. Гробовая тишина царит здесь, внизу, и все-таки тут должны быть люди. Распахиваю дверь. Светлое помещение. Лежащий снаружи снег через грязные оконные стекла отбрасывает отсвет на несколько десятков человек, спящих на полу в своих серых свитерах или же в расстегнутых мундирах. Солома, неструганые доски и снятые с петель двери служат им постелями. По оторванному и держащемуся только на одной пуговице погону опознаю среди них лейтенанта на вид лет тридцати. Немытый, на лицо падают светлые пряди, волосы над отмороженными ушами в диком беспорядке. Он приподнимается на локте.
– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я.
Сначала он ничего не отвечает. Его полуоткрытые, устремленные на меня глаза смотрят тупо. Вместо ответа он поворачивается ко мне правым плечом: вместо руки обрубок, рукав свитера пуст. Калека. На свои вопросы я узнаю: ему двадцать лет, вот уже четыре дня он находится здесь, внизу, и с тех пор ел только один раз. Это было в последнюю ночь: двое солдат нашли сброшенное продовольствие и притащили сюда. Колбасу, хлеб и консервы сейчас же разделили и тут же съели. Ни один человек о них не заботится. Все солдаты здесь раненые.
В соседнем помещении абсолютно то же самое. Мне отвечают безумным смехом, сдержанной яростью, взрывами гнева или вообще не отвечают в зависимости от состояния и темперамента. Здесь нет никого, у кого не было бы хоть одной раны, из-за которой в нормальной обстановке его отправили бы в госпиталь.
– А этот, вон там? – указываю я на одного неподвижно лежащего солдата.
– Умер еще вчера.
Говорящий смотрит на меня так, как будто это само собой разумеется – лежать на трупах товарищей.
Так вот он, наш запасной полк, вот он, неисчерпаемый резерв 6-й армии! Эти солдаты тоже когда-то шагали вместе с нами в строю, сражались вместе с нами. У них не осталось теперь ни здоровья, ни человеческого достоинства. И я должен манить их на передовую обещанием горячего супа только затем, чтобы они побыстрее нашли свой конец, а сами мы отсрочили, может быть, на день свою неминуемую гибель!
Во второй половине дня я направляю донесение о недостаче людей и прошу подкрепления. Оно необходимо крайне срочно, так как новая линия фронта все еще не закреплена. Возможно, рано утром последует крупная русская атака с запада, и этот фланговый удар опрокинет нас. Поэтому я высылаю разведгруппу из шести человек. Хочу знать, что происходит справа от меня.
Но прежде чем я узнаю это, суровая действительность срывает все намерения и комбинации. Неожиданно перед соседним зданием, где еще недавно находился командный пункт Вульца, появляются шесть Т-34. Два занимают позицию по углам, а два въезжают во двор. Сидящая на них пехота спрыгивает, и танковые пушки уже бьют по развалившейся стене, так что снаряды рвутся по другую ее сторону.
Один эпизод еще больше затягивает закономерный ход событий. У въезда во двор появляется Вульц со своим штабом из пяти человек. У каждого в руках карабин, у каждого по одной обойме. Тридцать выстрелов сделаны быстро. С непокрытой головой и так же спокойно, как появился, генерал вновь исчезает в здании, остальные за ним. Никто не может даже пальцем пошевельнуть ради спасения командующего нашим южным фронтом, так как русские танки не дают двинуться. Наконец стрельба в непосредственной близи стихает, двое русских идут вслед за Вульцем и через несколько минут выводят его на улицу. Ему указывают место на броне танка, кладут и его багаж. Затем вся танковая колонна гуськом уходит на запад.
Из этого мы сделали для себя вывод: устраивать КП прямо на улице слишком заметно. Поэтому мы у перемещаем свой КП. Располагаемся в огромном здании с двумя флигелями – это так называемый Охотничий парк. Здесь я, хотя и с большим запозданием, получаю донесение от высланной разведгруппы.
Возвратились только двое – двое из шестерых, но оба сияют от радости и несут в руках и под мышками хлеб. Килограммов двадцать, быстро прикидываю я. Один докладывает:
– Русские нас схватили около «тюрьмы». Но ничего нам не сделали. Наоборот, мужики оказались хорошими парнями. Безо всяких повели нас к полевой кухне и накормили досыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
 https://sdvk.ru/Dushevie_kabini/ 

 Натура Мозаик Madras