— Ты должен быть очень осторожен в своих отношениях с Джессикой.
— Моих отношениях? Что ты имеешь в виду? Она — гувернантка Бенедикта.
— Гувернантки так часто выступали в качестве героинь романов, что присвоили себе эту роль и в обычной жизни, а когда гувернантка, кроме всего прочего, еще и очень красива и хозяин дома не может скрыть своего к ней интереса… когда он исчезает с ней на долгие часы — пусть все и совсем невинно, — его начинают искать чуть ли не через полицию, это чревато большими неприятностями. Если этот хозяин живет себе в своем замке, он, разумеется, волен поступать как ему заблагорассудится, но, если он намерен стать депутатом парламента, стражем общественной морали, воплощением справедливости, он рубит сук, на котором сидит.
— Какая речь! — воскликнул Бевил и засмеялся. — У тебя талант, Хэрриет. Но иногда мне кажется, что твоя любовь к красному словцу вступает в противоречие с твоим здравым смыслом. Сочтем это эффектной концовкой, ладно?
— Если хочешь.
— И еще одно. То, что я рассказал тебе о сегодняшнем происшествии, — правда. Ты мне веришь?
Я посмотрела ему в глаза:
— Сейчас — да, Бевил.
Он притянул меня к себе и поцеловал, но без страсти, которой я ждала. Это больше походило на поцелуй, скрепляющий сделку, чем на проявление привязанности.
И мне хотелось сказать: «Когда ты рядом, я тебе верю. Может, я в этом похожа на твою мать. Верю в то, во что хочется верить. Но когда ревность вспыхнет снова, сомнения вернутся».
На следующее утро я проснулась поздно, Бевил к тому времени уже уехал. Фанни принесла мне завтрак. Она пристроила поднос поудобнее и стала в изножье кровати, глядя на меня. Разумеется, она слышала обо всем, что произошло ночью.
— У вас усталый вид, — сказала она, словно злилась на меня за что-то. Так она говорила, когда я девочкой умудрялась подхватить простуду. — Наверное, вы вчера вечером сильно переволновались.
— Все кончилось благополучно, Фанни.
Она протестующе шмыгнула носом.
— Вот! — Она взяла халат и, набрасывая его мне на плечи, скользнула по мне взглядом, ища синяки. Фанни никогда не забывала того, чего не желала забыть.
Она налила мне кофе и сказала:
— Вот!
Как в детстве.
Я выпила кофе, но ела без аппетита. Мне вспомнились Бевил и Джессика у лестницы, и слова, которые мы с Бевилом бросали друг другу в этой комнате, еще звучали у меня в ушах.
— Я, конечно, не знаю, то есть — не знаю точно. Все, что я могу сказать, — это что вы им не верьте. Без них вообще было бы лучше.
— Без кого, Фанни?
— Без мужчин.
— Но ты же не хочешь сказать…
— Да, хочу.
— Если бы Билли был жив… — Я никогда не заговаривала о Билли, если Фанни сама не заводила о нем речь.
— Билли, — повторила она. — И он тоже был как остальные. Я значила для него меньше, чем он для меня.
— Но он любил тебя, Фанни. Ты всегда мне это говорила.
— Знаете, у него была подружка. И он ушел от меня к ней. Таковы мужчины. Они любят не так, как мы.
— Фанни!
— Я никогда вам этого не говорила, да? Я не стала для Билли всем. У него была и другая любовь… и, можно сказать, он бросил меня из-за нее.
Я онемела. Я никогда не слышала, чтобы Фанни так говорила раньше. Ее глаза сверкали, и, казалось, она перенеслась из этой комнаты куда-то в прошлое.
— Была еще моя малышка… — говорила она сама с собой, — он подарил мне ее… но я потеряла моего ребенка… мою девочку… а потом нашла свою другую девочку.
Я протянула ей руку, и она сжала ее. Прикосновение, казалось, вывело женщину из забытья.
— Не беспокойтесь, — сказала она. — Я не позволю, чтобы с вами приключилось что-нибудь плохое. Я никогда не оставлю вас, мисс. Даже и не думайте.
Я улыбнулась ей.
— А я и не думаю, Фанни, — сказала я.
— Вот и хорошо. Съешьте яйцо и оставьте всякие глупости.
Я повиновалась, улыбаясь про себя. Я думала, что осталась одна — но со мной всегда будет Фанни.
Я всеми силами старалась скрыть свои страхи и потому на следующий день пригласила Джессику отправиться со мной на верховую прогулку. Мы вместе поехали в Ланселлу. Люди бросали на нас любопытные взгляды, но я считала, что наша совместная прогулка — лучший способ развеять все подозрения. Джессика вела себя так, словно ничего не случилось, но ей я не верила. Временами мне казалось, что она в душе насмехается над моими стараниями убедить всех в том, что мы — лучшие подруги.
Я пообещала на следующий день прийти к ним с Бенедиктом в детскую и выпить чаю, но, явившись, обнаружила, что Бенедикт стоит на стуле посреди комнаты в полном одиночестве.
— Я — обезьянка, — сообщил он мне. — Обезьянки карабкаются, ты ведь знаешь?
Я отвечала, что да, мне об этом известно.
— Хочешь, я буду слоном? У них хобот, и они ходят вот так… — Он слез со стула, стал на четвереньки и двинулся по комнате. — Хочешь, теперь я стану львом? — спросил он.
Я сказала, что предпочла бы, чтобы он некоторое время побыл самим собой, и это заявление его изумило.
Вошла Джессика, и я, в очередной раз убедившись, как мальчик к ней привязан, устыдилась своей ревности. Мне следовало радоваться, что мы нашли хорошую гувернантку; Джессика, без сомнения, умела обращаться с детьми, а то, что она так быстро завоевала сердце Бенедикта, говорило в ее пользу. «Но она заняла мое место… — подумалось мне, — везде… во всем доме».
В тот же миг мне стало стыдно, и я торопливо заговорила о том, как хорошо выглядит Бенедикт и как мы все благодарны ей за заботу о нем.
— Это — моя работа, — отвечала она. — Хотя в тот день, когда Гвеннан принесли к нам в дом, я и подумать не могла, что буду воспитывать ее ребенка.
— Бедная Гвеннан. Бенедикт так похож на нее. Каждый раз, как смотрю на него, вспоминаю о ней.
Я села, и Бенедикт, подойдя, положил руки мне на колени и заглянул в глаза.
— На кого я похож? — спросил он.
— Ты только что был похож на слоника, но теперь превратился в самого себя.
Он рассмеялся.
Джессика налила чай в детскую коричневую глиняную чашку.
— Чай всегда намного вкуснее в этих старых глиняных кружках, — заметила она. — Это — потому, что мы помним их с самого детства.
Она заговорила о тех днях, когда ее мать была жива. Джессика была единственным ребенком и с самого первого дня обещала стать красавицей; они очень на это рассчитывали. Как отличалось ее детство от моего?
— Обычно я сидела в высоком стульчике, — рассказывала она, — и смотрела, как отец делает лекарства. Он всегда говорил: «Это — от инфлюэнцы» или «Сегодня меня навестит госпожа Язва». Он помнил всех своих пациентов и их болезни. Мама всегда говорила, что мне вредно так много слушать о всяких недугах, но отец возражал, что для дочери врача это нормально.
Джессика была очень мила. Может быть, она старалась успокоить меня, как я старалась успокоить соседей?
— Вам с сахаром? — спросила она.
Я кивнула:
— Да, пожалуйста. Я люблю сладкое. У меня, как говорят, сахарный зубок.
Бенедикт уставился на меня.
— Покажи! — закричал он. — Покажи мне сахарный зубок!
Я объяснила ему, что это просто значит, что я люблю класть в чай много сахару, и он задумался.
— Если бы это было возможно, — продолжала Джессика, — я бы стала врачом.
— Благородное занятие, — согласилась я.
— Иметь власть… хоть до какой-то степени… над жизнью и смертью… — Ее глаза сияли.
Меня поразило, как она это сказала. Власть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Моих отношениях? Что ты имеешь в виду? Она — гувернантка Бенедикта.
— Гувернантки так часто выступали в качестве героинь романов, что присвоили себе эту роль и в обычной жизни, а когда гувернантка, кроме всего прочего, еще и очень красива и хозяин дома не может скрыть своего к ней интереса… когда он исчезает с ней на долгие часы — пусть все и совсем невинно, — его начинают искать чуть ли не через полицию, это чревато большими неприятностями. Если этот хозяин живет себе в своем замке, он, разумеется, волен поступать как ему заблагорассудится, но, если он намерен стать депутатом парламента, стражем общественной морали, воплощением справедливости, он рубит сук, на котором сидит.
— Какая речь! — воскликнул Бевил и засмеялся. — У тебя талант, Хэрриет. Но иногда мне кажется, что твоя любовь к красному словцу вступает в противоречие с твоим здравым смыслом. Сочтем это эффектной концовкой, ладно?
— Если хочешь.
— И еще одно. То, что я рассказал тебе о сегодняшнем происшествии, — правда. Ты мне веришь?
Я посмотрела ему в глаза:
— Сейчас — да, Бевил.
Он притянул меня к себе и поцеловал, но без страсти, которой я ждала. Это больше походило на поцелуй, скрепляющий сделку, чем на проявление привязанности.
И мне хотелось сказать: «Когда ты рядом, я тебе верю. Может, я в этом похожа на твою мать. Верю в то, во что хочется верить. Но когда ревность вспыхнет снова, сомнения вернутся».
На следующее утро я проснулась поздно, Бевил к тому времени уже уехал. Фанни принесла мне завтрак. Она пристроила поднос поудобнее и стала в изножье кровати, глядя на меня. Разумеется, она слышала обо всем, что произошло ночью.
— У вас усталый вид, — сказала она, словно злилась на меня за что-то. Так она говорила, когда я девочкой умудрялась подхватить простуду. — Наверное, вы вчера вечером сильно переволновались.
— Все кончилось благополучно, Фанни.
Она протестующе шмыгнула носом.
— Вот! — Она взяла халат и, набрасывая его мне на плечи, скользнула по мне взглядом, ища синяки. Фанни никогда не забывала того, чего не желала забыть.
Она налила мне кофе и сказала:
— Вот!
Как в детстве.
Я выпила кофе, но ела без аппетита. Мне вспомнились Бевил и Джессика у лестницы, и слова, которые мы с Бевилом бросали друг другу в этой комнате, еще звучали у меня в ушах.
— Я, конечно, не знаю, то есть — не знаю точно. Все, что я могу сказать, — это что вы им не верьте. Без них вообще было бы лучше.
— Без кого, Фанни?
— Без мужчин.
— Но ты же не хочешь сказать…
— Да, хочу.
— Если бы Билли был жив… — Я никогда не заговаривала о Билли, если Фанни сама не заводила о нем речь.
— Билли, — повторила она. — И он тоже был как остальные. Я значила для него меньше, чем он для меня.
— Но он любил тебя, Фанни. Ты всегда мне это говорила.
— Знаете, у него была подружка. И он ушел от меня к ней. Таковы мужчины. Они любят не так, как мы.
— Фанни!
— Я никогда вам этого не говорила, да? Я не стала для Билли всем. У него была и другая любовь… и, можно сказать, он бросил меня из-за нее.
Я онемела. Я никогда не слышала, чтобы Фанни так говорила раньше. Ее глаза сверкали, и, казалось, она перенеслась из этой комнаты куда-то в прошлое.
— Была еще моя малышка… — говорила она сама с собой, — он подарил мне ее… но я потеряла моего ребенка… мою девочку… а потом нашла свою другую девочку.
Я протянула ей руку, и она сжала ее. Прикосновение, казалось, вывело женщину из забытья.
— Не беспокойтесь, — сказала она. — Я не позволю, чтобы с вами приключилось что-нибудь плохое. Я никогда не оставлю вас, мисс. Даже и не думайте.
Я улыбнулась ей.
— А я и не думаю, Фанни, — сказала я.
— Вот и хорошо. Съешьте яйцо и оставьте всякие глупости.
Я повиновалась, улыбаясь про себя. Я думала, что осталась одна — но со мной всегда будет Фанни.
Я всеми силами старалась скрыть свои страхи и потому на следующий день пригласила Джессику отправиться со мной на верховую прогулку. Мы вместе поехали в Ланселлу. Люди бросали на нас любопытные взгляды, но я считала, что наша совместная прогулка — лучший способ развеять все подозрения. Джессика вела себя так, словно ничего не случилось, но ей я не верила. Временами мне казалось, что она в душе насмехается над моими стараниями убедить всех в том, что мы — лучшие подруги.
Я пообещала на следующий день прийти к ним с Бенедиктом в детскую и выпить чаю, но, явившись, обнаружила, что Бенедикт стоит на стуле посреди комнаты в полном одиночестве.
— Я — обезьянка, — сообщил он мне. — Обезьянки карабкаются, ты ведь знаешь?
Я отвечала, что да, мне об этом известно.
— Хочешь, я буду слоном? У них хобот, и они ходят вот так… — Он слез со стула, стал на четвереньки и двинулся по комнате. — Хочешь, теперь я стану львом? — спросил он.
Я сказала, что предпочла бы, чтобы он некоторое время побыл самим собой, и это заявление его изумило.
Вошла Джессика, и я, в очередной раз убедившись, как мальчик к ней привязан, устыдилась своей ревности. Мне следовало радоваться, что мы нашли хорошую гувернантку; Джессика, без сомнения, умела обращаться с детьми, а то, что она так быстро завоевала сердце Бенедикта, говорило в ее пользу. «Но она заняла мое место… — подумалось мне, — везде… во всем доме».
В тот же миг мне стало стыдно, и я торопливо заговорила о том, как хорошо выглядит Бенедикт и как мы все благодарны ей за заботу о нем.
— Это — моя работа, — отвечала она. — Хотя в тот день, когда Гвеннан принесли к нам в дом, я и подумать не могла, что буду воспитывать ее ребенка.
— Бедная Гвеннан. Бенедикт так похож на нее. Каждый раз, как смотрю на него, вспоминаю о ней.
Я села, и Бенедикт, подойдя, положил руки мне на колени и заглянул в глаза.
— На кого я похож? — спросил он.
— Ты только что был похож на слоника, но теперь превратился в самого себя.
Он рассмеялся.
Джессика налила чай в детскую коричневую глиняную чашку.
— Чай всегда намного вкуснее в этих старых глиняных кружках, — заметила она. — Это — потому, что мы помним их с самого детства.
Она заговорила о тех днях, когда ее мать была жива. Джессика была единственным ребенком и с самого первого дня обещала стать красавицей; они очень на это рассчитывали. Как отличалось ее детство от моего?
— Обычно я сидела в высоком стульчике, — рассказывала она, — и смотрела, как отец делает лекарства. Он всегда говорил: «Это — от инфлюэнцы» или «Сегодня меня навестит госпожа Язва». Он помнил всех своих пациентов и их болезни. Мама всегда говорила, что мне вредно так много слушать о всяких недугах, но отец возражал, что для дочери врача это нормально.
Джессика была очень мила. Может быть, она старалась успокоить меня, как я старалась успокоить соседей?
— Вам с сахаром? — спросила она.
Я кивнула:
— Да, пожалуйста. Я люблю сладкое. У меня, как говорят, сахарный зубок.
Бенедикт уставился на меня.
— Покажи! — закричал он. — Покажи мне сахарный зубок!
Я объяснила ему, что это просто значит, что я люблю класть в чай много сахару, и он задумался.
— Если бы это было возможно, — продолжала Джессика, — я бы стала врачом.
— Благородное занятие, — согласилась я.
— Иметь власть… хоть до какой-то степени… над жизнью и смертью… — Ее глаза сияли.
Меня поразило, как она это сказала. Власть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70