Была бы разница, если бы вам заплатили как бригадному генералу?
— Нет, — сказал я.
— Или не заплатили бы совсем?
— Никакой разницы, — ответил я.
— Дело здесь чаще всего не в деньгах и даже не в патриотизме, — сказал он.
— А в чем же?
— Каждый решает этот вопрос сам для себя, — сказал Виртанен. — Вообще говоря, шпионаж дает возможность каждому шпиону сходить с ума самым притягательным для него способом.
— Интересно, — заметил я сухо.
Он хлопнул в ладоши, чтобы рассеять неприятный осадок от разговора.
— А теперь — куда вас отправить?
— Таити? — сказал я.
— Если угодно, — сказал он. — Я предлагаю Нью-Йорк.
Там вы сможете затеряться без всяких затруднений, и там достаточно работы, если захотите.
— Хорошо, Нью-Йорк, — сказал я.
— Сфотографируйтесь для паспорта. Вы улетите отсюда в течение трех часов.
Мы пересекли пустынный плац, по которому крутились пыльные вихри. Мое воображение превратило их в призраки погибших на войне бывших курсантов этого училища, которые вернулись сюда и весело пляшут на плацу совсем не по-военному.
— Когда я говорил вам, что только три человека знали о ваших закодированных передачах… — начал Виртанен.
— И что?
— Вы даже не спросили меня, кто был третий?
— Это был кто-то, о ком я мог слышать?
— Да. Он, к сожалению, умер. Вы регулярно нападали на него в своих передачах.
— Да? — сказал я.
— Вы называли его Франклин Делано Розенфельд. Он каждую ночь с удовольствием слушал ваши передачи.
Глава тридцать третья.
КОММУНИЗМ ПОДНИМАЕТ ГОЛОВУ…
Третий и, по всему, последний раз я встретился с Моей Звездно-Полосатой Крестной в заброшенной лавке против дома Джонса, в котором прятались Рези, Джордж Крафт и я.
Я не торопился входить в это темное помещение, резонно ожидая, что могу там встретить все что угодно, от караульных Американского цветного легиона до взвода израильских парашютистов, готовых меня схватить.
У меня был пистолет, люгер Железных Гвардейцев, рассверленный до двадцать второго калибра. Я держал его не в кармане, а открыто, наготове, заряженным и взведенным. Я разведал фасад лавки, не обнаруживая себя. Фасад был не освещен. Тогда я добрался до черного хода, продвигаясь короткими перебежками между контейнерами с мусором.
Любой, кто попытался бы схватить меня, Говарда У. Кепмбэлла, был бы изрешечен, прошит, как швейной машинкой. И я должен сказать, что за все эти короткие перебежки между укрытиями я полюбил пехоту, чью бы то ни было пехоту.
Человек, думается мне, вообще пехотное животное.
В задней комнате лавки горел свет. Я посмотрел, в окно и увидел полную безмятежности сцену. Полковник Фрэнк Виртанен, Моя Звездно-Полосатая Крестная, опять сидел на столе, опять ожидал меня.
Теперь это был совсем пожилой человек, совершенно лысый, как будда.
Я вошел.
— Я был уверен, что вы уже ушли в отставку, — сказал я.
— Я и ушел — восемь лет назад. Построил дом на озере в штате Мэн, топором, рубанком и этими двумя руками. Меня отозвали как специалиста.
— По какому вопросу?
— По вопросу о вас, — ответил он.
— Откуда этот внезапный интерес ко мне?
— Именно это и я должен выяснить.
— Нет ничего загадочного в том, что израильтяне охотятся за мной.
— Согласен, — сказал он. — Но весьма загадочно, почему это русские считают вас такой ценной добычей.
— Русские? — сказал я. — Какие русские?
— Это девица — Рези Нот и этот старик, художник, именуемый Джордж Крафт, — сказал Виртанен. — Они оба — коммунистические агенты. Мы наблюдаем за человеком, называющим себя Крафтом, с 1941 года. Мы облегчили въезд в страну этой девице только для того, чтобы выяснить, что она собирается делать.
Глава тридцать четвертая.
ALLES KAPUT
Я с жалким видом сел на упаковочный ящик.
— Несколькими удачно выбранными словами вы уничтожили меня, — сказал я. — Насколько я был богаче еще минуту назад! Друг, мечты и любовница, — сказал я. — Alles kaput.
— Почему? Друг ведь у вас остался, — сказал Виртанен.
— Как это? — сказал я.
— Он ведь вроде вас. Он может быть в разных обличьях — и все искренне. — Он улыбнулся. — Это большой дар.
— Какие же у него были планы относительно меня?
— Он хотел вырвать вас из этой страны и отправить туда, откуда вас можно будет выкрасть с меньшими международными осложнениями. Для этого он выудил у Джонса, кто вы и что вы, и натравил на вас О»Хара и других патриотов. Все — чтобы вырвать вас отсюда.
— Мехико — вот мечта, которую он внушил мне.
— Знаю, — сказал Виртанен. — А в Мехико-сити вас уже ждет другой самолет. Если вы прилетите туда, вы проведете там не более двух минут. Вас сразу же перебросят в Москву на самом современном реактивном самолете, и все расходы уже оплачены.
— И доктор Джонс тоже в этом участвует? — спросил я.
— Нет, он искренне желает вам добра. Он один из немногих, кому вы можете доверять.
— Зачем я им в Москве? Зачем русским этот старый заплесневелый отброс второй мировой войны?
— Они хотят продемонстрировать всему миру, каких фашистских военных преступников укрывают Соединенные Штаты. Они также рассчитывают, что вы расскажете обо всех тайных соглашениях между Соединенными Штатами и нацистами в период становления фашистского режима.
— Как они собираются заставить меня сделать такие признания? Чем они могут меня запугать?
— Это просто, — сказал Виртанен, — даже очевидно.
— Пытками?
— Вероятно, нет. Просто смертью.
— Я не боюсь ее.
— Не вашей смертью.
— Чьей же?
— Девушки, которую вы любите и которая любит вас. Смертью — в случае, если вы откажетесь сотрудничать, — маленькой Рези Нот.
Глава тридцать пятая.
НА СОРОК РУБЛЕЙ ДОРОЖЕ…
— Ее задачей было заставить меня полюбить ее? — спросил я.
— Да.
— Она прекрасно с этим справилась, — с грустью сказал я. — Правда, это было и несложно.
— Жаль, что я вынужден вам это сказать, — сказал Виртанен.
— Теперь проясняются некоторые загадочные вещи, хотя я и не стремился их прояснить. Знаете, что было в ее чемодане?
— Собрание ваших сочинений?
— Вы и это знаете? Подумать только, каких усилий стоило им раздобыть ей такой реквизит! Откуда они знали, где искать мои рукописи?
— Они были не в Берлине. Они были надежно упрятаны в Москве, — сказал Виртанен.
— Как они туда попали?
— Они были главным вещественным доказательством в деле Степана Бодовскова.
— Кого?
— Сержант Степан Бодовсков был переводчиком в одной из первых русских частей, вошедших в Берлин. Он нашел чемодан с вашими рукописями на чердаке театра. И взял его в качестве трофея.
— Ну и трофей!
— Это оказался на редкость ценный трофей! — сказал Виртанен. — Бодовсков хорошо знал немецкий. Он просмотрел содержимое чемодана и понял, что это — мгновенная карьера.
— Он начал скромно, перевел несколько ваших стихотворений на русский и послал их в литературный журнал. Их опубликовали и похвалили. Затем он взялся за пьесу, — сказал Виртанен.
— За какую? — спросил я.
— «Кубок». Бодовсков перевел ее на русский и заработал на ней виллу на Черном море даже раньше, чем были убраны мешки с песком, защищавшие от бомбежек окна Кремля.
— Она была поставлена?
— Не только поставлена, она и сейчас идет по всей России как на любительской сцене, так и на профессиональной. «Кубок» — это «Тетка Черлея» современного русского театра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Нет, — сказал я.
— Или не заплатили бы совсем?
— Никакой разницы, — ответил я.
— Дело здесь чаще всего не в деньгах и даже не в патриотизме, — сказал он.
— А в чем же?
— Каждый решает этот вопрос сам для себя, — сказал Виртанен. — Вообще говоря, шпионаж дает возможность каждому шпиону сходить с ума самым притягательным для него способом.
— Интересно, — заметил я сухо.
Он хлопнул в ладоши, чтобы рассеять неприятный осадок от разговора.
— А теперь — куда вас отправить?
— Таити? — сказал я.
— Если угодно, — сказал он. — Я предлагаю Нью-Йорк.
Там вы сможете затеряться без всяких затруднений, и там достаточно работы, если захотите.
— Хорошо, Нью-Йорк, — сказал я.
— Сфотографируйтесь для паспорта. Вы улетите отсюда в течение трех часов.
Мы пересекли пустынный плац, по которому крутились пыльные вихри. Мое воображение превратило их в призраки погибших на войне бывших курсантов этого училища, которые вернулись сюда и весело пляшут на плацу совсем не по-военному.
— Когда я говорил вам, что только три человека знали о ваших закодированных передачах… — начал Виртанен.
— И что?
— Вы даже не спросили меня, кто был третий?
— Это был кто-то, о ком я мог слышать?
— Да. Он, к сожалению, умер. Вы регулярно нападали на него в своих передачах.
— Да? — сказал я.
— Вы называли его Франклин Делано Розенфельд. Он каждую ночь с удовольствием слушал ваши передачи.
Глава тридцать третья.
КОММУНИЗМ ПОДНИМАЕТ ГОЛОВУ…
Третий и, по всему, последний раз я встретился с Моей Звездно-Полосатой Крестной в заброшенной лавке против дома Джонса, в котором прятались Рези, Джордж Крафт и я.
Я не торопился входить в это темное помещение, резонно ожидая, что могу там встретить все что угодно, от караульных Американского цветного легиона до взвода израильских парашютистов, готовых меня схватить.
У меня был пистолет, люгер Железных Гвардейцев, рассверленный до двадцать второго калибра. Я держал его не в кармане, а открыто, наготове, заряженным и взведенным. Я разведал фасад лавки, не обнаруживая себя. Фасад был не освещен. Тогда я добрался до черного хода, продвигаясь короткими перебежками между контейнерами с мусором.
Любой, кто попытался бы схватить меня, Говарда У. Кепмбэлла, был бы изрешечен, прошит, как швейной машинкой. И я должен сказать, что за все эти короткие перебежки между укрытиями я полюбил пехоту, чью бы то ни было пехоту.
Человек, думается мне, вообще пехотное животное.
В задней комнате лавки горел свет. Я посмотрел, в окно и увидел полную безмятежности сцену. Полковник Фрэнк Виртанен, Моя Звездно-Полосатая Крестная, опять сидел на столе, опять ожидал меня.
Теперь это был совсем пожилой человек, совершенно лысый, как будда.
Я вошел.
— Я был уверен, что вы уже ушли в отставку, — сказал я.
— Я и ушел — восемь лет назад. Построил дом на озере в штате Мэн, топором, рубанком и этими двумя руками. Меня отозвали как специалиста.
— По какому вопросу?
— По вопросу о вас, — ответил он.
— Откуда этот внезапный интерес ко мне?
— Именно это и я должен выяснить.
— Нет ничего загадочного в том, что израильтяне охотятся за мной.
— Согласен, — сказал он. — Но весьма загадочно, почему это русские считают вас такой ценной добычей.
— Русские? — сказал я. — Какие русские?
— Это девица — Рези Нот и этот старик, художник, именуемый Джордж Крафт, — сказал Виртанен. — Они оба — коммунистические агенты. Мы наблюдаем за человеком, называющим себя Крафтом, с 1941 года. Мы облегчили въезд в страну этой девице только для того, чтобы выяснить, что она собирается делать.
Глава тридцать четвертая.
ALLES KAPUT
Я с жалким видом сел на упаковочный ящик.
— Несколькими удачно выбранными словами вы уничтожили меня, — сказал я. — Насколько я был богаче еще минуту назад! Друг, мечты и любовница, — сказал я. — Alles kaput.
— Почему? Друг ведь у вас остался, — сказал Виртанен.
— Как это? — сказал я.
— Он ведь вроде вас. Он может быть в разных обличьях — и все искренне. — Он улыбнулся. — Это большой дар.
— Какие же у него были планы относительно меня?
— Он хотел вырвать вас из этой страны и отправить туда, откуда вас можно будет выкрасть с меньшими международными осложнениями. Для этого он выудил у Джонса, кто вы и что вы, и натравил на вас О»Хара и других патриотов. Все — чтобы вырвать вас отсюда.
— Мехико — вот мечта, которую он внушил мне.
— Знаю, — сказал Виртанен. — А в Мехико-сити вас уже ждет другой самолет. Если вы прилетите туда, вы проведете там не более двух минут. Вас сразу же перебросят в Москву на самом современном реактивном самолете, и все расходы уже оплачены.
— И доктор Джонс тоже в этом участвует? — спросил я.
— Нет, он искренне желает вам добра. Он один из немногих, кому вы можете доверять.
— Зачем я им в Москве? Зачем русским этот старый заплесневелый отброс второй мировой войны?
— Они хотят продемонстрировать всему миру, каких фашистских военных преступников укрывают Соединенные Штаты. Они также рассчитывают, что вы расскажете обо всех тайных соглашениях между Соединенными Штатами и нацистами в период становления фашистского режима.
— Как они собираются заставить меня сделать такие признания? Чем они могут меня запугать?
— Это просто, — сказал Виртанен, — даже очевидно.
— Пытками?
— Вероятно, нет. Просто смертью.
— Я не боюсь ее.
— Не вашей смертью.
— Чьей же?
— Девушки, которую вы любите и которая любит вас. Смертью — в случае, если вы откажетесь сотрудничать, — маленькой Рези Нот.
Глава тридцать пятая.
НА СОРОК РУБЛЕЙ ДОРОЖЕ…
— Ее задачей было заставить меня полюбить ее? — спросил я.
— Да.
— Она прекрасно с этим справилась, — с грустью сказал я. — Правда, это было и несложно.
— Жаль, что я вынужден вам это сказать, — сказал Виртанен.
— Теперь проясняются некоторые загадочные вещи, хотя я и не стремился их прояснить. Знаете, что было в ее чемодане?
— Собрание ваших сочинений?
— Вы и это знаете? Подумать только, каких усилий стоило им раздобыть ей такой реквизит! Откуда они знали, где искать мои рукописи?
— Они были не в Берлине. Они были надежно упрятаны в Москве, — сказал Виртанен.
— Как они туда попали?
— Они были главным вещественным доказательством в деле Степана Бодовскова.
— Кого?
— Сержант Степан Бодовсков был переводчиком в одной из первых русских частей, вошедших в Берлин. Он нашел чемодан с вашими рукописями на чердаке театра. И взял его в качестве трофея.
— Ну и трофей!
— Это оказался на редкость ценный трофей! — сказал Виртанен. — Бодовсков хорошо знал немецкий. Он просмотрел содержимое чемодана и понял, что это — мгновенная карьера.
— Он начал скромно, перевел несколько ваших стихотворений на русский и послал их в литературный журнал. Их опубликовали и похвалили. Затем он взялся за пьесу, — сказал Виртанен.
— За какую? — спросил я.
— «Кубок». Бодовсков перевел ее на русский и заработал на ней виллу на Черном море даже раньше, чем были убраны мешки с песком, защищавшие от бомбежек окна Кремля.
— Она была поставлена?
— Не только поставлена, она и сейчас идет по всей России как на любительской сцене, так и на профессиональной. «Кубок» — это «Тетка Черлея» современного русского театра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38