Куратор, отвечающий за первичную обработку информации, перекрывает ей дальнейший ход, вместо того чтобы немедленно доложить наверх. Это как минимум означает, что он уже знает о заговоре. Откуда? Из официальных источников? Нет. Тогда бы он не стал скрывать мой рапорт. От участников заговора? Но тогда он сам должен быть в нем задействован, и тогда убили бы меня, а не его. Из оперативной информации? Более вероятно. Сопоставляя примерно так же, как я, разрозненные факты, Куратор вышел на заговор. В отличие от меня он вовремя понял бесперспективность обращения с ней к начальству и данную информацию скрыл.
Отсюда еще один вывод: начальство или кто-то из начальства участвует в заговоре. И еще один — изымая из почты мой рапорт. Куратор тем самым спасал меня от верной гибели. Свидетели, знающие о заговоре, на этом свете не заживаются. В ответ на его благодеяние я выказал черную неблагодарность и редкую тупость, пытаясь самыми изощренными способами протиснуться головой в петлю, которую он от меня всеми силами отводил. Плевал в колодец, который дарил меня спасительной влагой. Стыдно.
Хотя, наверное, не все так просто. При утечке информации заговорщикам пришлось бы нейтрализовать не только меня, подателя опасного рапорта, но и всех, успевших ознакомиться с ним. В первую очередь Куратора. Нет, не одну только мою жизнь он спасал.
Теперь последние события — гибель моего непосредственного начальника. Тут особых загадок нет. Куратор узнал о заговоре, заговорщики каким-то образом узнали о том, что выведал Куратор, — в наказание немедленная смерть...
Все это, к моему великому сожалению, очень похоже на правду. К моему, потому что теперь заговорщики неизбежно начнут чистку кураторского окружения, то есть всех тех людей, которым он мог передать информацию о заговоре, и рано или поздно выйдут на мою, во всех отношениях подозрительную личность. Слабоаргументированный вызов Резидента в центр, причем именно к тому человеку, который установлен как источник утечки информации, да еще из того региона, который задействован в заговоре, — одного этого вполне достаточно для пристального ко мне внимания. А потом на меня как на опасность первого плана укажут расколовшиеся конторские соучастники Куратора либо моя недавняя, подозрительная для глаза специалиста возня в регионе. Отсюда, как ни крути, следующий несчастный случай — мой. Не хочется падать под колеса метрополитеновского локомотива или движущегося с большой скоростью грузовика, а придется.
Единственная, хотя и призрачная возможность спастись — как можно быстрее оказаться в своем регионе, где сделать вид, что ничего не произошло. Дома, так говорится, и стены помотают...
Насчет стен, как показал уже следующий день, я сильно ошибся.
Как наиболее безопасный в таких случаях вид транспорта я избрал авиационный. За те три часа, что самолет находится в полете, вряд ли можно успеть предпринять что-то существенное. Человека убить — не сигарету выкупить, тут без подготовки не обойтись. А пока готовятся они, буду готовиться и я. Фактор времени — величина равновесная. Насколько они будут догонять, настолько же я буду убегать. А пока мы так бегаем — либо ишак сдохнет, либо халиф преставится. Другого выхода, как в убегалки-догонялки играть, у меня все равно нет.
Приземления в «своом» аэропорту я ждал, как солдат срочной службы дембеля. Чуть дырку в фюзеляже не извертел. Мне бы только до дому добраться, мне бы только кое-какими вещичками разжиться, а там лови ветер в поле.
В такси я, следуя многолетним конспиративным привычкам, не сел. Ни во второе, ни в третье. Я поехал на обычном рейсовом автобусе. Такси — штука опасная. И далеко не всегда следует по маршруту, который избирает пассажир. Автобус, конечно, едет медленнее, но убедить ото свернуть в сторону сложнее. Воистину, тише едешь — дальше будешь.
Однако такси я опасался зря. Совсем не там меня поджидала смерть. Смерть караулила меня в первой от остановки автобуса подворотне. Видно, не один я пользуюсь услугами Аэрофлота.
Я шагнул под темную арку и, наверное, никогда бы не вышел с другой стороны, если бы не случай.
— Эй, гражданин! — услышал я уверенный голос.
Я обернулся и тут же услышал выстрел. Стреляли не в меня. Стреляли в подошедшего со стороны улицы милиционера. Стрелял мой убийца. В этом я был совершенно уверен. Я не верю в случайных ночных грабителей, палящих в первых попавшихся на их пути прохожих из пистолетов, снабженных глушителями. Этот «грабитель» искал меня. Его не интересовали деньги, его интересовала жизнь одного-единственного человека. Жизнь Резидента.
Моя жизнь!
Он бы наверняка удачно довершил свое дело и бесследно растворился в пустоте улиц предрассветного города, если бы не случай в облике вышедшего из переулка постового милиционера. Милиционер увидел человека, привалившегося к стене дома, увидел вытянутую руку, увидел поблескивающий в луче уличных фонарей характерный абрис пистолета. Милиционер успел крикнуть:
«Эй, гражданин!» — успел потянуться к кобуре и больше не успел ничего. Пуля 38-го калибра разбила ему переносье.
Следующая пуля должна была быть моей. Мне некуда было деваться в каменном туннеле арки, а до дальнего ее конца я добежать не успевал ни при каких обстоятельствах. Именно поэтому исполнитель рискнул нарушить хрестоматийное правило — первая пуля — жертве, остальные — куда угодно. Он позволил себе роскошь вначале обезопасить тылы. Он знал, что успеет сделать еще несколько выстрелов, прежде чем «объект» выйдет из поля его досягаемости. И еще он знал, что у меня, как у рядового гражданина нашей страны, проходящего перед полетом металлоконтроль, нет при себе оружия. Он очень много знал. Единственное, чего он не знал, — это то, что убитый им милиционер был не один, что, чуть приотстав, за ним следует его напарник.
Убийца развернулся на меня, когда второй милиционер уже с обнаженным оружием выскочил из-за дома и открыл стрельбу на поражение. Милиционер сделал подряд три выстрела, вгоняя пули в стену возле самой головы преступника. Он был неплохой стрелок, он быстро воспользовался оружием. На подобное обстоятельство убийца не прореагировать не мог. Он отвел руку и в ответ на три сделал единственный свой выстрел. Милиционер упал, выронив пистолет. И все же ему повезло. То ли исполнитель занервничал, то ли его внимание отвлекли разбивающие стену пули, то ли глаза припорошила осыпающаяся кирпичная пыль, но выстрел оказался не смертельным. У профессионалов такое случается редко.
На нейтрализацию второго милиционера понадобилась секунда. Но эта была та секунда, которая дарила мне шанс. Мгновенно поняв, что убежать не успею, я решился на атаку. При всей рискованности такого выбора, он был единственно возможным способом сохранить жизнь. До завершения поворота ствола в мою сторону я успел совершить два рекордных прыжка навстречу противнику. Если бы я с ними выступил на олимпийском стадионе, я бы собрал все медали. Правда, спортсмены при аналогичных условиях — за победу — жизнь вместо презренного металла — показали бы еще лучшие результаты. Личная заинтересованность — лучший двигатель рекордов.
Ствол пистолета довершил разворот раньше глаз держащего его человека. Он был крепким профессионалом, мой убийца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Отсюда еще один вывод: начальство или кто-то из начальства участвует в заговоре. И еще один — изымая из почты мой рапорт. Куратор тем самым спасал меня от верной гибели. Свидетели, знающие о заговоре, на этом свете не заживаются. В ответ на его благодеяние я выказал черную неблагодарность и редкую тупость, пытаясь самыми изощренными способами протиснуться головой в петлю, которую он от меня всеми силами отводил. Плевал в колодец, который дарил меня спасительной влагой. Стыдно.
Хотя, наверное, не все так просто. При утечке информации заговорщикам пришлось бы нейтрализовать не только меня, подателя опасного рапорта, но и всех, успевших ознакомиться с ним. В первую очередь Куратора. Нет, не одну только мою жизнь он спасал.
Теперь последние события — гибель моего непосредственного начальника. Тут особых загадок нет. Куратор узнал о заговоре, заговорщики каким-то образом узнали о том, что выведал Куратор, — в наказание немедленная смерть...
Все это, к моему великому сожалению, очень похоже на правду. К моему, потому что теперь заговорщики неизбежно начнут чистку кураторского окружения, то есть всех тех людей, которым он мог передать информацию о заговоре, и рано или поздно выйдут на мою, во всех отношениях подозрительную личность. Слабоаргументированный вызов Резидента в центр, причем именно к тому человеку, который установлен как источник утечки информации, да еще из того региона, который задействован в заговоре, — одного этого вполне достаточно для пристального ко мне внимания. А потом на меня как на опасность первого плана укажут расколовшиеся конторские соучастники Куратора либо моя недавняя, подозрительная для глаза специалиста возня в регионе. Отсюда, как ни крути, следующий несчастный случай — мой. Не хочется падать под колеса метрополитеновского локомотива или движущегося с большой скоростью грузовика, а придется.
Единственная, хотя и призрачная возможность спастись — как можно быстрее оказаться в своем регионе, где сделать вид, что ничего не произошло. Дома, так говорится, и стены помотают...
Насчет стен, как показал уже следующий день, я сильно ошибся.
Как наиболее безопасный в таких случаях вид транспорта я избрал авиационный. За те три часа, что самолет находится в полете, вряд ли можно успеть предпринять что-то существенное. Человека убить — не сигарету выкупить, тут без подготовки не обойтись. А пока готовятся они, буду готовиться и я. Фактор времени — величина равновесная. Насколько они будут догонять, настолько же я буду убегать. А пока мы так бегаем — либо ишак сдохнет, либо халиф преставится. Другого выхода, как в убегалки-догонялки играть, у меня все равно нет.
Приземления в «своом» аэропорту я ждал, как солдат срочной службы дембеля. Чуть дырку в фюзеляже не извертел. Мне бы только до дому добраться, мне бы только кое-какими вещичками разжиться, а там лови ветер в поле.
В такси я, следуя многолетним конспиративным привычкам, не сел. Ни во второе, ни в третье. Я поехал на обычном рейсовом автобусе. Такси — штука опасная. И далеко не всегда следует по маршруту, который избирает пассажир. Автобус, конечно, едет медленнее, но убедить ото свернуть в сторону сложнее. Воистину, тише едешь — дальше будешь.
Однако такси я опасался зря. Совсем не там меня поджидала смерть. Смерть караулила меня в первой от остановки автобуса подворотне. Видно, не один я пользуюсь услугами Аэрофлота.
Я шагнул под темную арку и, наверное, никогда бы не вышел с другой стороны, если бы не случай.
— Эй, гражданин! — услышал я уверенный голос.
Я обернулся и тут же услышал выстрел. Стреляли не в меня. Стреляли в подошедшего со стороны улицы милиционера. Стрелял мой убийца. В этом я был совершенно уверен. Я не верю в случайных ночных грабителей, палящих в первых попавшихся на их пути прохожих из пистолетов, снабженных глушителями. Этот «грабитель» искал меня. Его не интересовали деньги, его интересовала жизнь одного-единственного человека. Жизнь Резидента.
Моя жизнь!
Он бы наверняка удачно довершил свое дело и бесследно растворился в пустоте улиц предрассветного города, если бы не случай в облике вышедшего из переулка постового милиционера. Милиционер увидел человека, привалившегося к стене дома, увидел вытянутую руку, увидел поблескивающий в луче уличных фонарей характерный абрис пистолета. Милиционер успел крикнуть:
«Эй, гражданин!» — успел потянуться к кобуре и больше не успел ничего. Пуля 38-го калибра разбила ему переносье.
Следующая пуля должна была быть моей. Мне некуда было деваться в каменном туннеле арки, а до дальнего ее конца я добежать не успевал ни при каких обстоятельствах. Именно поэтому исполнитель рискнул нарушить хрестоматийное правило — первая пуля — жертве, остальные — куда угодно. Он позволил себе роскошь вначале обезопасить тылы. Он знал, что успеет сделать еще несколько выстрелов, прежде чем «объект» выйдет из поля его досягаемости. И еще он знал, что у меня, как у рядового гражданина нашей страны, проходящего перед полетом металлоконтроль, нет при себе оружия. Он очень много знал. Единственное, чего он не знал, — это то, что убитый им милиционер был не один, что, чуть приотстав, за ним следует его напарник.
Убийца развернулся на меня, когда второй милиционер уже с обнаженным оружием выскочил из-за дома и открыл стрельбу на поражение. Милиционер сделал подряд три выстрела, вгоняя пули в стену возле самой головы преступника. Он был неплохой стрелок, он быстро воспользовался оружием. На подобное обстоятельство убийца не прореагировать не мог. Он отвел руку и в ответ на три сделал единственный свой выстрел. Милиционер упал, выронив пистолет. И все же ему повезло. То ли исполнитель занервничал, то ли его внимание отвлекли разбивающие стену пули, то ли глаза припорошила осыпающаяся кирпичная пыль, но выстрел оказался не смертельным. У профессионалов такое случается редко.
На нейтрализацию второго милиционера понадобилась секунда. Но эта была та секунда, которая дарила мне шанс. Мгновенно поняв, что убежать не успею, я решился на атаку. При всей рискованности такого выбора, он был единственно возможным способом сохранить жизнь. До завершения поворота ствола в мою сторону я успел совершить два рекордных прыжка навстречу противнику. Если бы я с ними выступил на олимпийском стадионе, я бы собрал все медали. Правда, спортсмены при аналогичных условиях — за победу — жизнь вместо презренного металла — показали бы еще лучшие результаты. Личная заинтересованность — лучший двигатель рекордов.
Ствол пистолета довершил разворот раньше глаз держащего его человека. Он был крепким профессионалом, мой убийца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84