— Что «твое»?
— Оно ведь тоже подлинник!
— Твое?... — развел руками Георгий Семенович. — Тоже!
Но как же так?... Так не бывает — двух подлинников не бывает... Не может такого быть! Не должно!
— А вдруг это какая-то ошибка? — с надеждой спросил Мишель Герхард фон Штольц. — Ну да!... Там, на настоящем колье, должна быть вмятина!
— Вмятина, говоришь? — быстро перелистал Георгий Семенович заключение экспертов. — Да, верно, есть вмятина! «В форме глубокой борозды каплеобразной формы, предположительно причиненная продолговатым, в мягкой оболочке предметом, выпущенным с большой силой, вполне вероятно, что пулей»...
Пулей?... Кому понадобилось палить в колье пулей — разве это мишень? Что за чушь?
— Мы подняли архивы... Это колье было похищено из царского хранилища, а после, уже при советской власти, изъято у налетчиков с Хитровки. При захвате банды имела место перестрелка, во время которой был убит то ли один, то ли несколько оперработников и одной из пуль вроде бы повреждено колье.
Надо же. Значит, все-таки пулей!
Не зря говорят, что блеск бриллиантов подпитывается человеческими жизнями, что за всяким из них тянется свой кровавый след, что у каждого есть свое кладбище! Вот и здесь тоже...
Но если эта вмятина от пули, то она будет лишь на одном колье — на том, которое ценой своей жизни спасали в восемнадцатом году оперработники! На настоящем!
На его!
— Где вмятина — там и подлинник! А вмятина была на моем колье! — воскликнул Мишель Герхард фон Штольц, делая почти официальное заявление.
— Верно, молодец! — похвалил его Георгий Семенович за сообразительность, хлопнув по плечу. — Так и есть — вмятина была на «твоем» колье. И... на том тоже!
— И на том?!
— И на том!
— Каплеобразное?
— Каплеобразное!
С ума сойти!
Если они уже не сошли...
Но должен же быть какой-то выход, какое-то решение этого запутанного ребуса! Кто-то должен знать, где оригиналы, а где копии!
Ну хоть кто-то!
Кто?...
А почему бы не те, кто их поменял!... Стоп!
— Надо спросить Ольгу! — хлопнул себя по лбу Мишель. — То есть я хотел сказать, обвиняемую по делу. Уж она точно должна знать, где подлинник, а где подделка!
— Мы бы с удовольствием спросили, — как-то туманно ответил Георгий Семенович. — Да только некого... Нет твоей Ольги...
— Как нет?... Неужели скрылась?...
— Можешь считать, что скрылась. От правосудия. И от всех. Мне только что сообщили... Главная обвиняемая по делу покончила с собой.
— Когда, где? — выпучил глаза Мишель Герхард фон Штольц.
— Сегодня ночью в Лефортове.
Ольга?! Вот ведь как бывает — она приговорила к смерти его, а умерла раньше его!... Но почему? Неужели из-за него?... Ну, то есть из-за угрызений совести? Если из-за них, ну то есть из-за него, то он готов простить ее!... Это значит — она раскаялась в содеянном!... Это значит — она по-настоящему любила!...
Ах, Ольга, Ольга!...
— Погодите-погодите, ведь есть еще завлаб! — вспомнил Мишель Герхард фон Штольц. — Он тоже может что-то знать!
— Был, — ответил Георгий Семенович. — Да весь сплыл!
И этот тоже?!
— Сегодня ночью в Лефортове, — привычно повторил Георгий Семенович.
— Повесился?
— Нет, неудачно упал с верхних нар, сломал шейный позвонок. Несчастный случай.
Вот так раз!... Вернее, два раза! Подряд!
— Я не верю в два несчастных случая, в одном месте и в одно время! — заявил Мишель Герхард фон Штольц.
— Я тоже! — кивнул Георгий Семенович. — У меня тоже есть ощущение, что они не сами, что им помогли...
Но это значит, что два единственных свидетеля, которые могли хоть что-то разъяснить во всей этой запутанной истории, уже ничего не разъяснят!
— Надо немедленно провести расследование самоубийства и несчастного случая, допросить свидетелей...
— Надо, — согласился Георгий Семенович. — Но не мне и не тебе.
— Почему?!
— Потому что ты и я — мы — отстранены от этого дела!
— Что же теперь делать? — растерянно спросил Мишель Герхард фон Штольц.
— Бога ради — ничего! Долечиваться, отдыхать, обмывать новое звание, ждать нового назначения, — изложил программу ближайших недель Георгий Семенович.
— А колье?
— Забудь о нем, как о страшном сне!
— О них! — напомнил Мишель Герхард фон Штольц.
— Тем более!... Эти бриллианты... Лучше держаться от них подальше! Верно тебе говорю! Они как ящик Пандоры — все беды собирают! Хватит с нас приключений!... Согласен?
С этим Мишель был согласен!
Уже теперь, уже на его глазах, это колье послужило причиной нескольких смертей! Ольга... Завлаб... А были еще оперработники, те, что погибли в восемнадцатом. И урки с Хитровки, что тоже, скорее всего, сложили свои головы, а до того, верно, успели лишить жизни прежнего владельца. А еще была царица и ее дочери, которые, возможно, надевали это колье, носили его на балах, а после все погибли в подвале Ипатьевского дома. И наверняка были другие жертвы, до того, раньше...
И Георгий Семенович — разве он не жертва?
А он сам, Мишель Герхард фон Штольц?
Да, верно — он согласен... С сутью!
Но не с выводами!
Конечно, лучше было бы уйти в сторону, куда как лучше!...
Но он не уйдет! Уйти — значит признать, что все жертвы были напрасны, признать свою слабость, трусость и никчемность.
Ну уж нет!...
Потому что для него это уже не просто дело и не уголовное дело, а — дело чести!
Его чести!
Чести Мишеля Герхарда фон Штольца.
И Мишки Шутова тоже!...
А раз так — то иного выхода для него нет, придется начинать все сначала!
С самого!...
Глава 48
И снова это был тот же самый сон. Или бред. Или смерть...
Говорят, что, умирая, человек видит всю свою жизнь. Или самое лучшее, что в ней было. То, что желает увидеть, расставаясь с этим бренным миром. Наверное, Мишель хотел увидеть именно это...
Светило солнце. Шипящие волны накатывались на галечный пляж, шевеля и перекатывая камешки. Теплый ветер лениво колыхал тяжелую тропическую листву. В парке играла музыка — духовой оркестр местной пожарной команды. Мордатые пожарные в сияющих на солнце медных касках отчаянно раздували щеки.
Мишель стоял перед ними раскрыв рот, держась двумя руками за тятеньку и маменьку. Трубачи были огромны и страшны, а музыка почему-то приятна. Он смотрел, как шевелятся и топорщатся усы у трубача, как на выдохе хмурятся брови, и думал, что, наверное, он сердится на него.
Подле стояло множество людей в белой дачной одежде. Многие дамы держали раскрытые над головой белые кружевные зонтики, а господа опирались на трости...
Отчего-то Мишель знал, что скоро, с минуты на минуту, здесь появится государь император и все бросятся смотреть на него.
Никто не знал, а он единственный — знал!
И верно, вдруг все колыхнулись куда-то в сторону, а трубачи стали привставать со скамеек и поворачиваться вместе со своими трубами.
— Глядите, глядите, государь!... — быстро зашептали со всех сторон.
И его маменька, наклонившись к нему, счастливо улыбаясь и указывая куда-то, сказала:
— Поглядите-ка, Мишель, вон наш царь!
Но он не хотел глядеть на государя, а хотел на того усатого трубача, что все так же сердито хмурился и шевелил усами...
Но его, не спросясь, подхватила, подняла неведомая, ласковая сила, и он оказался на плечах отца... Выше всех! Пред ним, доколе только можно было видеть, раскинулось море, близко шуршали кронами тропические деревья, пахло солеными брызгами, горячей галькой и почему-то мандаринами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63