Zmiy
«Бахревский В.А. Дядюшка Шорох и шуршавы»: Дет. лит.; Москва; 1982
Владислав Анатольевич Бахревский
Лекарство от семидесяти семи болезней
Дом бабки Травницы стоял над рекой. Крыша на домике сидела шалашиком, и потому в деревне называли его «дом в платочке».
На трубе намывал гостей чёрный кот, похожий на старую, давно не ношенную шапку.
Дверь в тёмные сени была открыта. Привязанные к притолоке, покачивались на ветру щучьи хребты. Под крышей, вместо ласточкиного, лепился серебряно-серый шар осиного гнезда.
— Лёшенька, это то, что нам надо! — обрадовалась Вера Фёдоровна, поставила чемодан на землю и постучала в окошко.
Никто не отозвался.
— Мама, погляди! — показал Лёша.
На самой крутизне, над омутом, высокая старуха ловила в воздухе что-то невидимое и складывала в хозяйственную сумку.
— В здравом ли она уме? Мне говорили, что ей девяносто девять лет, — шепнула Вера Фёдоровна Лёше.
— В здравом, в здравом! — крикнула Травница и пошла к дому. — Всё о вас знаю, всё ведаю. А руками попусту машу — так сегодня день Лукьяна-ветреника. По ветрам нынче гадают.
Травница поднялась на крыльцо и сверху посмотрела на гостей, глаза у неё были синие, весёлые.
— Значит, так, — сказала она. — Окна и летом заклеены, двери обиты изнутри и снаружи, а всё равно: то ангина, то бронхит, в коленях ревматизм, аппетита нет, спит плохо. У каких только профессоров не бывали, каких только лекарств не кушали: американских, тибетских, индийских; из аптеки английской королевы пилюли добывали.
«Вот это да!» — подумал Лёша. Травница выпалила любимую мамину присказку.
— Лечу я семьдесят семь хворей настоем на семидесяти семи травах, но жить нужно у меня и делать всё, что велю.
— Мы согласны! — Вера Фёдоровна благодарно прижала руки к груди. — Я ведь тоже очень и очень больна. Лягу, вслушаюсь в самоё себя — в каждой жилочке немочь.
— Молодая, а платье носишь шестидесятого размера, — усмехнулась Травница и показала на щучьи хребты. — Заразу отгоняет.
— А осы не кусаются? — осторожно спросила Вера Фёдоровна.
— Осы в доме — хорошо, — строго сказала Травница.
Потолок в сенях сплошь был завешан пучками трав и вениками, а в горнице было светло и чисто.
— Вот вам по кружке молока, и пойдёте со мной на полдник, Бурёнку доить.
— Может, сразу настоя вашего выпить? — спросила Вера Фёдоровна.
— Моя Бурёнка вредные травки пропускает, а полезные под метёлку берёт. Куда моему настою против коровьего молочка!
Травница взяла бидон и вывела из-за печи велосипед. На крыльце она сложила пальцы колечком и свистнула на всю улицу. Из соседнего дома выбежал мальчик.
— Вася, пригони-ка мне два велосипеда, свой и материн.
Вася привёл велосипеды. Травница прикрепила к своему косу, к Лёшиному — грабли, к велосипеду Веры Фёдоровны — вилы.
Спустились к реке. Здесь, привязанная к колышку, как послушный телёнок, ждала людей лодка.
— Садитесь! — Травница погрузила велосипеды, толкнула лодку, села за вёсла и стала командовать сама себе: — Ать-два! Ать-два! У нас луга заречные, брод далеко.
На середине речки бабуся передала вёсла Лёше.
— А ну-ка, молодец, постарайся! Ать-два!
Лёша одним веслом махнул — маму забрызгал, другое в воду зарылось. Дёргает Лёша весло — ни туда, ни сюда, лодку развернуло, понесло боком. Вера Фёдоровна кинулась на помощь. Налегли они на вёсла вдвоём, гребли разом и по очереди, приплыли наконец. Поглядели, а берег тот самый, с которого в путь отправились.
— Теперь моя очередь грести, — сказала Травница.
Махнула весёлками, вода за кормой закучерявилась, и вот уже осока с лодкой шушукается.
Сели на велосипеды, покатили стёжкой по зелёному лугу, поскакали по коренью в тёмном еловом лесу, выкатили на простор. В тени, под берёзами, на краю леса отдыхало от жары и от оводов стадо.
Подоила Травница Бурёнку, напоила гостей парным молоком — и опять в путь. Сначала ехали, потом велосипеды на себе несли. Пробрались к старым вырубкам.
— Я здесь вокруг кустов покошу, ты, Лёша, траву сгребай, а ты, Вера Фёдоровна, к дороге носи.
Дело сделали, Травница и говорит:
— Лёша, вон на той берёзе, наверху, листочки молодые. Нарви мне веток.
— Он упадёт! — замахала руками Вера Фёдоровна. — Я сама. Я в детстве по деревьям, как белка, скакала.
И полезла. А ствол тонкий, дрожит, гнётся. Потянулась Вера Фёдоровна за молодыми веточками, и — ах! — понесла берёза её к земле, поставила, а сама тотчас распрямилась.
Лёша полез. С сучка на сучок — и на маму посматривает. А как стала берёза подрагивать да покачиваться, вцепился Лёшенька в белый ствол руками-ногами, как клещ.
— На первый раз прощается, — сказала Травница и сама полезла на берёзу. Сначала Лёшу отлепила от дерева, в ручки Вере Фёдоровне передала, а потом уж молодых веток наломала.
Вернулись домой, Лёша и говорит:
— Обедать пора!
— Пора-то пора, — отвечает Травница. — Да деревенька у нас глухая, северная, газа нет. Поди-ка, Лёша, наруби чурбачков — печку затопить.
— Я сама! — испугалась Вера Фёдоровна. — Лёша может ногу топором поранить.
Нарубила она дров, а Лёша их натаскал.
У бабуси новое дело.
— Пока щи да каша варятся, прополи, Лёшенька, морковку в огороде, да, смотри, морковь не повыдергай.
— Мы вместе! — пришла на помощь сыну Вера Фёдоровна.
Полгрядки пропололи — еда сварилась. Лёша в городе, как плохой поросёнок, одну жижицу из супов да борщей высасывал, а тут полную ложку в рот тащит.
Поели, Травница и говорит:
— Ступай, Лёша, в салочки с ребятишками поиграй.
— Я только одну минуту полежу! — попросил Лёша, прилёг на сундук и заснул, а Вера Фёдоровна вместе с ним.
Разбудила их Травница вечером.
— Бурёнка из стада пришла, пора молоко пить; пора в парной реке на заре вечерней купаться.
Вода в реке — как Бурёнкино молоко. Искупались, на крылечке перед сном посидели, на первые звёздочки поглядели.
— А когда настой будем пить? — спрашивает Лёша: привык он, бедный, лечиться.
— По нынешнему теплу воздух любого питья полезней, — сказала Травница. — Только вот спать пора, вставать нам рано.
На Севере летний день долгий. Пойдёт, пойдёт заря вечерняя на убыль, а полымя-то и перекинется с запада на восток: ночи как не бывало.
Подняла Травница гостей на утренней заре. Повела к реке купаться. Вода холодная. Зажмурил Лёша глаза и сиганул в заревую реку. Выскочил, а тело горит, звенит, работа в руки просится, в голове ясно. А тут белые лебеди над деревней низко прошли.
— Никогда не видал! — удивился Лёша.
— Да ведь и я не видала, — призналась Вера Фёдоровна и тоже нырнула в заревую реку вслед за Травницей.
1