Там был герцог Дампнар-Конти, большой любитель скотоводства, два брата де Тремню, предки которых участвовали еще в битве Тридцати в степи Сен-Ка, большие любители поохотиться, поиграть, выпить, страшные драчуны, как и всякий бретонец старинной фамилии, Гумберт де ла Вилянтруа, капитан парохода, дон Альварес де Кастро, знатный португалец, архимиллионер и близкий друг посланника, его младший брат Эммануил де Кастро, лучше всех в Париже дравшийся на шпагах, Поль де Марсэ, элегантный заместитель главного прокурора, Андрэ де ла Сольц, неутомимый путешественник, начертавший свой герб железным наконечником палки на самой вершине Гималайских ледников. Мы ограничимся лишь этим перечислением лиц более известных.
Поль де Марсэ в первый раз был на одном из этих еженедельных собраний у посланника, которые так ценились в элегантном Париже, потому что на них присутствовало всегда лишь двенадцать человек, считая и хозяина дома.
Туда приглашались только те, кто мог предоставить доказательство, что предки его ведут свое происхождение по крайней мере от Крестовых походов. Сыновья торговцев лекарствами или слабительным шоколадом, подрядчиков, разбогатевших на аферах по слому старых зданий, испробовали все средства открыть для себя эти двери, но после, неё оставались для них запертыми, так что приглашёние к Д'Альпухаре было равносильно признанию за приглашённым старинного и чисто аристократического происхождения. Хотя Поль де Марсэ и получил через Эммануил де Кастро, его близкого друга, приглашение, но сделать это было не так легко, так как в Португалии требуется аристократическое происхождение не только со стороны отца, но и матери, а его мать, госпожа де Марсэ, была урожденная Трэнкар — имя, не только вульгарного происхождения, но и несколько скомпрометированное в финансовом мире после печальной, известной нам истории. Но Эммануил де Kacти настойчиво просил, чтобы его друг был приглашен, приводил в доказательство салический закон так осторожно ловко, что Д’Альпухара передал вопрос на обсуждение своих близких знакомых, и Эммануил добился единогласного решения десяти присутствующих, за исключением хозяина дома, воздержавшегося от голосования.
Эти десять человек составляли, так сказать, ядро собраний, — они были постоянными посетителями. Новых приглашали только по двое каждую неделю.
Поль де Марсэ, понятно, и не подозревал о той своего рода баллотировке, которой подвергалось приглашение человека с его именем, и был страшно горд, получив его от аристократа-посланника. Это являлось посвящением его в аристократы, пренебрегать чем он мог еще менее, чем, всякий другой, так как, несмотря на все уловки салического закона, Сен-Жерменское*note 5 предместье никогда не могло простить его отцу, что он ввел в семью старинной фамилии какую-то госпожу Трэнкар, была еще надежда, что он женится и несколько поочистит свой герб новой связью с одной из наиболее старинных фамилий аристократического предместья, однако, он не торопился, выжидая исполнения своего честолюбивого замысла занять важный пост министра юстиции, о чем сильно хлопотал герцог де Жерси. От природы этот молодой человек обладал чрезвычайно чувствительным сердцем, но примеры Трэнкара-отца и наставления скептика де Жерси, который никогда не скрывал от него, что этот Трэнкар являлся отцом лишь inpartibus extra, немало способствовали тому, чтобы уничтожить эти качества, зато в его жизни был элемент чисто идиллического характера, который, подобно оазису в пустыне, освещал его душу и ум среди той лихорадочной и развратной жизни, которая из среды придворных распространилась и на весь Париж.
Лет за шесть до описываемого времени случай привел его в местечко Лила. Было воскресенье и к тому же праздничное. Наступала ночь. Со всех сторон неслись веселые песни и бесконечный смех, у пресыщенного молодого человека явилось желание смешаться с этой толпой, которая не знала его, и посмотреть, откуда это веселье, что возбуждало даже его зависть. Он отослал своего кучера и грума, сказав им, что вернется пешком или на извозчике, и направился в беседку при ресторане, ярко освещенном и отличавшемся особым, царившим там весельем.
Пять или шесть семейств рабочих — отцов, матерей и детей — сидело за столами, и все взапуски работали челюстями, дело подходило уже к десерту, и дешевенькое вино, смешанное с сельтерской водой, лилось рекой. Мужчины вполголоса напевали что-то вроде прелюдии к имеющему быть концерту, но каждый тянул, кто во что горазд, женщины с раскрасневшимися лицами хохотали во все горло, откинувшись на спинки своих стульев, между тем как дети, привыкшие за неделю к скудной пище и черствому хлебу, с остервенением набрасывались на остатки предоставленного в их распоряжение гуся и в то же время набивали свой рот кремом, миндальным тортом и бисквитами.
Эти народные веселья и пиршества, которые скромные труженики могут себе позволить лишь изредка, возбуждая сначала улыбку, вызывают затем и слезы у всякого человека, не совсем бессердечного, когда он подумает, что эти несчастные и обездоленные могут пользоваться такими минутами беззаботности и отдыха лишь два-три раза в году.
Поль де Марсэ огляделся вокруг, подыскивая себе свободный уголок, где бы мог поместиться, но все было занято, и он хотел уже было уйти, как чей-то грубый голос вскричал: «Ну, детки, потеснитесь немного и дайте местечко этому господину».
Поль де Марсэ обернулся на шум отодвигаемых тарелок, поблагодарил, грациозно раскланявшись, и, заняв только что предложенное ему место в конце стола, спросил все необходимое, чтобы приготовить чашку чая. Он непременно хотел сделать это сам. Хозяин ресторана, увидев вошедшего молодого человека, аристократа, изящно одетого, поспешил тотчас же ему услужить, что касается присутствующих, особенно женщин, то все смотрели на него с тем наивным любопытством, которое простой народ выказывает в подобных случаях к людям, превосходство которых он инстинктивно чувствует.
Поль де Марсэ действительно был самый красивый и элегантный молодой человек, какого только можно себе представить. Стройный, немного выше среднего роста, полный здоровья и сил, он унаследовал еще от матери редкую красоту, которая не переставала привлекать внимание женщин. Поль де Марсэ знал об этом, но это нисколько не возбуждало его тщеславия, так как, в сущности, он не был пустым человеком или фатом, хотя, из-за своего воспитания, и не отличался устойчивостью принципов.
Присутствие его внесло сначала если не замешательство, то, по крайней мере, некоторую натянутость, которая на несколько мгновений спугнула общее веселье, так его привлекавшее. Но когда увидели, что он ласкает детей, позвал пирожника, у которого забрал всю его походную лавку, чтобы угостить ребятишек, то все решили, что это вполне порядочный молодой человек, когда же он бросил торговцу двадцатифранковую монету и отказался от сдачи, то заслужил всеобщую похвалу, которая, хоть и была высказана негромко, все-таки дошла до него: лед растаял. Некоторые предположили, что это по крайней мере клерк у нотариуса, если только не начальник одного из отделений большого магазина Дувр. Поль де Марсэ не мог удержаться от улыбки, услышав эти забавные предположения, но как человек с тактом не стал выводить из заблуждения „ этих простодушных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Поль де Марсэ в первый раз был на одном из этих еженедельных собраний у посланника, которые так ценились в элегантном Париже, потому что на них присутствовало всегда лишь двенадцать человек, считая и хозяина дома.
Туда приглашались только те, кто мог предоставить доказательство, что предки его ведут свое происхождение по крайней мере от Крестовых походов. Сыновья торговцев лекарствами или слабительным шоколадом, подрядчиков, разбогатевших на аферах по слому старых зданий, испробовали все средства открыть для себя эти двери, но после, неё оставались для них запертыми, так что приглашёние к Д'Альпухаре было равносильно признанию за приглашённым старинного и чисто аристократического происхождения. Хотя Поль де Марсэ и получил через Эммануил де Кастро, его близкого друга, приглашение, но сделать это было не так легко, так как в Португалии требуется аристократическое происхождение не только со стороны отца, но и матери, а его мать, госпожа де Марсэ, была урожденная Трэнкар — имя, не только вульгарного происхождения, но и несколько скомпрометированное в финансовом мире после печальной, известной нам истории. Но Эммануил де Kacти настойчиво просил, чтобы его друг был приглашен, приводил в доказательство салический закон так осторожно ловко, что Д’Альпухара передал вопрос на обсуждение своих близких знакомых, и Эммануил добился единогласного решения десяти присутствующих, за исключением хозяина дома, воздержавшегося от голосования.
Эти десять человек составляли, так сказать, ядро собраний, — они были постоянными посетителями. Новых приглашали только по двое каждую неделю.
Поль де Марсэ, понятно, и не подозревал о той своего рода баллотировке, которой подвергалось приглашение человека с его именем, и был страшно горд, получив его от аристократа-посланника. Это являлось посвящением его в аристократы, пренебрегать чем он мог еще менее, чем, всякий другой, так как, несмотря на все уловки салического закона, Сен-Жерменское*note 5 предместье никогда не могло простить его отцу, что он ввел в семью старинной фамилии какую-то госпожу Трэнкар, была еще надежда, что он женится и несколько поочистит свой герб новой связью с одной из наиболее старинных фамилий аристократического предместья, однако, он не торопился, выжидая исполнения своего честолюбивого замысла занять важный пост министра юстиции, о чем сильно хлопотал герцог де Жерси. От природы этот молодой человек обладал чрезвычайно чувствительным сердцем, но примеры Трэнкара-отца и наставления скептика де Жерси, который никогда не скрывал от него, что этот Трэнкар являлся отцом лишь inpartibus extra, немало способствовали тому, чтобы уничтожить эти качества, зато в его жизни был элемент чисто идиллического характера, который, подобно оазису в пустыне, освещал его душу и ум среди той лихорадочной и развратной жизни, которая из среды придворных распространилась и на весь Париж.
Лет за шесть до описываемого времени случай привел его в местечко Лила. Было воскресенье и к тому же праздничное. Наступала ночь. Со всех сторон неслись веселые песни и бесконечный смех, у пресыщенного молодого человека явилось желание смешаться с этой толпой, которая не знала его, и посмотреть, откуда это веселье, что возбуждало даже его зависть. Он отослал своего кучера и грума, сказав им, что вернется пешком или на извозчике, и направился в беседку при ресторане, ярко освещенном и отличавшемся особым, царившим там весельем.
Пять или шесть семейств рабочих — отцов, матерей и детей — сидело за столами, и все взапуски работали челюстями, дело подходило уже к десерту, и дешевенькое вино, смешанное с сельтерской водой, лилось рекой. Мужчины вполголоса напевали что-то вроде прелюдии к имеющему быть концерту, но каждый тянул, кто во что горазд, женщины с раскрасневшимися лицами хохотали во все горло, откинувшись на спинки своих стульев, между тем как дети, привыкшие за неделю к скудной пище и черствому хлебу, с остервенением набрасывались на остатки предоставленного в их распоряжение гуся и в то же время набивали свой рот кремом, миндальным тортом и бисквитами.
Эти народные веселья и пиршества, которые скромные труженики могут себе позволить лишь изредка, возбуждая сначала улыбку, вызывают затем и слезы у всякого человека, не совсем бессердечного, когда он подумает, что эти несчастные и обездоленные могут пользоваться такими минутами беззаботности и отдыха лишь два-три раза в году.
Поль де Марсэ огляделся вокруг, подыскивая себе свободный уголок, где бы мог поместиться, но все было занято, и он хотел уже было уйти, как чей-то грубый голос вскричал: «Ну, детки, потеснитесь немного и дайте местечко этому господину».
Поль де Марсэ обернулся на шум отодвигаемых тарелок, поблагодарил, грациозно раскланявшись, и, заняв только что предложенное ему место в конце стола, спросил все необходимое, чтобы приготовить чашку чая. Он непременно хотел сделать это сам. Хозяин ресторана, увидев вошедшего молодого человека, аристократа, изящно одетого, поспешил тотчас же ему услужить, что касается присутствующих, особенно женщин, то все смотрели на него с тем наивным любопытством, которое простой народ выказывает в подобных случаях к людям, превосходство которых он инстинктивно чувствует.
Поль де Марсэ действительно был самый красивый и элегантный молодой человек, какого только можно себе представить. Стройный, немного выше среднего роста, полный здоровья и сил, он унаследовал еще от матери редкую красоту, которая не переставала привлекать внимание женщин. Поль де Марсэ знал об этом, но это нисколько не возбуждало его тщеславия, так как, в сущности, он не был пустым человеком или фатом, хотя, из-за своего воспитания, и не отличался устойчивостью принципов.
Присутствие его внесло сначала если не замешательство, то, по крайней мере, некоторую натянутость, которая на несколько мгновений спугнула общее веселье, так его привлекавшее. Но когда увидели, что он ласкает детей, позвал пирожника, у которого забрал всю его походную лавку, чтобы угостить ребятишек, то все решили, что это вполне порядочный молодой человек, когда же он бросил торговцу двадцатифранковую монету и отказался от сдачи, то заслужил всеобщую похвалу, которая, хоть и была высказана негромко, все-таки дошла до него: лед растаял. Некоторые предположили, что это по крайней мере клерк у нотариуса, если только не начальник одного из отделений большого магазина Дувр. Поль де Марсэ не мог удержаться от улыбки, услышав эти забавные предположения, но как человек с тактом не стал выводить из заблуждения „ этих простодушных людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30