Бог не станет разрушать стены каждого города звуками
труб, как он сделал в Иерихоне, и не каждому апостолу откроет он темницу,
как святому Павлу.
Некто иной, как де Шатийон, герцог и пэр Франции, занимавший самое высокое
положение и принадлежавший к знатнейшему роду, свидетельствует о чудесном
исцелении одного из своих слуг, жившего в течение нескольких лет у него в
доме и страдавшего видимым и ощутимым недугом.
Я закончу замечанием, что никакое духовенство не славится такой строгостью
жизни и поведения, как белое духовенство во Франции, в особенности же
парижские настоятели, или кюре, подтвердившие своими свидетельствами все
эти надувательства.
Ученость, ум и честность монахов Пор-Рояля и строгость нравов тамошних
монахинь пользуются большой известностью во всей Европе. Однако все они
свидетельствуют о чуде, происшедшем с племянницей знаменитого Паскаля,
необыкновенный ум и святость жизни которого хорошо известны. Знаменитый
Расин рассказывает об этом чуде в своей известной истории Пор-Рояля и
подкрепляет рассказ всеми доказательствами, которые смогли представить
множество монахинь, священников, врачей и светских людей, достойных
несомненного доверия. Многие ученые, и в частности епископ города Турне,
были так уверены в этом чуде, что ссылались на него для опровержения
атеистов и свободомыслящих. Французская королева-регентша, сильно
предубежденная против Пор-Рояля, послала своего врача, чтобы исследовать
чудо, и он вернулся, вполне уверовав в него. Словом, сверхъестественное
исцеление было так несомненно, что оно на время спасло этот знаменитый
монастырь от погибели, которой грозили ему иезуиты. Если бы в основании
этого чуда лежал обман, то он, несомненно, был бы раскрыт такими умными и
сильными противниками и ускорил бы поражение его изобретателей. Если наши
священнослужители в состоянии соорудить целую крепость из ничтожного
материала, то какое чудесное здание могли бы они построить из всех этих
фактов, равно как и из других, о которых я не упомянул! Как часто могли бы
в таком случае звучать у нас в ушах великие имена Паскаля, Расина, Арно,
Николя! Будь наше духовенство мудрым, оно должно было бы признать это чудо,
которое стоит в тысячу раз больше всей его остальной коллекции. К тому же
это чудо могло бы прекрасно служить целям духовенства, ибо оно было
произведено прикосновением подлинной священной иглы священного терновника,
из которого был составлен священный венец, и т.д.
Разве из того, что свидетельства людей иногда достигают высшей степени силы
и достоверности, например в рассказе о битве при Филиппах или Фарсале,
можно заключать, что всякого рода свидетельства должны всегда обладать
равной силой и достоверностью? Предположим, что партии Цезаря и Помпея обе
претендовали бы на победу в этих битвах и что историки каждой из этих
партий единогласно приписывали бы перевес своей стороне; как могло бы
человечество по прошествии такого промежутка времени разрешить их спор? Но
противоречие между чудесами, о которых сообщают Геродот или Плутарх, и
теми, о которых рассказывают Мариана, Беда и другие историки-монахи,
нисколько не меньше.
Разумные люди проявляют большую осторожность, когда дело идет о том, чтобы
поверить известию, к которому рассказчик может быть пристрастен, например
такому, которое способствует прославлению родины рассказчика, его семьи,
его самого или же каким-нибудь образом совпадает с его природными
наклонностями и слабостями. Но может ли быть больший соблазн, чем желание
казаться миссионером, пророком, посланником неба? Кто не согласится
подвергнуть себя многим опасностям и испытаниям, чтобы достигнуть столь
высокой репутации? А если человек под влиянием тщеславия и разгоряченного
воображения сперва сам поверит во что-нибудь и серьезно поддастся
заблуждению, неужели он остановится перед каким-нибудь благочестивым
обманом, имеющим целью поддержать такое святое и достойное дело?
Из самой ничтожной искры может возгореться, таким образом, огромное пламя,
потому что нужный материал всегда наготове. Avidum genus au-ricularum * -
глазеющая толпа жадно, без проверки подхватывает все, что удовлетворяет
суеверие и возбуждает удивление. Сколько подобных вымыслов обличалось и
искоренялось во все времена при самом их зарождении! Какое множество других
пользовалось известностью лишь недолгое время, а затем предавалось
пренебрежению и забвению! Поэтому распространение таких вымыслов - легко
объяснимое явление; и мы поступим согласно правилам опыта и наблюдения,
если объясним его известными и естественными причинами - легковерием и
обманом. Неужели же, вместо того чтобы прибегнуть к такому естественному
объяснению, мы допустим чудесное нарушение наиболее прочно установленных
законов природы?
* Lucret., [IV, 594).
Нечего и говорить о том, как трудно раскрыть ложь в каком-нибудь рассказе,
передаваемом частным образом или даже публично, - трудно, находясь на самом
месте происшествия, а еще труднее, если действие происходит на некотором,
хотя бы и недалеком, расстоянии. Даже суд, несмотря на свой авторитет, свою
тщательность и рассудительность, часто не в состоянии отличить правду от
лжи в самых недавних событиях. Тем более нельзя ждать решения вопроса, если
прибегать к обычному методу - распрям, спорам и ходячим слухам, в
особенности когда в деле замешаны с обеих сторон людские страсти.
При зарождении новых религий мудрые и ученые люди обычно считают вопрос [о
связанных с ними чудесах] слишком незначительным, чтобы он заслуживал их
внимания или рассмотрения; впоследствии же, когда они охотно разоблачили бы
обман, чтобы разубедить заблуждающуюся толпу, оказывается, что время уже
прошло, документы и свидетели, которые могли бы выяснить дело, исчезли
безвозвратно. У них не остается никаких средств разоблачения, кроме тех,
которые должны быть извлечены из показаний самих же свидетелей; но, хотя
эти средства всегда удовлетворяют людей разумных и образованных, для
понимания толпы они обычно слишком тонки.
Итак, оказывается, что ни одно свидетельство о чуде никогда не достигало
вероятности и тем более не было равносильно доказательству; даже если
предположить, что оно имело силу доказательства, ему можно было бы
противопоставить другое доказательство, выведенное из самой природы факта,
который пытаются установить. Только опыт придает достоверность
свидетельствам людей, но тот же опыт удостоверяет нам истинность законов
природы. Поэтому, если эти два рода опыта противоречат друг другу, нам
ничего не остается, как вычесть один опыт из другого и занять ту или другую
позицию с той степенью уверенности, которая порождается их разностью. Но
согласно объясненному выше принципу в применении ко всем народным религиям
такое вычитание приводит к нулю; поэтому мы можем признать правилом, что
никакие людские свидетельства не могут иметь такой силы, чтобы доказать
чудо и сделать его законным основанием подобной религиозной системы.
Я прошу отметить ограничение, которое я делаю, когда говорю, что чудо
никогда не может быть доказано настолько, чтобы стать основанием
религиозной системы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
труб, как он сделал в Иерихоне, и не каждому апостолу откроет он темницу,
как святому Павлу.
Некто иной, как де Шатийон, герцог и пэр Франции, занимавший самое высокое
положение и принадлежавший к знатнейшему роду, свидетельствует о чудесном
исцелении одного из своих слуг, жившего в течение нескольких лет у него в
доме и страдавшего видимым и ощутимым недугом.
Я закончу замечанием, что никакое духовенство не славится такой строгостью
жизни и поведения, как белое духовенство во Франции, в особенности же
парижские настоятели, или кюре, подтвердившие своими свидетельствами все
эти надувательства.
Ученость, ум и честность монахов Пор-Рояля и строгость нравов тамошних
монахинь пользуются большой известностью во всей Европе. Однако все они
свидетельствуют о чуде, происшедшем с племянницей знаменитого Паскаля,
необыкновенный ум и святость жизни которого хорошо известны. Знаменитый
Расин рассказывает об этом чуде в своей известной истории Пор-Рояля и
подкрепляет рассказ всеми доказательствами, которые смогли представить
множество монахинь, священников, врачей и светских людей, достойных
несомненного доверия. Многие ученые, и в частности епископ города Турне,
были так уверены в этом чуде, что ссылались на него для опровержения
атеистов и свободомыслящих. Французская королева-регентша, сильно
предубежденная против Пор-Рояля, послала своего врача, чтобы исследовать
чудо, и он вернулся, вполне уверовав в него. Словом, сверхъестественное
исцеление было так несомненно, что оно на время спасло этот знаменитый
монастырь от погибели, которой грозили ему иезуиты. Если бы в основании
этого чуда лежал обман, то он, несомненно, был бы раскрыт такими умными и
сильными противниками и ускорил бы поражение его изобретателей. Если наши
священнослужители в состоянии соорудить целую крепость из ничтожного
материала, то какое чудесное здание могли бы они построить из всех этих
фактов, равно как и из других, о которых я не упомянул! Как часто могли бы
в таком случае звучать у нас в ушах великие имена Паскаля, Расина, Арно,
Николя! Будь наше духовенство мудрым, оно должно было бы признать это чудо,
которое стоит в тысячу раз больше всей его остальной коллекции. К тому же
это чудо могло бы прекрасно служить целям духовенства, ибо оно было
произведено прикосновением подлинной священной иглы священного терновника,
из которого был составлен священный венец, и т.д.
Разве из того, что свидетельства людей иногда достигают высшей степени силы
и достоверности, например в рассказе о битве при Филиппах или Фарсале,
можно заключать, что всякого рода свидетельства должны всегда обладать
равной силой и достоверностью? Предположим, что партии Цезаря и Помпея обе
претендовали бы на победу в этих битвах и что историки каждой из этих
партий единогласно приписывали бы перевес своей стороне; как могло бы
человечество по прошествии такого промежутка времени разрешить их спор? Но
противоречие между чудесами, о которых сообщают Геродот или Плутарх, и
теми, о которых рассказывают Мариана, Беда и другие историки-монахи,
нисколько не меньше.
Разумные люди проявляют большую осторожность, когда дело идет о том, чтобы
поверить известию, к которому рассказчик может быть пристрастен, например
такому, которое способствует прославлению родины рассказчика, его семьи,
его самого или же каким-нибудь образом совпадает с его природными
наклонностями и слабостями. Но может ли быть больший соблазн, чем желание
казаться миссионером, пророком, посланником неба? Кто не согласится
подвергнуть себя многим опасностям и испытаниям, чтобы достигнуть столь
высокой репутации? А если человек под влиянием тщеславия и разгоряченного
воображения сперва сам поверит во что-нибудь и серьезно поддастся
заблуждению, неужели он остановится перед каким-нибудь благочестивым
обманом, имеющим целью поддержать такое святое и достойное дело?
Из самой ничтожной искры может возгореться, таким образом, огромное пламя,
потому что нужный материал всегда наготове. Avidum genus au-ricularum * -
глазеющая толпа жадно, без проверки подхватывает все, что удовлетворяет
суеверие и возбуждает удивление. Сколько подобных вымыслов обличалось и
искоренялось во все времена при самом их зарождении! Какое множество других
пользовалось известностью лишь недолгое время, а затем предавалось
пренебрежению и забвению! Поэтому распространение таких вымыслов - легко
объяснимое явление; и мы поступим согласно правилам опыта и наблюдения,
если объясним его известными и естественными причинами - легковерием и
обманом. Неужели же, вместо того чтобы прибегнуть к такому естественному
объяснению, мы допустим чудесное нарушение наиболее прочно установленных
законов природы?
* Lucret., [IV, 594).
Нечего и говорить о том, как трудно раскрыть ложь в каком-нибудь рассказе,
передаваемом частным образом или даже публично, - трудно, находясь на самом
месте происшествия, а еще труднее, если действие происходит на некотором,
хотя бы и недалеком, расстоянии. Даже суд, несмотря на свой авторитет, свою
тщательность и рассудительность, часто не в состоянии отличить правду от
лжи в самых недавних событиях. Тем более нельзя ждать решения вопроса, если
прибегать к обычному методу - распрям, спорам и ходячим слухам, в
особенности когда в деле замешаны с обеих сторон людские страсти.
При зарождении новых религий мудрые и ученые люди обычно считают вопрос [о
связанных с ними чудесах] слишком незначительным, чтобы он заслуживал их
внимания или рассмотрения; впоследствии же, когда они охотно разоблачили бы
обман, чтобы разубедить заблуждающуюся толпу, оказывается, что время уже
прошло, документы и свидетели, которые могли бы выяснить дело, исчезли
безвозвратно. У них не остается никаких средств разоблачения, кроме тех,
которые должны быть извлечены из показаний самих же свидетелей; но, хотя
эти средства всегда удовлетворяют людей разумных и образованных, для
понимания толпы они обычно слишком тонки.
Итак, оказывается, что ни одно свидетельство о чуде никогда не достигало
вероятности и тем более не было равносильно доказательству; даже если
предположить, что оно имело силу доказательства, ему можно было бы
противопоставить другое доказательство, выведенное из самой природы факта,
который пытаются установить. Только опыт придает достоверность
свидетельствам людей, но тот же опыт удостоверяет нам истинность законов
природы. Поэтому, если эти два рода опыта противоречат друг другу, нам
ничего не остается, как вычесть один опыт из другого и занять ту или другую
позицию с той степенью уверенности, которая порождается их разностью. Но
согласно объясненному выше принципу в применении ко всем народным религиям
такое вычитание приводит к нулю; поэтому мы можем признать правилом, что
никакие людские свидетельства не могут иметь такой силы, чтобы доказать
чудо и сделать его законным основанием подобной религиозной системы.
Я прошу отметить ограничение, которое я делаю, когда говорю, что чудо
никогда не может быть доказано настолько, чтобы стать основанием
религиозной системы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47