До настоящего времени, однако, я ничего не заметил подозрительного. Впрочем, ради чего стал бы он обманывать нас? Для чего бы привел он нас сюда, в Гизеб, если смотритель Пуантар и его люди никогда не были здесь? Правда, никогда нельзя быть уверенным в этих дьявольских арабах. Наконец, ведь он сам своей волей пришел к нам, тотчас же по прибытии нашему в Голеа. Неудивительно, что он признал инженера, раз встречался с ним ранее. Все это позволяет верить ему, что он состоял на службе общества.
Лейтенант Вильетт не мешал Николю излагать все эти доводы, в сущности не расходившиеся с вероятностью. И тем не менее все-таки было странно, что оазис был найден совершенно безлюдным, тогда как, по утверждению араба, в нем собралось большое число рабочих. Каким образом это можно было объяснить, если Пуантар с частью артели находился здесь еще накануне, поджидая возвращения Мезаки? Как могло случиться, что он не вышел навстречу спахисам, приближение которых должен был заметить еще издали? И если он отошел в глубь леса, то, несомненно, был к тому вынужден; но кем и чем именно? Возможно ли было предполагать, что он направился в Зерибет? И в случае, если это так, следовало ли лейтенанту двинуться вперед в этом направлении? Скорее всего, ему надлежало тотчас же по выяснении отсутствия Пуантара и его артели поспешить с возвращением и присоединиться к инженеру и капитану Ардигану. Он решил без всяких колебаний, независимо от исхода его поездки в Гизеб, что ему следовало вечером того же дня вернуться в лагерь.
Было половина второго, когда лейтенант Вильетт поднялся с места, отдохнувший и подкрепившийся. Оглядев небо, теперь значительно гуще покрытое облаками, он обратился к арабу.
— Прежде чем выступать в обратный путь, я обследую оазис. Ты поведешь нас!
— Слушаю, — отвечал Мезаки.
— Вахмистр, — добавил офицер, — сопровождайте нас с двумя нижними чинами, остальные должны ожидать нас здесь.
— Слушаю, лейтенант, — отвечал Николь, знаком руки подозвавший к себе двух спахисов.
Что же касается собаки, то, само собой разумеется, она должна была следовать за хозяином, и не требовалось особого на то приказания.
Следуя впереди офицера и его людей, Мезаки направился к северу, удаляясь от уэда, причем решено было при возвращении придерживаться левого берега, с тем чтобы обследовать оазис по всему его протяжению. Площадь всего оазиса была от 25 до 30 гектаров, и он никогда не служил жительством оседлых туземцев. В нем лишь временно останавливались караваны, следующие из Бискры к морскому берегу.
В продолжение получаса лейтенант и проводник его шли в указанном направлении. Листва деревьев не была настолько непроницаема, чтобы нельзя было разглядеть неба, по которому тяжело ползли толстые завитки водяных паров, достигших уже зенита.
Вдали на горизонте слышны были глухие раскаты грома, и несколько раз уже молния бороздила небо на севере.
Дойдя с этой стороны до края оазиса, лейтенант остановился.
Перед ним расстилалась безмолвная и пустынная желтоватая равнина.
Если артель действительно покинула Гизеб, где, по уверению Мезаки, находилась еще накануне, то в настоящее время она должна быть уже далеко, независимо от направления, выбранного Пуантаром, на Зерибет или Нефту. Необходимо было, однако, удостовериться, не расположилась ли она где-нибудь в другой стороне оазиса, что представлялось, впрочем, маловероятным. Поиски, однако, продолжались по направлению к уэду.
В продолжение часа офицер и его спутники постепенно углублялись в лес, не нападая, однако, на следы какого бы то ни было лагеря. Араб выражал крайнее удивление, и на вопрошающие взгляды, бросаемые на него, неизменно отвечал одно и то же:
— Они были здесь… вчера еще… и надзиратель и все остальные. Пуантар послал меня в Голеа… Вероятно, они выступили сегодня на рассвете.
— Куда же, как ты думаешь, они направились? — спросил лейтенант Вильетт.
— Быть может, к верфи.
— Но ведь тогда мы повстречались бы с ними на дороге.
— Могли и не повстречаться, если они не спускались по берегу уэда.
— Для чего бы им избирать иной путь, а не тот, по которому мы шли?
Мезаки не мог дать ответ.
Было уже почти четыре часа пополудни, когда офицер вернулся к месту стоянки. Поиски не увенчались успехом. Собака не отыскала следа. Все указывало на то, что оазис давно уже не был посещаем не только артелью рабочих, но и караванами.
Подчиняясь мысли, давно уже завладевшей им, старший вахмистр подошел к Мезаки и, глядя на него в упор, сказал:
— Слушай, ты, араб, не обманываешь ли ты нас?
Не опуская глаз перед пристальным взором вахмистра, Мезаки ограничился тем, что повел плечами с выражением столь глубокого презрения к сказанному, что Пиколь схватил бы его за горло, не удержи его лейтенант Вильетт.
— Смирно, Пиколь, — сказал он. — Мы возвращаемся в Голеа и Мезаки с нами.
— В таком случае между двумя нижними чинами…
— Я готов, — хладнокровно отвечал араб, взгляд которого, на одну минуту вспыхнувший от злобы, снова принял обычное, спокойное выражение.
Подкрепившиеся на лугу кони, напоенные водой из уэда, в силах были совершить переход от Гизеба до Мельрира. Отряд мог возвратиться к стоянке до наступления ночи.
Было сорок минут пятого на карманных часах лейтенанта, когда он скомандовал выступление. Старший вахмистр ехал рядом с ним, а по обе стороны араба двигались спахи, не спускавшие с него глаз. Следует заметить, что все спутники Николя разделяли теперь его подозрения насчет Мезаки, и хотя офицер не подавал виду, не могло быть сомнения в том, что и он подозревал его. Он спешил к инженеру и капитану Ардигану. Они могли совместно обсудить, что следует предпринять, так как невозможно было поставить артель на работу с наступающего дня.
Кони ускоряли ход, видимо возбужденные наступавшей грозой. Молнии, перекрещиваясь, бороздили небо, и слышны были страшные раскаты грома, как это бывает всегда в пустынных равнинах. Впрочем, пока не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра, и не выпало ни одной капли дождя. Дюди и животные почти задыхались в знойной атмосфере, и легкие словно вдыхали в себя огонь, а не воздух.
Тем не менее возможно было еще надеяться, что лейтенанту Вильетту и его спутникам удастся вернуться без особого запоздания, хотя бы и с большим напряжением сил, если только состояние погоды не ухудшится. Более всего следовало опасаться превращения грозы в бурю. Мог подняться сначала ветер, а затем пойти сильный дождь; а где им было тогда укрываться среди бесплодной равнины, без единого дерева?
Поэтому необходимо было добраться до 347-го километра возможно скорее. Кони, однако, выбились из сил. Тщетны были усилия всадников поднять их на более быстрый аллюр; они спотыкались, как будто ноги их были спутаны и бока носили кровавые следы от шпор. Вскоре, впрочем, и люди обессилели и не были в состоянии пройти оставшееся расстояние. Даже выносливый Ва-Делаван выбивался теперь из последних сил, и его хозяин каждую минуту мог опасаться, что он повалится на раскаленный песок.
К шести часам вечера благодаря понуканию лейтенанта пройдено было три четверти всего пути. Не будь заволочено густыми облаками солнце, уже сильно склонившееся к западу, можно было бы разглядеть блестящие отражения шоттов Мельрира, у стрелки которого вырисовывались неясно купы деревьев оазиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Лейтенант Вильетт не мешал Николю излагать все эти доводы, в сущности не расходившиеся с вероятностью. И тем не менее все-таки было странно, что оазис был найден совершенно безлюдным, тогда как, по утверждению араба, в нем собралось большое число рабочих. Каким образом это можно было объяснить, если Пуантар с частью артели находился здесь еще накануне, поджидая возвращения Мезаки? Как могло случиться, что он не вышел навстречу спахисам, приближение которых должен был заметить еще издали? И если он отошел в глубь леса, то, несомненно, был к тому вынужден; но кем и чем именно? Возможно ли было предполагать, что он направился в Зерибет? И в случае, если это так, следовало ли лейтенанту двинуться вперед в этом направлении? Скорее всего, ему надлежало тотчас же по выяснении отсутствия Пуантара и его артели поспешить с возвращением и присоединиться к инженеру и капитану Ардигану. Он решил без всяких колебаний, независимо от исхода его поездки в Гизеб, что ему следовало вечером того же дня вернуться в лагерь.
Было половина второго, когда лейтенант Вильетт поднялся с места, отдохнувший и подкрепившийся. Оглядев небо, теперь значительно гуще покрытое облаками, он обратился к арабу.
— Прежде чем выступать в обратный путь, я обследую оазис. Ты поведешь нас!
— Слушаю, — отвечал Мезаки.
— Вахмистр, — добавил офицер, — сопровождайте нас с двумя нижними чинами, остальные должны ожидать нас здесь.
— Слушаю, лейтенант, — отвечал Николь, знаком руки подозвавший к себе двух спахисов.
Что же касается собаки, то, само собой разумеется, она должна была следовать за хозяином, и не требовалось особого на то приказания.
Следуя впереди офицера и его людей, Мезаки направился к северу, удаляясь от уэда, причем решено было при возвращении придерживаться левого берега, с тем чтобы обследовать оазис по всему его протяжению. Площадь всего оазиса была от 25 до 30 гектаров, и он никогда не служил жительством оседлых туземцев. В нем лишь временно останавливались караваны, следующие из Бискры к морскому берегу.
В продолжение получаса лейтенант и проводник его шли в указанном направлении. Листва деревьев не была настолько непроницаема, чтобы нельзя было разглядеть неба, по которому тяжело ползли толстые завитки водяных паров, достигших уже зенита.
Вдали на горизонте слышны были глухие раскаты грома, и несколько раз уже молния бороздила небо на севере.
Дойдя с этой стороны до края оазиса, лейтенант остановился.
Перед ним расстилалась безмолвная и пустынная желтоватая равнина.
Если артель действительно покинула Гизеб, где, по уверению Мезаки, находилась еще накануне, то в настоящее время она должна быть уже далеко, независимо от направления, выбранного Пуантаром, на Зерибет или Нефту. Необходимо было, однако, удостовериться, не расположилась ли она где-нибудь в другой стороне оазиса, что представлялось, впрочем, маловероятным. Поиски, однако, продолжались по направлению к уэду.
В продолжение часа офицер и его спутники постепенно углублялись в лес, не нападая, однако, на следы какого бы то ни было лагеря. Араб выражал крайнее удивление, и на вопрошающие взгляды, бросаемые на него, неизменно отвечал одно и то же:
— Они были здесь… вчера еще… и надзиратель и все остальные. Пуантар послал меня в Голеа… Вероятно, они выступили сегодня на рассвете.
— Куда же, как ты думаешь, они направились? — спросил лейтенант Вильетт.
— Быть может, к верфи.
— Но ведь тогда мы повстречались бы с ними на дороге.
— Могли и не повстречаться, если они не спускались по берегу уэда.
— Для чего бы им избирать иной путь, а не тот, по которому мы шли?
Мезаки не мог дать ответ.
Было уже почти четыре часа пополудни, когда офицер вернулся к месту стоянки. Поиски не увенчались успехом. Собака не отыскала следа. Все указывало на то, что оазис давно уже не был посещаем не только артелью рабочих, но и караванами.
Подчиняясь мысли, давно уже завладевшей им, старший вахмистр подошел к Мезаки и, глядя на него в упор, сказал:
— Слушай, ты, араб, не обманываешь ли ты нас?
Не опуская глаз перед пристальным взором вахмистра, Мезаки ограничился тем, что повел плечами с выражением столь глубокого презрения к сказанному, что Пиколь схватил бы его за горло, не удержи его лейтенант Вильетт.
— Смирно, Пиколь, — сказал он. — Мы возвращаемся в Голеа и Мезаки с нами.
— В таком случае между двумя нижними чинами…
— Я готов, — хладнокровно отвечал араб, взгляд которого, на одну минуту вспыхнувший от злобы, снова принял обычное, спокойное выражение.
Подкрепившиеся на лугу кони, напоенные водой из уэда, в силах были совершить переход от Гизеба до Мельрира. Отряд мог возвратиться к стоянке до наступления ночи.
Было сорок минут пятого на карманных часах лейтенанта, когда он скомандовал выступление. Старший вахмистр ехал рядом с ним, а по обе стороны араба двигались спахи, не спускавшие с него глаз. Следует заметить, что все спутники Николя разделяли теперь его подозрения насчет Мезаки, и хотя офицер не подавал виду, не могло быть сомнения в том, что и он подозревал его. Он спешил к инженеру и капитану Ардигану. Они могли совместно обсудить, что следует предпринять, так как невозможно было поставить артель на работу с наступающего дня.
Кони ускоряли ход, видимо возбужденные наступавшей грозой. Молнии, перекрещиваясь, бороздили небо, и слышны были страшные раскаты грома, как это бывает всегда в пустынных равнинах. Впрочем, пока не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра, и не выпало ни одной капли дождя. Дюди и животные почти задыхались в знойной атмосфере, и легкие словно вдыхали в себя огонь, а не воздух.
Тем не менее возможно было еще надеяться, что лейтенанту Вильетту и его спутникам удастся вернуться без особого запоздания, хотя бы и с большим напряжением сил, если только состояние погоды не ухудшится. Более всего следовало опасаться превращения грозы в бурю. Мог подняться сначала ветер, а затем пойти сильный дождь; а где им было тогда укрываться среди бесплодной равнины, без единого дерева?
Поэтому необходимо было добраться до 347-го километра возможно скорее. Кони, однако, выбились из сил. Тщетны были усилия всадников поднять их на более быстрый аллюр; они спотыкались, как будто ноги их были спутаны и бока носили кровавые следы от шпор. Вскоре, впрочем, и люди обессилели и не были в состоянии пройти оставшееся расстояние. Даже выносливый Ва-Делаван выбивался теперь из последних сил, и его хозяин каждую минуту мог опасаться, что он повалится на раскаленный песок.
К шести часам вечера благодаря понуканию лейтенанта пройдено было три четверти всего пути. Не будь заволочено густыми облаками солнце, уже сильно склонившееся к западу, можно было бы разглядеть блестящие отражения шоттов Мельрира, у стрелки которого вырисовывались неясно купы деревьев оазиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45