я не умею говорить иначе. Я буду рассказывать быстро, не мямля; буду говорить все и прося разрешения свободы выражаться. Надеюсь получить от вас в ответ: «Пожалуйста, сделайте одолжение!»
Глава вторая
В описываемую мною эпоху Германия, как я впоследствии узнал из исторических книг, разделялась на десять округов. Позднее, около 1806 года, была учреждена Рейнская конференция под протекторатом Наполеона, а потом германская конференция 1815 года. Один из этих округов, заключавший в себя корфюршества Саксонское и Бранденбургское, назывался тогда округом Верхней Саксонии.
Впоследствии этому Бранденбургскому курфюршеству суждено было превратиться в прусскую провинцию с двумя округами Брандербургским и Потсдамским.
Я говорю все это для того, чтобы читателю было яснее местоположение городка Бельцингена, находящегося на юго-западе Потсдамского уезда, в нескольких лье от границы.
На эту самую границу я и прибыл 16 июля, сделав 150 лье, отделяющих ее от Франции. Вследствие трудностей сообщения я употребил на это путешествие девять дней, причем большей частью приходилось идти пешком. К тому же капитал у меня был весьма невелик; он заключался в скудных сбережениях из моего жалованья, и я хотел как можно меньше тратить. К счастью, во время гарнизонной службы на границе я научился кое-каким немецким словам, которые мне теперь очень пригодились; но все-таки скрыть мою национальность было невозможно, благодаря чему я дорогой оказался предметом немалого количества косых взглядов. Конечно, я очень строго соблюдал тайну своего имени и звания, – предусмотрительность вполне уместная ввиду возможности возникновения войны с Пруссией, Австрией и всей Германией.
На границе уезда меня ожидал приятный сюрприз.
Я направлялся пешком к постоялому двору Эквенде с намерением там позавтракать. После довольно свежей ночи утро вставало чудесное. Погодка была славная, и раннее солнышко сияло над покрытыми росой полями. Мириады птиц резвились в ветвях бука, дуба, вяза и березы. Поля были мало обработаны, и многие стояли под паром, что, конечно, до известной степени объясняется суровостью здешнего климата.
Перед входом в Эквинде стояла тележка с худенькой клячонкой, способной только-только пробежать свои два лье в час и то, если по дороге не встретится много подъемов.
В тележке сидела высокая, полная женщина в лифе с бретельками, обшитыми позументом, на ней была соломенная шляпка с желтыми лентами, юбка с красными и лиловыми полосами, – все это сидело аккуратно и было чисто, как праздничное или воскресное платье.
Да и в самом деле этот день, хотя и не воскресный, был праздником для нее.
Мы несколько минут пристально вглядывались друг в друга, и она, недолго думая, бросилась ко мне с распростертыми объятиями, воскликнув:
– Наталис!
– Ирма!
Это была она, моя сестра! Она узнала меня! Право, женщины со своим чутким сердцем умеют узнавать быстрее вас. Мы ведь не виделись почти 13 лет, и можно себе представить, как я по ней соскучился.
Как она была бодра! Как хорошо сохранилась! Она напоминала мне нашу мать своими большими, живыми глазами и черными волосами, начинавшими седеть на висках.
Я расцеловал всласть ее милые, покрасневшие от деревенского загара щеки, и прошу верить, что она ответила мне тем же.
Я брал отпуск только ради нее, ради того, чтобы повидаться с пей. Меня начинала беспокоить мысль, что сестра моя находится вне Франции в такое время, когда пребывание француженки среди немцев может оказаться далеко не приятным. При таких обстоятельствах лучше быть на родине, и, если Ирма пожелает, я увезу ее с собой. Но ведь она ни за что не согласится расстаться со своей госпожой Келлер! Да, вообще это вопрос серьезный, над которым следует подумать.
– Какое счастье снова свидеться, Наталис, – сказала Ирма, – и как далеко встретились мы от нашей Пикардии! Ты точно принес мне частичку славного родного воздуха. Как мы давно не виделись!
– Тринадцать лет, Ирма!
– Да, тринадцать лет разлуки! Как это долго, Наталис!
– Милая Ирма!
Я взял сестру под руку, и мы принялись ходить взад и вперед по дороге.
– Как поживаешь? – спросил я.
– Понемногу, как всегда, Наталис. А ты?
– И я так же!
– Старший вахмистр! Какая честь для нашей семьи!
– Да, Ирма, большая честь. Кто бы мог подумать, что маленький погонщик гусей в Граттепанше когда-нибудь сделается старшим вахмистром! Но не следует говорить об этом слишком громко.
– Почему?.. Почему нельзя об этом громко говорить? Не понимаю…
– Не совсем удобно рассказывать здесь о том, что я солдат. Когда ходят слухи о войне, положение француза в Германии и без того достаточно неприятно. Нет! Я просто твой брат, приехавший повидаться с тобой, вот и все.
– Хорошо, Наталис, даю тебе слово молчать.
– Это нелишнее, так как у немецких шпионов прекрасный слух!
– Не беспокойся!
– И даже, Ирма, если ты послушаешь моего совета, я увезу тебя с собой во Францию.
Глаза сестры выразили глубокую печаль, и я услышал от нее предвиденный мною ответ:
– Покинуть госпожу Келлер, Наталис? Увидев ее, ты поймешь, что я не могу оставить ее одну.
Я уже теперь понимал это и решил отложить разговор до другого времени.
Милые глаза Ирмы снова приняли свое обычное выражение, и ее милый голос зазвучал по-прежнему. Она без устали расспрашивала меня о родине, родных, друзьях.
– А сестра Фирминия?..
– Совершенно здорова. Я имел о ней известия через нашего соседа Лотекара, который два месяца тому назад приехал в Шарлевиль. Ты хорошо помнишь Лотекара?
– Сына тележника?
– Да! Знаешь ты или нет, что он женился на одной из Матифас?
– На дочери этого старикашки из Фуанкана?
– Да. Он говорил мне, что сестра наша не жалуется на здоровье. Там, в Эскарботене, по-прежнему усиленно трудятся. Вдобавок у них теперь четверо детей. К счастью, муж честный человек, хороший работник и выпивает только по понедельникам. А все-таки ей в ее годы приходится много переносить!
– Да, она ведь уже немолода!
– На пять лет старше тебя, Ирма, и на четырнадцать лет старше меня, это что-нибудь да значит!.. Но она такая же стойкая, как и ты.
– Ах, Наталис, если мне и знакомо было горе, то не свое, а чужое. С моего отъезда из Граттепанша я не нуждалась ни в чем; но видеть, как около тебя страдают другие, и не быть в состоянии помочь…
Лицо сестры снова затуманилось, и она переменила разговор.
– А твое путешествие? – спросила она меня.
– Прошло благополучно. По времени года дни стоят довольно хорошие, и ноги у меня, как видишь, из здоровых! Впрочем, какая тут может быть усталость, когда знаешь, что тебя примут как желанного гостя!
– Ты прав, Наталис, тебя в этой семье примут радушно и полюбят так же, как меня.
– Добрая госпожа Келлер! Знаешь, думаю, я не узнаю ее! Она для меня все еще дочь славных господина и госпожи Аклок из Сен-Софлье. Когда она выходила замуж, почти двадцать пять лет тому назад, я еще был мальчишкой, но наши родители всегда говорили о ней столько хорошего, что это врезалось у меня в память.
– Бедная женщина, – заметила на это Ирма, – она теперь очень изменилась, исхудала! Какой она была женой, Наталис, и какой матерью!
– А сын ее?..
– Лучший из сыновей. Он смело взялся за дело отца, который умер год и три месяца тому назад.
– Молодец господин Жан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Глава вторая
В описываемую мною эпоху Германия, как я впоследствии узнал из исторических книг, разделялась на десять округов. Позднее, около 1806 года, была учреждена Рейнская конференция под протекторатом Наполеона, а потом германская конференция 1815 года. Один из этих округов, заключавший в себя корфюршества Саксонское и Бранденбургское, назывался тогда округом Верхней Саксонии.
Впоследствии этому Бранденбургскому курфюршеству суждено было превратиться в прусскую провинцию с двумя округами Брандербургским и Потсдамским.
Я говорю все это для того, чтобы читателю было яснее местоположение городка Бельцингена, находящегося на юго-западе Потсдамского уезда, в нескольких лье от границы.
На эту самую границу я и прибыл 16 июля, сделав 150 лье, отделяющих ее от Франции. Вследствие трудностей сообщения я употребил на это путешествие девять дней, причем большей частью приходилось идти пешком. К тому же капитал у меня был весьма невелик; он заключался в скудных сбережениях из моего жалованья, и я хотел как можно меньше тратить. К счастью, во время гарнизонной службы на границе я научился кое-каким немецким словам, которые мне теперь очень пригодились; но все-таки скрыть мою национальность было невозможно, благодаря чему я дорогой оказался предметом немалого количества косых взглядов. Конечно, я очень строго соблюдал тайну своего имени и звания, – предусмотрительность вполне уместная ввиду возможности возникновения войны с Пруссией, Австрией и всей Германией.
На границе уезда меня ожидал приятный сюрприз.
Я направлялся пешком к постоялому двору Эквенде с намерением там позавтракать. После довольно свежей ночи утро вставало чудесное. Погодка была славная, и раннее солнышко сияло над покрытыми росой полями. Мириады птиц резвились в ветвях бука, дуба, вяза и березы. Поля были мало обработаны, и многие стояли под паром, что, конечно, до известной степени объясняется суровостью здешнего климата.
Перед входом в Эквинде стояла тележка с худенькой клячонкой, способной только-только пробежать свои два лье в час и то, если по дороге не встретится много подъемов.
В тележке сидела высокая, полная женщина в лифе с бретельками, обшитыми позументом, на ней была соломенная шляпка с желтыми лентами, юбка с красными и лиловыми полосами, – все это сидело аккуратно и было чисто, как праздничное или воскресное платье.
Да и в самом деле этот день, хотя и не воскресный, был праздником для нее.
Мы несколько минут пристально вглядывались друг в друга, и она, недолго думая, бросилась ко мне с распростертыми объятиями, воскликнув:
– Наталис!
– Ирма!
Это была она, моя сестра! Она узнала меня! Право, женщины со своим чутким сердцем умеют узнавать быстрее вас. Мы ведь не виделись почти 13 лет, и можно себе представить, как я по ней соскучился.
Как она была бодра! Как хорошо сохранилась! Она напоминала мне нашу мать своими большими, живыми глазами и черными волосами, начинавшими седеть на висках.
Я расцеловал всласть ее милые, покрасневшие от деревенского загара щеки, и прошу верить, что она ответила мне тем же.
Я брал отпуск только ради нее, ради того, чтобы повидаться с пей. Меня начинала беспокоить мысль, что сестра моя находится вне Франции в такое время, когда пребывание француженки среди немцев может оказаться далеко не приятным. При таких обстоятельствах лучше быть на родине, и, если Ирма пожелает, я увезу ее с собой. Но ведь она ни за что не согласится расстаться со своей госпожой Келлер! Да, вообще это вопрос серьезный, над которым следует подумать.
– Какое счастье снова свидеться, Наталис, – сказала Ирма, – и как далеко встретились мы от нашей Пикардии! Ты точно принес мне частичку славного родного воздуха. Как мы давно не виделись!
– Тринадцать лет, Ирма!
– Да, тринадцать лет разлуки! Как это долго, Наталис!
– Милая Ирма!
Я взял сестру под руку, и мы принялись ходить взад и вперед по дороге.
– Как поживаешь? – спросил я.
– Понемногу, как всегда, Наталис. А ты?
– И я так же!
– Старший вахмистр! Какая честь для нашей семьи!
– Да, Ирма, большая честь. Кто бы мог подумать, что маленький погонщик гусей в Граттепанше когда-нибудь сделается старшим вахмистром! Но не следует говорить об этом слишком громко.
– Почему?.. Почему нельзя об этом громко говорить? Не понимаю…
– Не совсем удобно рассказывать здесь о том, что я солдат. Когда ходят слухи о войне, положение француза в Германии и без того достаточно неприятно. Нет! Я просто твой брат, приехавший повидаться с тобой, вот и все.
– Хорошо, Наталис, даю тебе слово молчать.
– Это нелишнее, так как у немецких шпионов прекрасный слух!
– Не беспокойся!
– И даже, Ирма, если ты послушаешь моего совета, я увезу тебя с собой во Францию.
Глаза сестры выразили глубокую печаль, и я услышал от нее предвиденный мною ответ:
– Покинуть госпожу Келлер, Наталис? Увидев ее, ты поймешь, что я не могу оставить ее одну.
Я уже теперь понимал это и решил отложить разговор до другого времени.
Милые глаза Ирмы снова приняли свое обычное выражение, и ее милый голос зазвучал по-прежнему. Она без устали расспрашивала меня о родине, родных, друзьях.
– А сестра Фирминия?..
– Совершенно здорова. Я имел о ней известия через нашего соседа Лотекара, который два месяца тому назад приехал в Шарлевиль. Ты хорошо помнишь Лотекара?
– Сына тележника?
– Да! Знаешь ты или нет, что он женился на одной из Матифас?
– На дочери этого старикашки из Фуанкана?
– Да. Он говорил мне, что сестра наша не жалуется на здоровье. Там, в Эскарботене, по-прежнему усиленно трудятся. Вдобавок у них теперь четверо детей. К счастью, муж честный человек, хороший работник и выпивает только по понедельникам. А все-таки ей в ее годы приходится много переносить!
– Да, она ведь уже немолода!
– На пять лет старше тебя, Ирма, и на четырнадцать лет старше меня, это что-нибудь да значит!.. Но она такая же стойкая, как и ты.
– Ах, Наталис, если мне и знакомо было горе, то не свое, а чужое. С моего отъезда из Граттепанша я не нуждалась ни в чем; но видеть, как около тебя страдают другие, и не быть в состоянии помочь…
Лицо сестры снова затуманилось, и она переменила разговор.
– А твое путешествие? – спросила она меня.
– Прошло благополучно. По времени года дни стоят довольно хорошие, и ноги у меня, как видишь, из здоровых! Впрочем, какая тут может быть усталость, когда знаешь, что тебя примут как желанного гостя!
– Ты прав, Наталис, тебя в этой семье примут радушно и полюбят так же, как меня.
– Добрая госпожа Келлер! Знаешь, думаю, я не узнаю ее! Она для меня все еще дочь славных господина и госпожи Аклок из Сен-Софлье. Когда она выходила замуж, почти двадцать пять лет тому назад, я еще был мальчишкой, но наши родители всегда говорили о ней столько хорошего, что это врезалось у меня в память.
– Бедная женщина, – заметила на это Ирма, – она теперь очень изменилась, исхудала! Какой она была женой, Наталис, и какой матерью!
– А сын ее?..
– Лучший из сыновей. Он смело взялся за дело отца, который умер год и три месяца тому назад.
– Молодец господин Жан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37