Лоретта наймет ему нового камердинера, возможно, не такого сговорчивого. Так что мы должны отыскать кого-то на место Кларксона, пока Лоретта в отъезде.
— Где она сейчас?
— Путешествует вокруг света.
— Значит, пока она не опасна.
— Да.
— И можно некоторое время не тревожиться.
— Тоже верно.
— Тем более, когда у нас хватает других забот.
— Золотые слова. В первую очередь — пресс-папье. Как быть с ним?
Генри задумался.
— Ну, на мой взгляд, лучше всего положить его в витрину, пока сыщик, если это действительно сыщик, не уберется прочь.
— То же самое я посоветовала Уэнделлу, но он боится выпускать пресс-папье из рук. Говорит, если положить его обратно, вы передумаете.
— И упущу тысячу фунтов? Он — чокнутый.
— Это само собой. Чего ждать от человека, который коллекционирует пресс-папье? Ровно то же я ему и сказала, но он уперся. И на почту идти отказывается, боится, что сыщик поймает его с поличным. И вам этого доверить не хочет, не то вы возьмете пресс-папье в руки и больше не захотите выпускать. Что нам теперь делать?
— Идти спать, полагаю, а там что-нибудь придумается.
— Наверное. Жарковато, что-то, идти в дом. Может, махнем на озеро, искупаемся?
— Не сегодня. Может быть, завтра.
— Ладно, в дом, так в дом.
2
У себя в спальне Келли закурила последнюю в этот день сигарету и задумалась. Думала она о том, как сильно любит Генри и как было бы здорово (поскольку женский инстинкт подсказывал ей, что чувство это взаимно), если бы он отыскал в себе решимость действовать с решительностью покойного Теодора Стикни. Теодор, как поведала она Джейн, сгреб ее охапку и стал целовать так, что за ушами хрустело. Именно этого она хотела от Генри. Беда, полагала Келли, в том, что он — англичанин. Англичанин, горько думала она, не смеет поцеловать даму, не заручившись ее письменным согласием.
Она потушила окурок и легла в постель. В это самое время Билл, который последние двадцать минут стоял под деревом, решил, что пришло время вернуться в «Жука и Клен» и двинулся по лужайке. Он пришел к Эшби-холлу, как паломник — к святилищу. Здесь жила Джейн, а для влюбленного прийти и смотреть на дом, где живет обожаемый предмет — естественная часть дневного распорядка. Однако даже влюбленные должны спать, и, помедлив, чтобы бросить прощальный взгляд на дом, он с сожалением побрел прочь.
Почти сразу после этого в дверь Келли робко постучали и вошел Уэнделл — в лиловом халате поверх полосатой пижамы и страшно взволнованный.
— Разбудил? — произнес он.
— Нет, я не спала. Вам что, аспирину или чего-то такого?
Судя по виду, аспирин бы Уэнделлу не помешал.
— Тетя Келли, — сказал он. — Он здесь!
— Кто?
— Человек, с которым Кларксон говорил на почте. Крадется по газону. Я видел его из окна.
— Вам, наверное, почудилось. Что ему здесь делать? Скорее всего, это сова.
Если Уэнделл не приплясывал от досады, то явно лишь потому, что не мог вспомнить ни одного па.
— Какая там сова! Я отчетливо видел лицо в лунном свете.
— Не шутите?
— Разумеется, нет.
— Это точно он?
— Я не мог ошибиться. Он стоял на лужайке, и… Куда вы?
— На улицу, — коротко ответила Келли. — Пора разобраться с этим типом. Нехорошо смотреть на вас в баре — да сколько влезет, никто ему запретить не может, но если он думает, что можно разгуливать по частным газонам, как у себя дома, то я ему сейчас живо мозги вправлю. Можно подумать, тут табличка: «Место для пикников». Дайте кочергу.
— Умоляю, осторожнее.
— Обо мне не беспокойтесь. Это у него сейчас ухо будет, как цветная капуста.
3
Десятый час утра застал Генри за завтраком, в размышлении над письмами, пришедшим с утренней почтой. Размышленья его были нерадостны. Особенно удручало одно письмо. Дафф и Троттер уведомляли, что не получили ответа на просьбу урегулировать задолженность и с большим сожалением вынуждены предпринять шаги. Генри мрачно раздумывал, какой смысл поставщики деликатесов и вин вкладывают в слово «шаги» — не поступят же они с ним, как с Алджи — когда вошла Келли.
— Доброе утро, Хэнк.
— Доброе утро, Келли.
— У вас невеселый вид. Что-то стряслось?
Есть вещи, о которых положено молчать. Генри любил эту женщину, но даже ей не готов был явить коршунов, терзавших его грудь.
— Так, кой-какие досадные письма, — сказал он. — Да и вы что-то не блещете весельем.
— Просто тоже беспокоюсь. У вас тут привидение в хозяйстве есть?
— Не встречал. А что?
— Вчера, после того, как мы расстались, ко мне пришел Уэнделл, весь трясется. Говорит, что видел человека на лужайке. И не просто человека, а того самого, который нехорошо смотрел на него в баре. Я вышла с кочергой и, конечно, никого там не обнаружила. Я подумала было, что это фамильное привидение, но, раз вы говорите, что тут таких не водится, значит, ему от напряжения начало мерещиться всякое разное.
— Плохо дело.
— Хуже некуда. Теодору тоже, бывало, мерещилось невесть что, а такие вещи бывают в роду. Знаете, отчего это у него, я думаю?
— Отчего?
— Он выгнал Кларенса и мучается, что теперь Лоретта ему кого-нибудь подсунет. Сегодня же поеду в Лондон и найду Уэнделлу нового камердинера. Сяду на вечерний поезд и остановлюсь в отеле, чтобы вечером пойти на шоу. Хотите со мной?
— Охотно бы, да я обещал встретиться с викарием насчет школьного пикника.
— Отложите на потом.
— Уже два раза откладывал. Больше нельзя.
— Жалко. Здорово было бы поехать вместе. Ладно, такова жизнь. Насчет Уэнделла. Обидно до слез, что это портит ему визит. Ему так здесь нравится. Он просто бредит вашим домом.
Генри вздрогнул.
— Эшби-холлом?
— Ага. Так мне и сказал. Только подумать, говорит, что все его предки жили здесь сотни лет. По виду не скажешь, но вообще-то он жуткий романтик.
Генри не верил своему счастью.
— Ему правда нравится это архитектурное чудовище?
— Дом его мечты.
— Вот и купил бы его.
Келли изумилась.
— Но вы же не продадите?
— Еще как продам!
— Но мне казалось, что вы, поместные землевладельцы, или как это называется, скорее умрете, чем расстанетесь со старым домом.
— Я — нет. Мне нужны деньги.
— Всем нужны.
— И я объясню, почему. Будь у меня хорошенькая кругленькая сумма, я попросил бы вас выйти за меня замуж.
— Что?!
— Я сказал.
— Ну, Хэнк Параден, ты убил меня наповал. Ты правда хочешь на мне жениться?
— Больше всего на свете.
— Удивительное совпадение. Только вчера, когда мы болтали под луной, я подумала, как здорово было бы выйти за тебя замуж.
Человеку, сидящему за столом, трудно стремительно вскочить, но Генри, опрокинув стул, справился с этой задачей.
— Келли!
— У меня это с самого первого дня, как мы познакомились.
— Не верю!
— Что тебя удивляет?
— Ты такая замечательная!
— Ты — тоже.
— Я? Я — пустое место. Стареющий Алджи.
— Кто такой Алджи?
— Мой племянник. Лодырь и дармоед. Я тоже. Я не достоин поцеловать как это называется твоего платья.
— Если это все, что ты хочешь поцеловать… — сказала Келли. — А вот это ты должен будешь делать каждую минуту, если не чаще, — добавила она, по прошествии некоторого времени.
Генри по-прежнему сомневался.
— Ты уверена, что не совершаешь ошибку?
— Еще как уверена.
— Если Стикни не купит дом, нам придется худо.
— Ну и что?
— Тебя это не заботит?
— Я только рада. По-моему, люди, которые женятся практически без денег, самые счастливые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Где она сейчас?
— Путешествует вокруг света.
— Значит, пока она не опасна.
— Да.
— И можно некоторое время не тревожиться.
— Тоже верно.
— Тем более, когда у нас хватает других забот.
— Золотые слова. В первую очередь — пресс-папье. Как быть с ним?
Генри задумался.
— Ну, на мой взгляд, лучше всего положить его в витрину, пока сыщик, если это действительно сыщик, не уберется прочь.
— То же самое я посоветовала Уэнделлу, но он боится выпускать пресс-папье из рук. Говорит, если положить его обратно, вы передумаете.
— И упущу тысячу фунтов? Он — чокнутый.
— Это само собой. Чего ждать от человека, который коллекционирует пресс-папье? Ровно то же я ему и сказала, но он уперся. И на почту идти отказывается, боится, что сыщик поймает его с поличным. И вам этого доверить не хочет, не то вы возьмете пресс-папье в руки и больше не захотите выпускать. Что нам теперь делать?
— Идти спать, полагаю, а там что-нибудь придумается.
— Наверное. Жарковато, что-то, идти в дом. Может, махнем на озеро, искупаемся?
— Не сегодня. Может быть, завтра.
— Ладно, в дом, так в дом.
2
У себя в спальне Келли закурила последнюю в этот день сигарету и задумалась. Думала она о том, как сильно любит Генри и как было бы здорово (поскольку женский инстинкт подсказывал ей, что чувство это взаимно), если бы он отыскал в себе решимость действовать с решительностью покойного Теодора Стикни. Теодор, как поведала она Джейн, сгреб ее охапку и стал целовать так, что за ушами хрустело. Именно этого она хотела от Генри. Беда, полагала Келли, в том, что он — англичанин. Англичанин, горько думала она, не смеет поцеловать даму, не заручившись ее письменным согласием.
Она потушила окурок и легла в постель. В это самое время Билл, который последние двадцать минут стоял под деревом, решил, что пришло время вернуться в «Жука и Клен» и двинулся по лужайке. Он пришел к Эшби-холлу, как паломник — к святилищу. Здесь жила Джейн, а для влюбленного прийти и смотреть на дом, где живет обожаемый предмет — естественная часть дневного распорядка. Однако даже влюбленные должны спать, и, помедлив, чтобы бросить прощальный взгляд на дом, он с сожалением побрел прочь.
Почти сразу после этого в дверь Келли робко постучали и вошел Уэнделл — в лиловом халате поверх полосатой пижамы и страшно взволнованный.
— Разбудил? — произнес он.
— Нет, я не спала. Вам что, аспирину или чего-то такого?
Судя по виду, аспирин бы Уэнделлу не помешал.
— Тетя Келли, — сказал он. — Он здесь!
— Кто?
— Человек, с которым Кларксон говорил на почте. Крадется по газону. Я видел его из окна.
— Вам, наверное, почудилось. Что ему здесь делать? Скорее всего, это сова.
Если Уэнделл не приплясывал от досады, то явно лишь потому, что не мог вспомнить ни одного па.
— Какая там сова! Я отчетливо видел лицо в лунном свете.
— Не шутите?
— Разумеется, нет.
— Это точно он?
— Я не мог ошибиться. Он стоял на лужайке, и… Куда вы?
— На улицу, — коротко ответила Келли. — Пора разобраться с этим типом. Нехорошо смотреть на вас в баре — да сколько влезет, никто ему запретить не может, но если он думает, что можно разгуливать по частным газонам, как у себя дома, то я ему сейчас живо мозги вправлю. Можно подумать, тут табличка: «Место для пикников». Дайте кочергу.
— Умоляю, осторожнее.
— Обо мне не беспокойтесь. Это у него сейчас ухо будет, как цветная капуста.
3
Десятый час утра застал Генри за завтраком, в размышлении над письмами, пришедшим с утренней почтой. Размышленья его были нерадостны. Особенно удручало одно письмо. Дафф и Троттер уведомляли, что не получили ответа на просьбу урегулировать задолженность и с большим сожалением вынуждены предпринять шаги. Генри мрачно раздумывал, какой смысл поставщики деликатесов и вин вкладывают в слово «шаги» — не поступят же они с ним, как с Алджи — когда вошла Келли.
— Доброе утро, Хэнк.
— Доброе утро, Келли.
— У вас невеселый вид. Что-то стряслось?
Есть вещи, о которых положено молчать. Генри любил эту женщину, но даже ей не готов был явить коршунов, терзавших его грудь.
— Так, кой-какие досадные письма, — сказал он. — Да и вы что-то не блещете весельем.
— Просто тоже беспокоюсь. У вас тут привидение в хозяйстве есть?
— Не встречал. А что?
— Вчера, после того, как мы расстались, ко мне пришел Уэнделл, весь трясется. Говорит, что видел человека на лужайке. И не просто человека, а того самого, который нехорошо смотрел на него в баре. Я вышла с кочергой и, конечно, никого там не обнаружила. Я подумала было, что это фамильное привидение, но, раз вы говорите, что тут таких не водится, значит, ему от напряжения начало мерещиться всякое разное.
— Плохо дело.
— Хуже некуда. Теодору тоже, бывало, мерещилось невесть что, а такие вещи бывают в роду. Знаете, отчего это у него, я думаю?
— Отчего?
— Он выгнал Кларенса и мучается, что теперь Лоретта ему кого-нибудь подсунет. Сегодня же поеду в Лондон и найду Уэнделлу нового камердинера. Сяду на вечерний поезд и остановлюсь в отеле, чтобы вечером пойти на шоу. Хотите со мной?
— Охотно бы, да я обещал встретиться с викарием насчет школьного пикника.
— Отложите на потом.
— Уже два раза откладывал. Больше нельзя.
— Жалко. Здорово было бы поехать вместе. Ладно, такова жизнь. Насчет Уэнделла. Обидно до слез, что это портит ему визит. Ему так здесь нравится. Он просто бредит вашим домом.
Генри вздрогнул.
— Эшби-холлом?
— Ага. Так мне и сказал. Только подумать, говорит, что все его предки жили здесь сотни лет. По виду не скажешь, но вообще-то он жуткий романтик.
Генри не верил своему счастью.
— Ему правда нравится это архитектурное чудовище?
— Дом его мечты.
— Вот и купил бы его.
Келли изумилась.
— Но вы же не продадите?
— Еще как продам!
— Но мне казалось, что вы, поместные землевладельцы, или как это называется, скорее умрете, чем расстанетесь со старым домом.
— Я — нет. Мне нужны деньги.
— Всем нужны.
— И я объясню, почему. Будь у меня хорошенькая кругленькая сумма, я попросил бы вас выйти за меня замуж.
— Что?!
— Я сказал.
— Ну, Хэнк Параден, ты убил меня наповал. Ты правда хочешь на мне жениться?
— Больше всего на свете.
— Удивительное совпадение. Только вчера, когда мы болтали под луной, я подумала, как здорово было бы выйти за тебя замуж.
Человеку, сидящему за столом, трудно стремительно вскочить, но Генри, опрокинув стул, справился с этой задачей.
— Келли!
— У меня это с самого первого дня, как мы познакомились.
— Не верю!
— Что тебя удивляет?
— Ты такая замечательная!
— Ты — тоже.
— Я? Я — пустое место. Стареющий Алджи.
— Кто такой Алджи?
— Мой племянник. Лодырь и дармоед. Я тоже. Я не достоин поцеловать как это называется твоего платья.
— Если это все, что ты хочешь поцеловать… — сказала Келли. — А вот это ты должен будешь делать каждую минуту, если не чаще, — добавила она, по прошествии некоторого времени.
Генри по-прежнему сомневался.
— Ты уверена, что не совершаешь ошибку?
— Еще как уверена.
— Если Стикни не купит дом, нам придется худо.
— Ну и что?
— Тебя это не заботит?
— Я только рада. По-моему, люди, которые женятся практически без денег, самые счастливые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36