— Чтобы официально, — тут же поторопился добавить. Надо срочно найти повод, выход, чтобы отказаться, надо дать понять, что он не желал бы выполнять этот приказ. Зачем он ждал машину, мог бы дойти и пешком, а теперь...
— Или хотя бы... обращение по радио, — так же несмело, но тем не менее поддержал друга Водуд. И точно таким же извиняющимся тоном торопливо пояснил: — Чтобы не получилось, что это мы... сами...
Он тоже умолк, видимо почувствовав, что, собственно, и слова Экбаля, и его — это уже фактически согласие на... на...
Подумать, а тем более произнести слова о предстоящем — этого они просто боялись. Слишком высоко от них, лейтенантов, только-только принятых в партию, был Тараки — основатель этой самой партии. И хотя последние события, судя по газетам, показали, что он предал революцию, замышлял убийство их нынешнего руководителя Амина, имя Нура Мухаммеда Тараки, буквально вчера произносимое рядом с именем Аллаха, так быстро еще не могло опуститься в их сознании на землю. Да и убить человека — убить не в бою, а... просто прийти и убить...
— Насчет заявления можете не беспокоиться, оно будет, — навис над подчиненными Джандад. — А я еще раз повторяю: решением Пленума ЦК НДПА Тараки исключен из партии, а решением Ревсовета снят со всех постов и приговорен к смерти. Он теперь — никто, понимаете, никто! Вы выполняете решение партии, волю народа и мой приказ. Вам этого недостаточно?
Этого было достаточно. С самого начала все было достаточно и предельно понятно — они не смогут отказаться. И боялись они, может быть, не столько исполнения приговора, сколько самого командира. Ведь ясно, что если откажутся... Нет-нет, они не хотят умирать в застенках Пули-Чархи. Они не хотят, чтобы погибли их близкие.
Зазвонил телефон, и лейтенанты впились в него взглядами: может, он принесет спасение, сотворит чудо? Принесет весть, которая все отменит, выведет из той орбиты, куда их непонятно каким образом занесло, заставит заниматься одного нарядами, другого связью?
— Рузи, к начальнику Генштаба, — выслушав указания по телефону, сказал Джандад молчавшему все это время помощнику по политчасти. Тот стремительно вышел. Значит, и подполковник Якуб все знает...
Странно, но сознание этого принесло Экбалю и Водуду некоторое облегчение. Это вольно или невольно снимало с них какую-то долю ответственности, давало уверенность, что высшее руководство страны и армии знает, что все делается по закону, и все так и должно быть.
Джандад вытащил портмоне, прямо в нем отсчитал деньги и протянул несколько бумажек Экбалю.
— Купишь белой материи. Сошьешь в виде простыни и принесешь мне.
«Для Тараки», — понял начальник караула. Зачем, зачем он согласился на эту должность?
Вернулся возбужденный Рузи и, хотя видел нетерпение находившихся в кабинете, сначала сел на свое место, потом еще удобнее устроился в кресле и только после этого наконец сообщил:
— Начальник Генерального штаба приказал хоронить на «Холме мучеников», рядом с умершим год назад его старшим братом.
Для майора это была очередная информация, уточнение деталей, для лейтенантов же — крушение надежд. Спасения так и не пришло. Значит, на то воля Аллаха.
— Идите. Но находитесь на месте, я вас вызову, — отпустил подавленных подчиненных Джандад.
Офицеры вышли и, не глядя друг на друга, разошлись в разные стороны казармы.
— Не проговорятся? — задумчиво спросил Рузи. Сложив на груди руки, он в окно наблюдал за идущим вдоль плаца Экбалем. Снующие по внутреннему двору гвардейцы с заварными чайниками в руках — скоро ужин, отдавали ему честь, но лейтенант не отвечал на приветствия. Он шел точно по белой линии строевой разметки, и подошедший к окну начальник Гвардии подождал с ответом, загадывая: что станет делать начальник караула, когда она кончится?
Лейтенант не остановился, не свернул: линия была у него внутри.
— Возьмешь его, съездите на кладбище, проверите готовность могилы. И — полная скрытность, ни один посторонний не должен видеть никаких приготовлений. Солдат для работ с лопатами и кирками пришлют прямо туда. Труп сверху накроете листами железа. Возьмешь их в ремонтной мастерской.
— Они же для лозунгов и плакатов.
— Теперь не потребуются. Солдат после работы — в Пакистан.
— Есть.
...В эту ночь Тараки не спалось. Он давно потерял счет дням и ночам, а если точнее, то он просто и не считал их. И особенно после того, как увели из комнаты жену. Жил от скрипа до скрипа ключа в замочной скважине: за ним? Оставлять его живым, а тем более долго оставлять живым, Амину опасно. Так что обольщаться насчет помилования не стоит: Хафизулла не пощадит его. Он сметет и его самого, и имя его, а события перескажет так, как выгодно ему. Как же это все могло случиться? «Верный ученик любимого учителя...»
Тараки помассировал левую сторону груди — вновь дало о себе знать сердце. Нащупал в кармане рубашки партийный билет, вытащил его. В феврале, полгода назад, он попросил товарищей из КПСС — партийных советников помочь создать и отпечатать билет члена НДПА. Из Москвы прислали около тридцати образцов билетов всевозможных партий со всего мира — выбирайте, комплектуйте, как нравится. Выбрал какой проще — без граф и пояснений, учитывая малограмотность большинства коммунистов. Через месяц из Советского Союза прибыл целый грузовик новеньких партбилетов и учетных карточек. Нашли хорошие чернила, писаря с красивым почерком, и тот заполнил партбилеты: за номером один — Тараки, за номером два — Амину. Они и вручали их друг другу. 21 апреля, накануне дня рождения Ленина.
Но мало кто знал, что тот, первый, партбилет пропал у Тараки через несколько дней. Стыдно было, но позвонил Веселову, партийному советнику:
— Товарищ Веселов, партийный билет не могу найти.
— Что-о? Ищите, — с тревогой отозвался тот, а вскоре и сам пришел к нему в кабинет. — Это же партбилет, товарищ Тараки. Поймите: пропал билет у Генерального секретаря партии. Надо найти.
— А что у вас делают в таком случае? — осторожно спросил он.
— Исключают из партии или, в лучшем случае, объявляют выговор.
— Тогда надо найти, — с уже большей тревогой сказал Тараки.
Все обыскали — бесполезно, как испарился. Протянули день, два, педелю — дальше ждать становилось бессмысленно, позвонили в Москву. Там, конечно, не обрадовались, но буквально на следующий день переслали новую бежевую книжицу под номером один.
Может, это тоже было дело рук Амина? Может, он уже тогда отлучал его от партии? Ведь надо было просто вспомнить, у кого билет со вторым номером, кто идет следом за Генеральным секретарем партии...
А ведь как не хотелось верить в предательство Хафизуллы в Москве, когда об этом предупреждал Брежнев. Улыбнулся он тогда и предложению Громыко объединиться с лидером «Парчам» Бабраком Кармалем, чтобы противостоять рвущемуся к власти Амину. Успокаивал советских друзей: он не рвется, он просто такой по натуре и молодости.
Этот первый разговор произошел, когда он летел в Гавану, на совещание глав государств и правительств неприсоединившихся стран. А возвращаясь через несколько дней опять же через Москву, услышал от Брежнева и Андропова новости, которые заставили-таки вздрогнуть и серьезно задуматься над положением дел в руководстве страны и партии: Амин в его отсутствие практически отстранил от занимаемых постов самых верных и преданных революции людей — Гулябзоя, Ватанджара, Сарвари и Маздурьяра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Или хотя бы... обращение по радио, — так же несмело, но тем не менее поддержал друга Водуд. И точно таким же извиняющимся тоном торопливо пояснил: — Чтобы не получилось, что это мы... сами...
Он тоже умолк, видимо почувствовав, что, собственно, и слова Экбаля, и его — это уже фактически согласие на... на...
Подумать, а тем более произнести слова о предстоящем — этого они просто боялись. Слишком высоко от них, лейтенантов, только-только принятых в партию, был Тараки — основатель этой самой партии. И хотя последние события, судя по газетам, показали, что он предал революцию, замышлял убийство их нынешнего руководителя Амина, имя Нура Мухаммеда Тараки, буквально вчера произносимое рядом с именем Аллаха, так быстро еще не могло опуститься в их сознании на землю. Да и убить человека — убить не в бою, а... просто прийти и убить...
— Насчет заявления можете не беспокоиться, оно будет, — навис над подчиненными Джандад. — А я еще раз повторяю: решением Пленума ЦК НДПА Тараки исключен из партии, а решением Ревсовета снят со всех постов и приговорен к смерти. Он теперь — никто, понимаете, никто! Вы выполняете решение партии, волю народа и мой приказ. Вам этого недостаточно?
Этого было достаточно. С самого начала все было достаточно и предельно понятно — они не смогут отказаться. И боялись они, может быть, не столько исполнения приговора, сколько самого командира. Ведь ясно, что если откажутся... Нет-нет, они не хотят умирать в застенках Пули-Чархи. Они не хотят, чтобы погибли их близкие.
Зазвонил телефон, и лейтенанты впились в него взглядами: может, он принесет спасение, сотворит чудо? Принесет весть, которая все отменит, выведет из той орбиты, куда их непонятно каким образом занесло, заставит заниматься одного нарядами, другого связью?
— Рузи, к начальнику Генштаба, — выслушав указания по телефону, сказал Джандад молчавшему все это время помощнику по политчасти. Тот стремительно вышел. Значит, и подполковник Якуб все знает...
Странно, но сознание этого принесло Экбалю и Водуду некоторое облегчение. Это вольно или невольно снимало с них какую-то долю ответственности, давало уверенность, что высшее руководство страны и армии знает, что все делается по закону, и все так и должно быть.
Джандад вытащил портмоне, прямо в нем отсчитал деньги и протянул несколько бумажек Экбалю.
— Купишь белой материи. Сошьешь в виде простыни и принесешь мне.
«Для Тараки», — понял начальник караула. Зачем, зачем он согласился на эту должность?
Вернулся возбужденный Рузи и, хотя видел нетерпение находившихся в кабинете, сначала сел на свое место, потом еще удобнее устроился в кресле и только после этого наконец сообщил:
— Начальник Генерального штаба приказал хоронить на «Холме мучеников», рядом с умершим год назад его старшим братом.
Для майора это была очередная информация, уточнение деталей, для лейтенантов же — крушение надежд. Спасения так и не пришло. Значит, на то воля Аллаха.
— Идите. Но находитесь на месте, я вас вызову, — отпустил подавленных подчиненных Джандад.
Офицеры вышли и, не глядя друг на друга, разошлись в разные стороны казармы.
— Не проговорятся? — задумчиво спросил Рузи. Сложив на груди руки, он в окно наблюдал за идущим вдоль плаца Экбалем. Снующие по внутреннему двору гвардейцы с заварными чайниками в руках — скоро ужин, отдавали ему честь, но лейтенант не отвечал на приветствия. Он шел точно по белой линии строевой разметки, и подошедший к окну начальник Гвардии подождал с ответом, загадывая: что станет делать начальник караула, когда она кончится?
Лейтенант не остановился, не свернул: линия была у него внутри.
— Возьмешь его, съездите на кладбище, проверите готовность могилы. И — полная скрытность, ни один посторонний не должен видеть никаких приготовлений. Солдат для работ с лопатами и кирками пришлют прямо туда. Труп сверху накроете листами железа. Возьмешь их в ремонтной мастерской.
— Они же для лозунгов и плакатов.
— Теперь не потребуются. Солдат после работы — в Пакистан.
— Есть.
...В эту ночь Тараки не спалось. Он давно потерял счет дням и ночам, а если точнее, то он просто и не считал их. И особенно после того, как увели из комнаты жену. Жил от скрипа до скрипа ключа в замочной скважине: за ним? Оставлять его живым, а тем более долго оставлять живым, Амину опасно. Так что обольщаться насчет помилования не стоит: Хафизулла не пощадит его. Он сметет и его самого, и имя его, а события перескажет так, как выгодно ему. Как же это все могло случиться? «Верный ученик любимого учителя...»
Тараки помассировал левую сторону груди — вновь дало о себе знать сердце. Нащупал в кармане рубашки партийный билет, вытащил его. В феврале, полгода назад, он попросил товарищей из КПСС — партийных советников помочь создать и отпечатать билет члена НДПА. Из Москвы прислали около тридцати образцов билетов всевозможных партий со всего мира — выбирайте, комплектуйте, как нравится. Выбрал какой проще — без граф и пояснений, учитывая малограмотность большинства коммунистов. Через месяц из Советского Союза прибыл целый грузовик новеньких партбилетов и учетных карточек. Нашли хорошие чернила, писаря с красивым почерком, и тот заполнил партбилеты: за номером один — Тараки, за номером два — Амину. Они и вручали их друг другу. 21 апреля, накануне дня рождения Ленина.
Но мало кто знал, что тот, первый, партбилет пропал у Тараки через несколько дней. Стыдно было, но позвонил Веселову, партийному советнику:
— Товарищ Веселов, партийный билет не могу найти.
— Что-о? Ищите, — с тревогой отозвался тот, а вскоре и сам пришел к нему в кабинет. — Это же партбилет, товарищ Тараки. Поймите: пропал билет у Генерального секретаря партии. Надо найти.
— А что у вас делают в таком случае? — осторожно спросил он.
— Исключают из партии или, в лучшем случае, объявляют выговор.
— Тогда надо найти, — с уже большей тревогой сказал Тараки.
Все обыскали — бесполезно, как испарился. Протянули день, два, педелю — дальше ждать становилось бессмысленно, позвонили в Москву. Там, конечно, не обрадовались, но буквально на следующий день переслали новую бежевую книжицу под номером один.
Может, это тоже было дело рук Амина? Может, он уже тогда отлучал его от партии? Ведь надо было просто вспомнить, у кого билет со вторым номером, кто идет следом за Генеральным секретарем партии...
А ведь как не хотелось верить в предательство Хафизуллы в Москве, когда об этом предупреждал Брежнев. Улыбнулся он тогда и предложению Громыко объединиться с лидером «Парчам» Бабраком Кармалем, чтобы противостоять рвущемуся к власти Амину. Успокаивал советских друзей: он не рвется, он просто такой по натуре и молодости.
Этот первый разговор произошел, когда он летел в Гавану, на совещание глав государств и правительств неприсоединившихся стран. А возвращаясь через несколько дней опять же через Москву, услышал от Брежнева и Андропова новости, которые заставили-таки вздрогнуть и серьезно задуматься над положением дел в руководстве страны и партии: Амин в его отсутствие практически отстранил от занимаемых постов самых верных и преданных революции людей — Гулябзоя, Ватанджара, Сарвари и Маздурьяра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110