), – спросил парень, заметив краем глаза пушку.
– Да, ношу.
Я стащил с себя брюки и бросил на стул, сверху положил пистолет, прикрыв его трусами и рубашкой. Голый, уселся на край постели, и стал смотреть как тот раздевается. Он аккуратно снял поношеный синий костюм, стащил рубашку, повесив с пиджаком на спинку стула. Его гладкая кожа отливала медью. Перешагнул через трусики, повернулся, улыбаясь мне. Затем подошел и сел рядом. Я медленно, слегка касаясь, провел одной рукой по его спине, другая описала кривую на груди, постепенно опускаясь по вытянутому животу. Парнишка улыбнулся и растянулся на кровати.
Потом мы выкурили по сигарете, касаясь плечами друг друга под одеялом. Парень сказал, что ему надо идти. Оделись. Мне было интересно, надеется он на деньги или нет. Решил, что нет. Выйдя на улицу, мы расстались на углу, обменявшись крепким рукопожатием.
* * *
Спустя некоторое время, в том же баре, я сошелся с мальчиком по имени Анхело. На протяжении двух лет его лицо периодически мелькало передо мной. Когда я торчал, Анхело не попадался мне месяцами, но когда слезал, обязательно натыкался на него где-нибудь на улице. В Мехико твои желания обретают магическую силу. Хочешь кого-нибудь увидеть, и он тут как тут.
Однажды я искал себе мальчика, утомился и присел на каменную скамью в Аламеде. Почувствовал сквозь штанину гладкий камень, боль в пояснице, равносильную зубной, отчётливой и совершенно отличной от жалких подобий в других частях тела. Сидя там, сверля глазами близлежащий парк, я вдруг почувствовал себя умиротворенным и счастливым, узрев в полугрезе свои пересечения с Городом и узнав, что сегодня ночью обязательно сниму мальчика. Так и вышло.
Лицо Анхело восточное, сродни японскому, если бы не медного цвета кожа. Он вовсе не был пидором, и я давал ему деньги, всегда одну и ту же сумму – двадцать песо. Иногда вышеуказанной суммы не получалось и он тогда говорил: «No importa» (Неважно), – и всякий раз настаивал на уборке комнаты после проведенной там ночи. Связавшись с Анхело, в Чиму я больше не заглядывал. Мексика или Штаты, голубые бары нагоняли на меня тоску.
* * *
«Manana» означает «ждать, пока слухи не подтвердятся». Если ты торопишься затариться джанком и забиваешься с незнакомцами, тебя просто кинут на деньги, да ещё и с полицией, наверняка, геморрой будет. Но когда терпеливо ждёшь, джанк сам к тебе придёт, если ты, конечно, действительно этого хочешь.
В Мехико я пробыл несколько месяцев. Как-то раз, между делом, отправился повидать адвоката, нанятого мной для оформления въездных и рабочих документов. У офиса топтался оборванный, в уходящем соку, мужчина.
– Ещё не приходил, – заметил он.
Я взглянул на него. Старый джанки, без тени сомнений. Я просёк – у него насчёт меня тоже не было и тени… Болтали, пока не заявился адвокат. Джанки собирался продать несколько церковных медалей и адвокат велел ему притащить около дюжины в контору.
Разобравшись с юридической мотней, я предложил этому джанки вместе поужинать и мы отправились в ресторанчик на Сан-Хуан-Летран. По заказу моего собеседника рассказал свою историю. Выслушав, он отвернул лацкан пиджака и показал машинку, воткнутую в подкладку.
– Я сижу двадцать восемь лет, – молвил мой неожиданный новый знакомый.
– Купить не хочешь?
* * *
В Мехико только один пушер – Люпита, занимавшаяся этим уже около двадцатника. Начала с одного грамма и доросла, в результате, до местной монополии на торговлю джанком. Весила фунтов триста… Джанк стала потреблять, чтобы похудеть. Никаких признаков улучшений, лицо только осунулось. Примерно каждый месяц нанимала себе нового любовника, дарила ему рубашки, костюмы, наручные часы, а когда пресыщалась, то давала хахалю пинка под зад.
Чтобы работать в открытую, Люпита остегивала сполна, будто открыла бакалейную лавку. Ей не приходилось опасаться стукачей, поскольку каждый фараон в Федеральном округе знал, что она торгует. Джентельменский набор выдавала в стаканах из-под алкоголя, так что джанки могли вмазываться прямо в кабаке и уходить порожняком. Всякий раз, когда какому-нибудь легавому требовались деньги на опохмел, он шатался около заведения Люпиты, подлавливая персонажей с дозняками. В случае удачного шмона, легавый за десять песо (1,25 дол.) отпускал жертву восвояси. За двадцать, возвращал джанк обратно. Время от времени, некоторые неблагоразумные обитатели Мехико начинали торговать гораздо лучшим продуктом по более низкой цене, но протягивали недолго. У Люпиты была твердая такса – десять доз тому, кто укажет ей в Федеральном округе другого пушера. Затем она звонила одному из своих друзей в отделе по борьбе с наркотиками и незадачливого конкурента заметали.
Попутно Люпита приторговывала краденым. Если кто-нибудь срывал большой куш, она наводила справки, устанавливала контакт с тем, чьих лапок было дело. Воры продавали ей краденое по её же расценкам, иначе она наводила полицию. Люпита была в курсе всех событий многослойного дна Мехико, надёжно пустив корни, распределяя свои дозняки словно ацтекская Богиня.
Дозняки она строго продавала в «пакетиках». Предполагалось, что это героин. На самом деле это был пантопон, разбодяженный молочным сахаром и ещё какой-то дрянью, походившей на песок, остававшейся после готовки на ложке нерастворенной.
Я стал брать Люпитины пакетики через Айка, того старого джанки, с которым мы встретились у адвоката. К тому времени моя завязка продолжалась уже три месяца. Вернуться в исходное подсевшее состояние понадобилось три дня. Наркоман может быть на чистяке хоть десять лет и сесть по новой меньше, чем за неделю, тогда как человеку никогда не употреблявшему необходимо ширяться дважды в день в течение двух месяцев, чтобы приобрести привычку. Я вмазывался четыре месяца ежедневно, и только тогда стал замечать подобие ломки. Можно составить длинный перечень её симптомов, но само ощущение абсолютно ни на что не похоже, словами это не выразить. Такой джанковой ломки я не испытывал, пока не сел вторично. Почему же наркоман садится намного быстрее, чем неискушенный пионер джанка, даже если провел долгие годы на чистяке? Я не сторонник теории, согласно которой джанк всё это время таится в твоем теле – обычно в качестве такого хранилища рассматривают позвоночник – я не принимаю всех этих психологических толкований. Мне кажется, что употребление джанка вызывает необратимое изменение в клетках. Если ты был джанки хоть раз, – останешься таким навсегда. Можно прекратить ширяться, но никогда, после первой подсадки, ты уже не слезешь.
Когда моя жена просекла, что всё пошло по новой, то сделала так, как не поступала ещё ни разу в своей жизни. Спустя два дня после знакомства со стариной Айком я готовил продукт. Жена вырвала ложку и выплеснула джанк на пол. Я закатил ей пару пощечин, и она, рыдая, бросилась на кровать, а потом обернулась ко мне:
– Ты что, вообще уже ничего не хочешь? Ты не представляешь, каким становишься невыносимым, когда сидишь. Как будто всё меркнет… Ладно, делай, что хочешь. Думаю, у тебя всё равно есть заначка.
Никакой заначки у меня не было.
Люпитины пакетики стоили пятнадцать песо каждый – около двух долларов. По силе доза была равна половине штатовской двухдолларовой капсулы. Если просто сидишь, двух пакетиков хватит, чтобы быть в порядке, а это мне и было нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Да, ношу.
Я стащил с себя брюки и бросил на стул, сверху положил пистолет, прикрыв его трусами и рубашкой. Голый, уселся на край постели, и стал смотреть как тот раздевается. Он аккуратно снял поношеный синий костюм, стащил рубашку, повесив с пиджаком на спинку стула. Его гладкая кожа отливала медью. Перешагнул через трусики, повернулся, улыбаясь мне. Затем подошел и сел рядом. Я медленно, слегка касаясь, провел одной рукой по его спине, другая описала кривую на груди, постепенно опускаясь по вытянутому животу. Парнишка улыбнулся и растянулся на кровати.
Потом мы выкурили по сигарете, касаясь плечами друг друга под одеялом. Парень сказал, что ему надо идти. Оделись. Мне было интересно, надеется он на деньги или нет. Решил, что нет. Выйдя на улицу, мы расстались на углу, обменявшись крепким рукопожатием.
* * *
Спустя некоторое время, в том же баре, я сошелся с мальчиком по имени Анхело. На протяжении двух лет его лицо периодически мелькало передо мной. Когда я торчал, Анхело не попадался мне месяцами, но когда слезал, обязательно натыкался на него где-нибудь на улице. В Мехико твои желания обретают магическую силу. Хочешь кого-нибудь увидеть, и он тут как тут.
Однажды я искал себе мальчика, утомился и присел на каменную скамью в Аламеде. Почувствовал сквозь штанину гладкий камень, боль в пояснице, равносильную зубной, отчётливой и совершенно отличной от жалких подобий в других частях тела. Сидя там, сверля глазами близлежащий парк, я вдруг почувствовал себя умиротворенным и счастливым, узрев в полугрезе свои пересечения с Городом и узнав, что сегодня ночью обязательно сниму мальчика. Так и вышло.
Лицо Анхело восточное, сродни японскому, если бы не медного цвета кожа. Он вовсе не был пидором, и я давал ему деньги, всегда одну и ту же сумму – двадцать песо. Иногда вышеуказанной суммы не получалось и он тогда говорил: «No importa» (Неважно), – и всякий раз настаивал на уборке комнаты после проведенной там ночи. Связавшись с Анхело, в Чиму я больше не заглядывал. Мексика или Штаты, голубые бары нагоняли на меня тоску.
* * *
«Manana» означает «ждать, пока слухи не подтвердятся». Если ты торопишься затариться джанком и забиваешься с незнакомцами, тебя просто кинут на деньги, да ещё и с полицией, наверняка, геморрой будет. Но когда терпеливо ждёшь, джанк сам к тебе придёт, если ты, конечно, действительно этого хочешь.
В Мехико я пробыл несколько месяцев. Как-то раз, между делом, отправился повидать адвоката, нанятого мной для оформления въездных и рабочих документов. У офиса топтался оборванный, в уходящем соку, мужчина.
– Ещё не приходил, – заметил он.
Я взглянул на него. Старый джанки, без тени сомнений. Я просёк – у него насчёт меня тоже не было и тени… Болтали, пока не заявился адвокат. Джанки собирался продать несколько церковных медалей и адвокат велел ему притащить около дюжины в контору.
Разобравшись с юридической мотней, я предложил этому джанки вместе поужинать и мы отправились в ресторанчик на Сан-Хуан-Летран. По заказу моего собеседника рассказал свою историю. Выслушав, он отвернул лацкан пиджака и показал машинку, воткнутую в подкладку.
– Я сижу двадцать восемь лет, – молвил мой неожиданный новый знакомый.
– Купить не хочешь?
* * *
В Мехико только один пушер – Люпита, занимавшаяся этим уже около двадцатника. Начала с одного грамма и доросла, в результате, до местной монополии на торговлю джанком. Весила фунтов триста… Джанк стала потреблять, чтобы похудеть. Никаких признаков улучшений, лицо только осунулось. Примерно каждый месяц нанимала себе нового любовника, дарила ему рубашки, костюмы, наручные часы, а когда пресыщалась, то давала хахалю пинка под зад.
Чтобы работать в открытую, Люпита остегивала сполна, будто открыла бакалейную лавку. Ей не приходилось опасаться стукачей, поскольку каждый фараон в Федеральном округе знал, что она торгует. Джентельменский набор выдавала в стаканах из-под алкоголя, так что джанки могли вмазываться прямо в кабаке и уходить порожняком. Всякий раз, когда какому-нибудь легавому требовались деньги на опохмел, он шатался около заведения Люпиты, подлавливая персонажей с дозняками. В случае удачного шмона, легавый за десять песо (1,25 дол.) отпускал жертву восвояси. За двадцать, возвращал джанк обратно. Время от времени, некоторые неблагоразумные обитатели Мехико начинали торговать гораздо лучшим продуктом по более низкой цене, но протягивали недолго. У Люпиты была твердая такса – десять доз тому, кто укажет ей в Федеральном округе другого пушера. Затем она звонила одному из своих друзей в отделе по борьбе с наркотиками и незадачливого конкурента заметали.
Попутно Люпита приторговывала краденым. Если кто-нибудь срывал большой куш, она наводила справки, устанавливала контакт с тем, чьих лапок было дело. Воры продавали ей краденое по её же расценкам, иначе она наводила полицию. Люпита была в курсе всех событий многослойного дна Мехико, надёжно пустив корни, распределяя свои дозняки словно ацтекская Богиня.
Дозняки она строго продавала в «пакетиках». Предполагалось, что это героин. На самом деле это был пантопон, разбодяженный молочным сахаром и ещё какой-то дрянью, походившей на песок, остававшейся после готовки на ложке нерастворенной.
Я стал брать Люпитины пакетики через Айка, того старого джанки, с которым мы встретились у адвоката. К тому времени моя завязка продолжалась уже три месяца. Вернуться в исходное подсевшее состояние понадобилось три дня. Наркоман может быть на чистяке хоть десять лет и сесть по новой меньше, чем за неделю, тогда как человеку никогда не употреблявшему необходимо ширяться дважды в день в течение двух месяцев, чтобы приобрести привычку. Я вмазывался четыре месяца ежедневно, и только тогда стал замечать подобие ломки. Можно составить длинный перечень её симптомов, но само ощущение абсолютно ни на что не похоже, словами это не выразить. Такой джанковой ломки я не испытывал, пока не сел вторично. Почему же наркоман садится намного быстрее, чем неискушенный пионер джанка, даже если провел долгие годы на чистяке? Я не сторонник теории, согласно которой джанк всё это время таится в твоем теле – обычно в качестве такого хранилища рассматривают позвоночник – я не принимаю всех этих психологических толкований. Мне кажется, что употребление джанка вызывает необратимое изменение в клетках. Если ты был джанки хоть раз, – останешься таким навсегда. Можно прекратить ширяться, но никогда, после первой подсадки, ты уже не слезешь.
Когда моя жена просекла, что всё пошло по новой, то сделала так, как не поступала ещё ни разу в своей жизни. Спустя два дня после знакомства со стариной Айком я готовил продукт. Жена вырвала ложку и выплеснула джанк на пол. Я закатил ей пару пощечин, и она, рыдая, бросилась на кровать, а потом обернулась ко мне:
– Ты что, вообще уже ничего не хочешь? Ты не представляешь, каким становишься невыносимым, когда сидишь. Как будто всё меркнет… Ладно, делай, что хочешь. Думаю, у тебя всё равно есть заначка.
Никакой заначки у меня не было.
Люпитины пакетики стоили пятнадцать песо каждый – около двух долларов. По силе доза была равна половине штатовской двухдолларовой капсулы. Если просто сидишь, двух пакетиков хватит, чтобы быть в порядке, а это мне и было нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44