— Ты, Игорек, можешь активно, — сказал Солдатов. — Танцуй, разучивай песни. Хочешь, научу? — И заверещал: «Арлекино, Арлекино…»
Чистяков поморщился.
— У тебя, Слава, молчание лучше получается.
— Точно, как мой директор парка, — удивился Солдатов. — Он меня и в эту чертову командировку втравил, чтоб я на собраниях не возникал, не мутил воду. Тузиков его фамилия, случаем, не родственники?
— Пассивно мы ждать не будем, — сказал Анисимов. — Ого, на завтрак какао?
— Шоколад — харч особый, — Анна Григорьевна раскрошила на тряпочке полплитки шоколада и ссыпала в кипяток. — Просто так, в натуре его есть не следует, от горячего какао больше сытости будет.
— Обжираловка! — фыркнул Солдатов.
— Завтрак королей, — поведал Зозуля. — Алексей Толстой в «Петре Первом» писал, что Карлу XII утром подавали в постель горячий шоколад.
— С жиру бесился, — буркнул Кислов.
— Карл XII был очень худой, — вступился за короля Зозуля.
— Похудел, когда от Полтавы драпал, — добродушно заметил Белухин, помешивая в кастрюле большой деревянной ложкой. — Аж штаны сваливались.
— Мы с Зоей читали книгу известного врача Брэгга, — сообщил Гриша. — Оказывается, голодать бывает очень полезно для здоровья.
— Кому? — окрысился Кислов. — Сам небось жрал в три горла, а других сажал на диету.
— Брэгг лично голодал по две-три недели, — примирительно сказал Гриша, — и очень хорошо себя чувствовал.
— А его жена? — насмешливо спросил Кислов.
— Что жена? — не понял Гриша.
— Ей-то какой прок…
— Эй, Захар! — прикрикнула Анна Григорьевна, звеня кружками. — Язык попридержи.
Каждому досталось по полторы кружки напитка, и одну, почти полную Анна Григорьевна оставила про запас.
— Тебе на полдник, сынок, — сказала она Грише. — Они матерые, поговеют, а ты растешь.
— Ни за что! — гордо заявил Гриша. — Все излишки положено разделить между женщинами.
— Женщины — они живучие, как кошки, — улыбнулась Анна Григорьевна. — Ладно, половину тебе, половину Борису, справедливо?
— Зоя, подтверди, что я не возьму ни капли!
— Не возьмет, — подтвердила Невская. — Мне кажется, справедливее все отдать больному.
— Ни в коем случае, — возмутился Седых. — Я не двигаюсь, энергии не трачу.
— Нашли о чем спорить, — Кислов махнул рукой. — Эта горячая водичка такое же какао, как Солдатов — Алла Пугачева. Другой вопрос — полплитки осталось, вот и раздай, мамаша, каждому по дольке. Кто за?
— Перебьешься, милок, — Анна Григорьевна спрятала шоколад в сундук. — Тебе собственного жиру на месяц хватит.
— Тепло и мухи не кусают, — Белухин расстегнул полушубок. — На совет, мужики! Илья, командуй, кому слово.
Шельмец вдруг зарычал и подался к двери.
— Вот и первый оратор! — обрадовался Солдатов. — Докладывай, Шельмец.
— Как бы не так… — Белухин прислушался. — Дверь за собой хорошо прикрыл, Михаил Иваныч?
— На засов, — ответил Зозуля. Он подошел к окошку, дохнул на стекло, протер рукавом и жестом подозвал Гришу.
— Батюшки… — прошептала Лиза.
— Медведь! — прильнув к окошку, закричал Гриша. — Какой огромный! Зоя, настоящий медведь!
— Эй, посторонись! — Кулебякин спрыгнул с верхних нар, схватил топор.
— Не суетись, — Белухин крепко взял его за руку. — Илья, где твоя пукалка?
Наружная дверь затрещала, от мощного толчка избушка, казалось, покачнулась. Лиза вскрикнула, а Невская бросилась к брату и оттащила его от окна.
Анисимов вытащил пистолет и стал у дверей сбоку.
— Ворвется, стреляй в ухо или под лопатку, — сказал Белухин. — Или дай мне, у меня рука верней.
— Ничего, я сам.
Белухин, надев рукавицу, достал из печки тлеющую головешку и стал рядом.
От сильного удара дверь, видимо, сорвалась с петель.
— Мама родная… — обмерла Лиза.
Все притихли, только Шельмец надрывался от лая. Анисимов поднял пистолет.
— Не стреляйте! — вдруг закричал Зозуля. — Это жестоко и бессмысленно, даже опасно! Раненый медведь…
— В ухо или в лопатку, как сподручней, — напомнил Белухин, отмахнувшись от Зозули.
— Его нельзя провоцировать! — кричал Зозуля. — Илья Матвеич, ни в коем случае не стреляйте!
— Погоди орать! — оборвал его Белухин. — Заснул он там, что ли? Не видать из окошка?
Гриша вырвался из рук сестры, подбежал к окошку.
Тут, под тяжелыми шагами затрещала крыша, с потолка посыпалась труха.
— Ждешь, пока избу развалит? — набросилась на мужа Анна Григорьевна.
Белухин схватил горсть заготовленных для освещения лучин и швырнул их в огонь, потом еще и еще. Донесся рев, по крыше снова прогромыхало, послышался тяжелый шлепок, и все стихло.
— В морду полыхнуло, — удовлетворенно сказал Белухин. — Очень они этого не любят, когда, дымом в морду. Цыц, Шельма, побереги горло!
— Дверь цела, — доложил из сеней Кулебякин. — Треснула только.
— Зоя, смотри, как он бежит! — восторженно кричал Гриша, не отрываясь от окна. — Какой огромный!
— Не такой уж и огромный, — успокоение проговорил Зозуля, присаживаясь рядом с Гришей. — Самец-трехлеток, по-видимому. Ширина следа сантиметров под двадцать пять, не так ли, Николай Георгиевич?
— Пожалуй, — сказал Белухин. — Зверь средний.
— Чтоб он провалился, — в сердцах пожелала Лиза. — Думала, умру от страха.
— И я, — обнимая Лизу, призналась Невская. А он не может вернуться?
— Дима, взгляни, не оставил ли он там записки? — дурашливо выкрикнул Солдатов.
— Огромный! — не мог остыть от пережитого волнения Гриша. — Михаил Иванович, а мне показалось, что он больше трех метров.
— Ну, это показалось, — снисходительно сказал Зозуля. — Метра два с половиной, не больше.
— Но ведь все равно огромный! — настаивал Гриша. — И как здорово, что мы его не убили!
— К сожалению, не все это понимают, — обращаясь как будто бы к Грише, с вызовом сказал Зозуля. — Бывает, что иные люди обдуманно и хладнокровно лишают жизни этого в общем и целом безобидного для человека зверя.
— Безобидного? — возмутилась Анна Григорьевна. — А если б дверь выломал, ты бы ему лекцию читал или за ухом чесал?
— Во-первых, — менторским тоном возразил Зозуля, — дверь он все-таки не выломал, а во-вторых, если бы даже это и сделал, у нас не было никакого морального права столь жестоко наказывать зверя за любопытство.
— Мишка просто хотел познакомиться, — вставил Белухин, — так, мол, и так, не имеется ли у вас, граждане, чего пожрать, а то неделю не емши.
— Николай Георгиевич, — с упреком вымолвил Зозуля, — вы не хуже меня знаете, что медведь нападает на человека в исключительных случаях и лишь тогда, когда принимает его за нерпу.
— Теперь понятно! — Белухин хлопнул себя по лбу. — Мать, помнить, как на Голомянном мишка тебя в торосы потащил? За нерпу принял!
— Какой кошмар! — ужаснулась Невская.
— Я тебе покажу нерпу, старый морж, — пригрозила Анна Григорьевна.
— Мы все подобные случаи регистрируем, — оживился Зозуля. — В какое время года произошло нападение?
— Весной, как раз под Восьмое марта, — Белухин прищурился. — С женским днем решил поздравить.
— Остается порадоваться, что все хорошо закончилось, — Зозуля придал своему лицу сочувственное выражение.
— Как для кого, — усмехнулся Белухин. — Про медведя я бы этого не сказал.
— Вы его… убили? — Гриша затаил дыхание.
— Ну, так уж сразу и убил, штраф за это положен, голубчик. За что его убивать? Природа его такая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53