Он бросил на нее проницательный взгляд, видимо, подумал, что она имеет в виду не просто морскую качку.
Ола быстро перевела разговор на другую тему, которую желала обсудить с ним, но не представлялся случай.
— Я обнаружила в книжном шкафу том Хэнсарда, — сказала она. — Я познакомилась с вашей речью в Палате лордов об использовании детского труда на фабриках и в угольных шахтах.
— Вы прочли мою речь? — удивленно спросил маркиз.
— Жаль, что я не могла слышать ее. Как и любая женщина, я очень сочувствую этим детям.
Маркиз подумал, что ни одну женщину, которую он когда-то знал, ни в малейшей степени не интересовали ни его речи, ни четырех-, пятилетние дети, которых порой заставляли работать по двенадцать часов в день и били, если они заснут.
Он даже подумал, что Ола хочет подольститься к нему, чтобы затем начать умолять его не посылать ее обратно к мачехе.
Однако, к его удивлению, она не только говорила с неподдельной искренностью, но и прочла много других докладов, которые, кроме обсуждения в парламенте, были опубликованы в газетах.
Они спорили об использовании детского труда и о компенсации работодателям, если им запретят нанимать детей на фабрики.
Маркиз почувствовал, что разговор с Олой придаст ему красноречия в будущих выступлениях на эту тему перед Палатой лордов. Ола, кроме того, интересовалась еще и Биллем о реформе.
— Правда ли, — спросила она, — что король нацарапал на листке бумаги: «Я, считаю диссолюцию равносильной Революции».
— Кто вам об этом сказал? — поинтересовался маркиз.
— Наверное, я где-то вычитала, но мне не верится, что король, как бы стар он ни был, не понимает необходимости реформ.
— Беда в том, — ответил маркиз, — что в короле глубоко укоренилось недоверие к выборам, и он с большим трудом решился на роспуск парламента до новых выборов. Мне также кажется, что, будучи всего лишь моряком, он находит Билль слишком сложным для понимания.
— Я всегда была уверена, — сказала Ола, — что он не обладает блестящим умом своего брата, покойного короля Георга IV.
— Это правда, — согласился маркиз, — и хотя я люблю его величество, я порой вспоминаю, что писал о нем Гревиль: «Он — всего лишь недалекий, грубый, гостеприимный господин, открывающий свои двери всему миру, вместе со своей страшной королевой и кучей бастардов».
Он спохватился, что разговаривает с девушкой, и быстро сказал:
— Я извиняюсь.
— Нет, пожалуйста, не извиняйтесь, — сказала Ола. — Мне нравится, что вы разговариваете со мной, как с равной, а не как с глупой маленькой и безмозглой девочкой.
— Я наверняка не сказал бы так о вас, — ответил маркиз.
Стюард убрал со стола, оставив лишь графинчик с бренди и кларетом перед маркизом.
Это были корабельные графины, которые не могли опрокинуться во время качки, поскольку они были с очень широким донышком и из чрезвычайно тяжелого резного хрусталя.
Ола с минуту разглядывала графины, затем сказала:
— Поскольку это наш последний с вами ужин, милорд, я хотела бы предложить тост.
Маркиз поднял брови, и поскольку она была так с ним любезна, то ему следовало ответить тем же.
— Я с удовольствием присоединюсь к любому тосту, который вы предложите, Ола. Вы будете пить кларет или бренди?
— Пожалуй, кларет, — ответила она, — но только совсем немного.
Маркиз налил ей вина в бокал.
— Я присоединюсь к вам, — сказал он и наполнил свой бокал.
Ола потянулась за своим бокалом, но вдруг ахнула.
— О, моя брошь! — воскликнула она. — Я, наверное, не прикрепила ее как следует, и слышала, как она упала под стол.
С этими словами она незаметно уронила бриллиантовую брошь, которую заранее держала в руке.
— Я подниму ее, — сказал маркиз.
Он отодвинул свой стул, заглянул под стол и увидел, что не сможет достать брошь, не опустившись на колени.
Пока он поднимал брошь, Ола наклонилась вперед, чтобы вылить в бокал маркиза содержимое припрятанного маленького флакончика.
Она опустошила его прежде, чем маркиз появился из-под стола с брошью и вновь уселся на свой стул.
— Пожалуйста, — сказал он, протягивая ей бриллиантовую брошь, и добавил:
— Какое прекрасное украшение!
Ола улыбнулась.
— Это одна из маленьких маминых брошей. Папа очень любил маму и дарил ей великолепные украшения к разным юбилеям и по любому благоприятному поводу!
— Тогда вы должны беречь ее, — предостерег маркиз, — а если будете продавать то, смотрите, чтобы вас не обманули.
— Я буду впредь осторожнее, — сказала Ола, принимая от него брошь.
Она положила ее на стол и подняла свой бокал.
— За «Морского волка!» — сказала она. — Куда бы он ни плыл, пусть он найдет новые горизонты и со временем — счастье!
— Очаровательный тост, Ола! — воскликнул маркиз.
Она знала, что он был удивлен не только самому тосту, но и искренности, с которой она провозгласила его.
Улыбка Олы словно озарила ее лицо.
— Пить до дна, — сказала она, поднося бокал к своим губам.
Маркиз послушно опрокинул в горло содержимое своего бокала.
Но выпив вино и поставив бокал на стол, он озабоченно нахмурился.
— Мне показалось… что вино на вкус… немного стран… — начал он.
Маркиз протянул руку к графину, но не успел взять его и откинулся на спинку стула, будто ему пришлось приложить неимоверное усилие, и через секунду он закрыл глаза.
Ола с тревогой наблюдала за ним.
Она дала ему очень большую дозу опия, но не была уверена, как быстро он подействует и успеет ли маркиз вызвать стюарда на помощь.
Вскоре стало понятно, что он не сделает этого. Маркиз довольно долго сидел с закрытыми глазами, пока его голова не упала на плечо, и он заснул.
К счастью, спинка стула, на котором он сидел, заканчивалась изогнутым подголовником, в котором покоилась его голова, и сзади невозможно было определить, спит маркиз или бодрствует.
Ола все рассчитала: стюард за дверью должен был прислушиваться, чтобы сразу явиться, как только потребуется, поэтому она продолжала разговаривать.
Не осмеливаясь имитировать голос маркиза, она производила низкие звуки, изображая его ответы.
Через десять минут она позвонила в золотой колокольчик, стоявший на столе.
Как она и предполагала, стюард ждал снаружи, и когда он открыл дверь, она сказала возбужденным голосом, будто обращалась к маркизу:
— О, позвольте мне отдать этот приказ! Как это прекрасно! Я так счастлива!
Она повернулась лицом к стюарду, стоявшему в дверях.
— Сообщите капитану или его первому помощнику, если он управляет теперь яхтой, — сказала она, — что в связи с улучшением погоды, его светлость распоряжается не заходить в Плимут, как намечалось, а двигаться в южном направлении с максимальной скоростью.
Настолько искренне и заразительно она выражала свою радость по поводу команды маркиза, что, когда она окончила передавать это мнимое распоряжение и улыбнулась стюарду, тот тоже улыбнулся ей в ответ.
— Я сейчас же передам приказ первому помощнику, мисс, — сказал он и вышел из салона, закрыв за собой дверь.
Ола продолжала говорить, как и раньше, понижая голой для имитации ответов маркиза.
Затем, взяв со стола графин с кларетом, она подошла к софе и вылила за ее спинку содержимое графина. Поскольку софа, как и другая мебель на яхте, была прикреплена к полу, Ола знала, что вино вряд ли будет обнаружено, и впитавшись в дерево, станет практически незаметным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31