Две тысячи ярдов самого лучшего шелка, вывезенного из Италии в виде сырца и обработанного в Англии, колыхались от малейшего дуновения ветерка.
Когда министр иностранных дел и граф, дойдя до площадки, подошли к помосту, установленному перед воздушным шаром, их приветствовал лорд-мэр Лондона и другие сановники; затем их представили Чарльзу Грину.
Ему явно льстило всеобщее внимание, которое, по мнению графа, он полностью заслужил.
Он не только бесчисленное количество раз поднимался в воздух с пассажирами, но в последнее время проводил также и научные эксперименты по определению предела высоты, поставив в предыдущем году рекорд и поднявшись на своем шаре на двадцать три тысячи триста восемьдесят четыре фута.
Во время своего первого перелета через Ла-Манш он за пять минут поднялся на высоту тринадцать тысяч футов.
— Каковы ваши планы на будущее? — поинтересовался у него лорд Пальмерстон.
— Я надеюсь пересечь на шаре Атлантический океан, милорд, — ответил воздухоплаватель.
— От всей души желаю вам удачи, — сказал министр иностранных дел. — Ваш перелет, если только вы совершите его первым, впишет еще одну незабываемую страницу в славную историю Британской империи.
Они еще немного поговорили, после того как лорд-мэр представил их собравшимся, и лорд Пальмерстон вручил Чарльзу Грину письма, которые он приготовил для министра иностранных дел Франции, а лорд-мэр дал ему статьи и заметки о коронации для парижской прессы.
Когда все официальные речи закончились и были произнесены все полагающиеся в таких случаях приветствия и напутствия, граф спустился с помоста, чтобы осмотреть воздушный шар.
Гондола показалась ему очень просторной; граф заметил, что обхватывающие ее железные крепления снабжены специальными, изготовленными в Париже резиновыми лентами, которые должны были смягчить удар при посадке.
Граф обошел вокруг шара; желая увидеть его с другой стороны, и обратил внимание, что удерживающие его веревки протянуты к лужайке на берегу Серпентина.
Глядя на чуть колышущуюся серебристую воду, он живо вспомнил тот день, когда, получив письмо от Калисты, ждал ее на южной стороне моста, и она, примчавшись галопом, на всем скаку слетела с Кентавра к его ногам.
Кому, кроме нее, спрашивал себя граф, могла бы прийти в голову столь простая и оригинальная мысль — притворно упасть с лошади, и иметь, таким образом, возможность поговорить с ним с глазу на глаз, так, чтобы» мать ничего не узнала об их встрече?
Он никогда не знал, чего ожидать от нее, она всегда была непредсказуема, и граф внезапно ощутил острое, точно боль пронзившее желание увидеть ее вновь, смотреть в лицо, в эти чудесные, серо-зеленые глаза, слышать голос, рассказывающий разные интересные истории про лошадей, которых она так любила.
Он вспомнил, как дрожал и прерывался ее голос, когда она рассказывала ему о тяжелой жизни Шама, какое было в нем сострадание и сочувствие.
Именно такой и должна быть настоящая женщина, подумал граф, она должна чувствовать боль других, как свою собственную, ее должна тревожить и ранить чужая жестокость, всей душой она должна откликаться на страдание людей; однако все это отнюдь не было свойственно его знакомым, утонченным и искушенным в жизни дамам высшего света.
Теперь, когда он потерял ее, граф вдруг осознал, насколько выше, чище и умнее всех окружавших его до сих пор светских дам была эта юная, совсем еще неопытная девушка. А он? Куда он смотрел?
Как мог он быть настолько туп, чтобы с самого начала не понять, какую редкую, какую чудесную женщину он встретил?
Самовлюбленный слепец! Как мог он с первого же мгновения не заметить, какая она особенная, необыкновенная, совсем не похожая на других?
Всю жизнь он сознательно, а иногда и бессознательно искал женщину, которая была бы чем-то похожа на его мать, и могла бы занять ее место в его сердце и в его доме.
Женщину, которая обладала бы не только внешним очарованием и привлекательностью, но чем-то более тонким, скрытым в глубинах ее души и сердца, чем-то, к чему он стремился всем своим существом, но чего уже не надеялся обрести.
Калиста была с ним так долго, они были вместе все то время, пока он поправлялся, но он не понял, что она и есть та, которую искал, что в ней заключено все, о чем он так страстно мечтал, что желал найти в женщине; он был слеп, пока не потерял ее.
«Глупец! О, какой же я был глупец!»— проклинал себя граф, понимая, что ему нет оправданий.
Граф шел, ничего не видя вокруг, погруженный в свои мысли, не сознавая, куда он идет, пока не обнаружил вдруг, что ноги сами привели его на берег Серпентина, к мосту, где он ожидал Калисту тем светлым майским утром, казавшимся теперь таким далеким!
Он вспомнил, как Орест тогда не мог устоять на месте и как, не встретив Калисту у моста, он хотел уже было повернуть лошадь и ускакать.
Выть может, лучше было бы, если бы он так и сделал: тогда их встреча не потянула бы за собой длинную цепь неприятностей, тревог и несчастий; ничего бы этого не случилось!
И все же, несмотря на то, что любовь к Калисте смиряла его гордость, открывая ему, как он был слеп и недальновиден, как глупо и нелепо вел себя, она в то же время наполняла его душу чувством бесконечного восторга и ликования: он был горд и счастлив, что любит и что любимая его так прекрасна!
Граф решил, что, вероятно, из-за той боли, которая постоянно мучила его после схватки с Мандзани, когда он лежал в деревенской гостинице, прикованный к постели, он не видел в Калисте желанной, восхитительной женщины, замечая только ее доброту и отзывчивость, глядя на нее просто как на девушку, которая все время была рядом, развлекала, не давая скучать, и рассказывала ему разные истории, которые заставляли его забыть о болезни и неудобствах.
Тогда ему даже в голову не пришло, как удивительно то, что он совсем не скучал там, в этой сельской глуши, в жалкой гостиничной комнатушке, не стремился вернуться в Лондон, к привычному комфорту собственного дома.
Ему было хорошо, но он не осознавал этого, точно так же, как не понимал и того, что все это только благодаря Калисте.
По мере того, как дни проходили, он становился только все более нетерпеливым и нервничал, ожидая, когда же она наконец вернется после выездки Кентавра и Ореста. Часы ее отсутствия казались ему бесконечно долгими.
Но он и тогда еще ничего не понял, не догадался, почему то и дело поглядывает на часы, когда ее нет, почему в душе его поднимается волна радости, когда она входит в комнату в своем зеленом платье для верховой езды, и щеки ее горят после быстрой скачки, а легкие рыжевато-золотистые завитки волос, слегка растрепавшиеся от ветра, выбиваются на белый лоб.
Казалось, с нею вместе в комнату всегда входило солнце.
«Как вы думаете, что произошло сегодня утром?»— спрашивала она своим нежным, мелодичным голоском, и слова ее звучали, точно ласковая веселая песенка.
И граф чувствовал, как незаметно исчезало его раздражение, и с удовольствием слушал то, что она рассказывала ему. Она так ярко и живо описывала все маленькие происшествия, случавшиеся во время прогулок, что графу казалось — он сам ездил вместе с ней и видел все это своими глазами.
И он все еще не понимал, откуда в нем эти чувства!
Размышляя так, граф дошел до моста через Серпентин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Когда министр иностранных дел и граф, дойдя до площадки, подошли к помосту, установленному перед воздушным шаром, их приветствовал лорд-мэр Лондона и другие сановники; затем их представили Чарльзу Грину.
Ему явно льстило всеобщее внимание, которое, по мнению графа, он полностью заслужил.
Он не только бесчисленное количество раз поднимался в воздух с пассажирами, но в последнее время проводил также и научные эксперименты по определению предела высоты, поставив в предыдущем году рекорд и поднявшись на своем шаре на двадцать три тысячи триста восемьдесят четыре фута.
Во время своего первого перелета через Ла-Манш он за пять минут поднялся на высоту тринадцать тысяч футов.
— Каковы ваши планы на будущее? — поинтересовался у него лорд Пальмерстон.
— Я надеюсь пересечь на шаре Атлантический океан, милорд, — ответил воздухоплаватель.
— От всей души желаю вам удачи, — сказал министр иностранных дел. — Ваш перелет, если только вы совершите его первым, впишет еще одну незабываемую страницу в славную историю Британской империи.
Они еще немного поговорили, после того как лорд-мэр представил их собравшимся, и лорд Пальмерстон вручил Чарльзу Грину письма, которые он приготовил для министра иностранных дел Франции, а лорд-мэр дал ему статьи и заметки о коронации для парижской прессы.
Когда все официальные речи закончились и были произнесены все полагающиеся в таких случаях приветствия и напутствия, граф спустился с помоста, чтобы осмотреть воздушный шар.
Гондола показалась ему очень просторной; граф заметил, что обхватывающие ее железные крепления снабжены специальными, изготовленными в Париже резиновыми лентами, которые должны были смягчить удар при посадке.
Граф обошел вокруг шара; желая увидеть его с другой стороны, и обратил внимание, что удерживающие его веревки протянуты к лужайке на берегу Серпентина.
Глядя на чуть колышущуюся серебристую воду, он живо вспомнил тот день, когда, получив письмо от Калисты, ждал ее на южной стороне моста, и она, примчавшись галопом, на всем скаку слетела с Кентавра к его ногам.
Кому, кроме нее, спрашивал себя граф, могла бы прийти в голову столь простая и оригинальная мысль — притворно упасть с лошади, и иметь, таким образом, возможность поговорить с ним с глазу на глаз, так, чтобы» мать ничего не узнала об их встрече?
Он никогда не знал, чего ожидать от нее, она всегда была непредсказуема, и граф внезапно ощутил острое, точно боль пронзившее желание увидеть ее вновь, смотреть в лицо, в эти чудесные, серо-зеленые глаза, слышать голос, рассказывающий разные интересные истории про лошадей, которых она так любила.
Он вспомнил, как дрожал и прерывался ее голос, когда она рассказывала ему о тяжелой жизни Шама, какое было в нем сострадание и сочувствие.
Именно такой и должна быть настоящая женщина, подумал граф, она должна чувствовать боль других, как свою собственную, ее должна тревожить и ранить чужая жестокость, всей душой она должна откликаться на страдание людей; однако все это отнюдь не было свойственно его знакомым, утонченным и искушенным в жизни дамам высшего света.
Теперь, когда он потерял ее, граф вдруг осознал, насколько выше, чище и умнее всех окружавших его до сих пор светских дам была эта юная, совсем еще неопытная девушка. А он? Куда он смотрел?
Как мог он быть настолько туп, чтобы с самого начала не понять, какую редкую, какую чудесную женщину он встретил?
Самовлюбленный слепец! Как мог он с первого же мгновения не заметить, какая она особенная, необыкновенная, совсем не похожая на других?
Всю жизнь он сознательно, а иногда и бессознательно искал женщину, которая была бы чем-то похожа на его мать, и могла бы занять ее место в его сердце и в его доме.
Женщину, которая обладала бы не только внешним очарованием и привлекательностью, но чем-то более тонким, скрытым в глубинах ее души и сердца, чем-то, к чему он стремился всем своим существом, но чего уже не надеялся обрести.
Калиста была с ним так долго, они были вместе все то время, пока он поправлялся, но он не понял, что она и есть та, которую искал, что в ней заключено все, о чем он так страстно мечтал, что желал найти в женщине; он был слеп, пока не потерял ее.
«Глупец! О, какой же я был глупец!»— проклинал себя граф, понимая, что ему нет оправданий.
Граф шел, ничего не видя вокруг, погруженный в свои мысли, не сознавая, куда он идет, пока не обнаружил вдруг, что ноги сами привели его на берег Серпентина, к мосту, где он ожидал Калисту тем светлым майским утром, казавшимся теперь таким далеким!
Он вспомнил, как Орест тогда не мог устоять на месте и как, не встретив Калисту у моста, он хотел уже было повернуть лошадь и ускакать.
Выть может, лучше было бы, если бы он так и сделал: тогда их встреча не потянула бы за собой длинную цепь неприятностей, тревог и несчастий; ничего бы этого не случилось!
И все же, несмотря на то, что любовь к Калисте смиряла его гордость, открывая ему, как он был слеп и недальновиден, как глупо и нелепо вел себя, она в то же время наполняла его душу чувством бесконечного восторга и ликования: он был горд и счастлив, что любит и что любимая его так прекрасна!
Граф решил, что, вероятно, из-за той боли, которая постоянно мучила его после схватки с Мандзани, когда он лежал в деревенской гостинице, прикованный к постели, он не видел в Калисте желанной, восхитительной женщины, замечая только ее доброту и отзывчивость, глядя на нее просто как на девушку, которая все время была рядом, развлекала, не давая скучать, и рассказывала ему разные истории, которые заставляли его забыть о болезни и неудобствах.
Тогда ему даже в голову не пришло, как удивительно то, что он совсем не скучал там, в этой сельской глуши, в жалкой гостиничной комнатушке, не стремился вернуться в Лондон, к привычному комфорту собственного дома.
Ему было хорошо, но он не осознавал этого, точно так же, как не понимал и того, что все это только благодаря Калисте.
По мере того, как дни проходили, он становился только все более нетерпеливым и нервничал, ожидая, когда же она наконец вернется после выездки Кентавра и Ореста. Часы ее отсутствия казались ему бесконечно долгими.
Но он и тогда еще ничего не понял, не догадался, почему то и дело поглядывает на часы, когда ее нет, почему в душе его поднимается волна радости, когда она входит в комнату в своем зеленом платье для верховой езды, и щеки ее горят после быстрой скачки, а легкие рыжевато-золотистые завитки волос, слегка растрепавшиеся от ветра, выбиваются на белый лоб.
Казалось, с нею вместе в комнату всегда входило солнце.
«Как вы думаете, что произошло сегодня утром?»— спрашивала она своим нежным, мелодичным голоском, и слова ее звучали, точно ласковая веселая песенка.
И граф чувствовал, как незаметно исчезало его раздражение, и с удовольствием слушал то, что она рассказывала ему. Она так ярко и живо описывала все маленькие происшествия, случавшиеся во время прогулок, что графу казалось — он сам ездил вместе с ней и видел все это своими глазами.
И он все еще не понимал, откуда в нем эти чувства!
Размышляя так, граф дошел до моста через Серпентин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51