Я позабочусь, чтобы там, где вы остановились, вас ожидала карета.
Похоже, это только что пришло ему в голову.
Граф собирался вернуться домой этим же вечером, но из слов Растуса Груна явствовало, что от него ожидают появления на свадьбе в более приличном платье, чем было на нем.
Однако остальные костюмы графа выглядели еще более плачевно, чем тот, в который он был одет.
Видимо, придется попросить на время платье у сэра Антони.
Раздраженный столь недвусмысленным принуждением, граф мрачно ответил:
— Я остановился по адресу Хаф-Мунстрит, 95.
— Очень хорошо. Карета будет ожидать вас завтра днем, без четверти три. Дорога до часовни займет у вас не больше, чем час с четвертью.
Вашу лошадь приведут обратно в Инч-Холл.
Граф шел по улице, вспоминая этот разговор и все больше убеждаясь, что только колдун или чернокнижник мог так хорошо знать обо всем.
Откуда Растус Грун узнал, что он приехал в Лондон верхом?
Или что у него нет выходной одежды?
«Это не человек», — думал граф.
Он чувствовал тяжесть золота у себя в кармане и горько размышлял о том, что тридцать соверенов, которые он получил, выглядят символически.
Только эти монеты должны были бы быть серебряными.
Он продал себя, свою свободу и гордость, как Иуда продал Учителя, за тридцать сребреников.
— Швейцар почтительно приветствовал графа, когда тот вошел в двери Уайт-Клуба.
Сэр Антони Кесуик еще не ушел и очень обрадовался появлению графа.
— Ты вернулся. Гас! Я надеялся на это!
Как все прошло?
— Дай мне перевести дух, — ответил граф, садясь рядом.
Сэр ан гони пристально посмотрел на него:
— Он отказал тебе!
Граф покачал головой.
— Нет, мы пришли к согласию.
— Так почему же ты словно в воду опущенный?
Внезапно граф понял, что ни Антони, ни кому-нибудь другому он не может рассказать о позорной сделке.
Слишком хорошо представилось ему выражение ужаса на его лице и слишком трудно было бы объяснить, что он решился на это не ради себя, а ради тех, кто зависел от него.
Любой человек в этом зале счел бы безумием жениться на женщине не своего круга да еще дочери ненавистного всем ростовщика. Людям из высшего общества приходилось обращаться к ростовщикам, но презрение к ним предполагалось чем-то само собой разумеющимся.
Твердо решив сохранить свою позорную тайну, граф сделал усилие и произнес:
— Ужасный Грун пошел мне навстречу!
— Что ж, ты не напрасно молился! — воскликнул сэр Антони. — И я рад, что ты вернулся отпраздновать это событие.
С этими словами он подал знак, чтобы им принесли новую бутылку шампанского.
— За эту плачу я, т — сказал граф.
— Ну уж нет! За все, что ты вытянул из Груна, придется расплачиваться тяжелым трудом. Да и прежний долг рано или поздно придется возвращать, Граф не отвечал.
Он думал о том, что платить придется не наличными, а годами позора и унижений.
У него будет жена, которую стыдно познакомить с друзьями.
Жена, которую легче скрывать от всех, чем объяснять, кто ее отец.
Стоит только упомянуть фамилию Грун, ста» нет ясно, что произошло.
Нетрудно представить, с каким презрением будут говорить о нем в клубах.
Графу так и слышались оскорбительные замечания о его жене и будущих детях.
Если он не сохранит свою тайну, появятся карикатуры, на которых он будет изображен с весами в руках.
На одной чаше весов будет женщина, которая носит его имя.
И она будет так же толста, как мешок с золотом на другой чаше весов.
С такими же соверенами, как те, что уже лежат в его кармане!
«Я не могу сделать это! Как смею я запятнать имя, которым гордились мои предки, извалять его не просто в пыли, а в сточной канаве!»
Сэр Антони протянул графу бокал шампанского.
— Улыбнись! — сказал он. — Ты получил то, что хотел. И хотя, несомненно, наступит день расплаты, это будет не завтра!
«Ошибаешься, — хотелось сказать графу, — именно завтра».
Но он только молча выпил свой бокал.
Постепенно Инчестер почувствовал, что его разум, если и не прояснился, то по крайней мере от вина одурманился настолько, что уже можно было не думать вовсе.
Словно издалека до него донесся голос сэра Антони:
— Когда ты последний раз ел?
— Не помню, — отвечал граф, — наверное, за завтраком.
— Так давай сейчас перекусим, а потом я угощу тебя обедом не хуже того, что подают в Карлтон-Хаус.
Они заказали сандвичи с ветчиной.
Поев, граф действительно почувствовал себя лучше.
Они допили шампанское.
Сэр Антони предложил отправиться к нему на квартиру, чтобы переодеться к обеду.
— К счастью, у нас почти один и тот же размер, — заметил он, — только талия у тебя потоньше моей. Несомненно, из-за твоей тяжелой работы.
И, засмеявшись, добавил:
— Пока ты работал на земле, я-то трудился в постели!
Граф знал, что сэр Антони очень гордится своим успехом у женщин. Не меньше, чем сам граф — своим искусством верховой езды и фехтования.
Друзья сели в фаэтон сэра Антони, который ждал его возле клуба, и направились на ХафМун-стрит.
У сэра Антони была большая квартира с удобной спальней, которую он мог предоставить в случае необходимости своим гостям.
Сейчас сэр Антони приказал камердинеру приготовить ванну для графа.
— И, — добавил он, — подбери вечерний костюм для его светлости.
Граф с наслаждением погрузился «в горячую ванну, приготовленную для него рядом с растопленным камином.
Он смыл с себя лондонскую грязь и почувствовал, что его ярость поутихла. Ему уже больше не казалось, что сердце в его груди окаменело от боли и унижения.
После ванны граф надел шикарный фрак с модным галстуком из гардероба сэра Антони и черные рейтузы, которые ввел в моду принц-регент.
Теперь Инчестер чувствовал себя другим человеком.
— Последняя ночь моей свободы, т — сказал он своему отражению в зеркале.
И еще раз поклялся себе, что после возвращения в Инч-Холл никто не увидит его жену.
Это означало, что и ему отныне предстояло превратиться в отшельника.
Граф вошел в гостиную и увидел сэра Антони в вечернем великолепии.
— Похоже на старые добрые времена, Тони, — заставил себя улыбнуться Инчестер, — когда мы вместе отправлялись на поиски приключений.
— По-моему, не очень. — отвечал сэр Антони, — но все зависит от тебя.
— Я полностью в твоем распоряжении.
— Тем более все совсем по-другому! — засмеялся его друг.
Первым делом он повел графа в таверну «Под соломенной крышей», которая славилась отменной кухней.
— Не хуже, — повторил сэр Антони, — чем готовит шеф-повар принца-регента в Карлтон-Хаус.
По мере того как одно блюдо сменяло другое, граф все больше утверждался во мнении, что только французский шеф-повар мог приготовить, создать такие кушанья.
Им предложили на выбор мадеру, рейнвейн, шампанское, эрмитаж, бургундское, бордо и портвейн.
К большому разочарованию официанта, граф отказался перепробовать все вина и вместо портвейна заказал небольшой бокал бренди.
После обеда друзья отправились в Уайт-Хаус, где графу приходилось бывать прежде.
С легким цинизмом он заметил, что это место совсем не изменилось. Разве что постоянные клиенты стали старше, а голос мадам еще пронзительнее.
По-прежнему крупье призывал делать ставки, а возбужденный крик сопровождал чей-то выигрыш.
Те же стоны раздавались, когда кому-то не везло.
Возле богатых клиентов у игральных столов располагались самые известные лондонские проститутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Похоже, это только что пришло ему в голову.
Граф собирался вернуться домой этим же вечером, но из слов Растуса Груна явствовало, что от него ожидают появления на свадьбе в более приличном платье, чем было на нем.
Однако остальные костюмы графа выглядели еще более плачевно, чем тот, в который он был одет.
Видимо, придется попросить на время платье у сэра Антони.
Раздраженный столь недвусмысленным принуждением, граф мрачно ответил:
— Я остановился по адресу Хаф-Мунстрит, 95.
— Очень хорошо. Карета будет ожидать вас завтра днем, без четверти три. Дорога до часовни займет у вас не больше, чем час с четвертью.
Вашу лошадь приведут обратно в Инч-Холл.
Граф шел по улице, вспоминая этот разговор и все больше убеждаясь, что только колдун или чернокнижник мог так хорошо знать обо всем.
Откуда Растус Грун узнал, что он приехал в Лондон верхом?
Или что у него нет выходной одежды?
«Это не человек», — думал граф.
Он чувствовал тяжесть золота у себя в кармане и горько размышлял о том, что тридцать соверенов, которые он получил, выглядят символически.
Только эти монеты должны были бы быть серебряными.
Он продал себя, свою свободу и гордость, как Иуда продал Учителя, за тридцать сребреников.
— Швейцар почтительно приветствовал графа, когда тот вошел в двери Уайт-Клуба.
Сэр Антони Кесуик еще не ушел и очень обрадовался появлению графа.
— Ты вернулся. Гас! Я надеялся на это!
Как все прошло?
— Дай мне перевести дух, — ответил граф, садясь рядом.
Сэр ан гони пристально посмотрел на него:
— Он отказал тебе!
Граф покачал головой.
— Нет, мы пришли к согласию.
— Так почему же ты словно в воду опущенный?
Внезапно граф понял, что ни Антони, ни кому-нибудь другому он не может рассказать о позорной сделке.
Слишком хорошо представилось ему выражение ужаса на его лице и слишком трудно было бы объяснить, что он решился на это не ради себя, а ради тех, кто зависел от него.
Любой человек в этом зале счел бы безумием жениться на женщине не своего круга да еще дочери ненавистного всем ростовщика. Людям из высшего общества приходилось обращаться к ростовщикам, но презрение к ним предполагалось чем-то само собой разумеющимся.
Твердо решив сохранить свою позорную тайну, граф сделал усилие и произнес:
— Ужасный Грун пошел мне навстречу!
— Что ж, ты не напрасно молился! — воскликнул сэр Антони. — И я рад, что ты вернулся отпраздновать это событие.
С этими словами он подал знак, чтобы им принесли новую бутылку шампанского.
— За эту плачу я, т — сказал граф.
— Ну уж нет! За все, что ты вытянул из Груна, придется расплачиваться тяжелым трудом. Да и прежний долг рано или поздно придется возвращать, Граф не отвечал.
Он думал о том, что платить придется не наличными, а годами позора и унижений.
У него будет жена, которую стыдно познакомить с друзьями.
Жена, которую легче скрывать от всех, чем объяснять, кто ее отец.
Стоит только упомянуть фамилию Грун, ста» нет ясно, что произошло.
Нетрудно представить, с каким презрением будут говорить о нем в клубах.
Графу так и слышались оскорбительные замечания о его жене и будущих детях.
Если он не сохранит свою тайну, появятся карикатуры, на которых он будет изображен с весами в руках.
На одной чаше весов будет женщина, которая носит его имя.
И она будет так же толста, как мешок с золотом на другой чаше весов.
С такими же соверенами, как те, что уже лежат в его кармане!
«Я не могу сделать это! Как смею я запятнать имя, которым гордились мои предки, извалять его не просто в пыли, а в сточной канаве!»
Сэр Антони протянул графу бокал шампанского.
— Улыбнись! — сказал он. — Ты получил то, что хотел. И хотя, несомненно, наступит день расплаты, это будет не завтра!
«Ошибаешься, — хотелось сказать графу, — именно завтра».
Но он только молча выпил свой бокал.
Постепенно Инчестер почувствовал, что его разум, если и не прояснился, то по крайней мере от вина одурманился настолько, что уже можно было не думать вовсе.
Словно издалека до него донесся голос сэра Антони:
— Когда ты последний раз ел?
— Не помню, — отвечал граф, — наверное, за завтраком.
— Так давай сейчас перекусим, а потом я угощу тебя обедом не хуже того, что подают в Карлтон-Хаус.
Они заказали сандвичи с ветчиной.
Поев, граф действительно почувствовал себя лучше.
Они допили шампанское.
Сэр Антони предложил отправиться к нему на квартиру, чтобы переодеться к обеду.
— К счастью, у нас почти один и тот же размер, — заметил он, — только талия у тебя потоньше моей. Несомненно, из-за твоей тяжелой работы.
И, засмеявшись, добавил:
— Пока ты работал на земле, я-то трудился в постели!
Граф знал, что сэр Антони очень гордится своим успехом у женщин. Не меньше, чем сам граф — своим искусством верховой езды и фехтования.
Друзья сели в фаэтон сэра Антони, который ждал его возле клуба, и направились на ХафМун-стрит.
У сэра Антони была большая квартира с удобной спальней, которую он мог предоставить в случае необходимости своим гостям.
Сейчас сэр Антони приказал камердинеру приготовить ванну для графа.
— И, — добавил он, — подбери вечерний костюм для его светлости.
Граф с наслаждением погрузился «в горячую ванну, приготовленную для него рядом с растопленным камином.
Он смыл с себя лондонскую грязь и почувствовал, что его ярость поутихла. Ему уже больше не казалось, что сердце в его груди окаменело от боли и унижения.
После ванны граф надел шикарный фрак с модным галстуком из гардероба сэра Антони и черные рейтузы, которые ввел в моду принц-регент.
Теперь Инчестер чувствовал себя другим человеком.
— Последняя ночь моей свободы, т — сказал он своему отражению в зеркале.
И еще раз поклялся себе, что после возвращения в Инч-Холл никто не увидит его жену.
Это означало, что и ему отныне предстояло превратиться в отшельника.
Граф вошел в гостиную и увидел сэра Антони в вечернем великолепии.
— Похоже на старые добрые времена, Тони, — заставил себя улыбнуться Инчестер, — когда мы вместе отправлялись на поиски приключений.
— По-моему, не очень. — отвечал сэр Антони, — но все зависит от тебя.
— Я полностью в твоем распоряжении.
— Тем более все совсем по-другому! — засмеялся его друг.
Первым делом он повел графа в таверну «Под соломенной крышей», которая славилась отменной кухней.
— Не хуже, — повторил сэр Антони, — чем готовит шеф-повар принца-регента в Карлтон-Хаус.
По мере того как одно блюдо сменяло другое, граф все больше утверждался во мнении, что только французский шеф-повар мог приготовить, создать такие кушанья.
Им предложили на выбор мадеру, рейнвейн, шампанское, эрмитаж, бургундское, бордо и портвейн.
К большому разочарованию официанта, граф отказался перепробовать все вина и вместо портвейна заказал небольшой бокал бренди.
После обеда друзья отправились в Уайт-Хаус, где графу приходилось бывать прежде.
С легким цинизмом он заметил, что это место совсем не изменилось. Разве что постоянные клиенты стали старше, а голос мадам еще пронзительнее.
По-прежнему крупье призывал делать ставки, а возбужденный крик сопровождал чей-то выигрыш.
Те же стоны раздавались, когда кому-то не везло.
Возле богатых клиентов у игральных столов располагались самые известные лондонские проститутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26