– Глупо с моей стороны было падать в обморок. Я унаследовал от матери слабое сердце, и боль или переживания действуют на меня подобным образом. Когда-нибудь оно меня доканает, как доканало ее. Вы, случайно, не врач, а?
– Нет, я юрист. Меня зовут Фрэнк Элдер.
– А меня Феликс Стэннифорд. Забавно, что мне встретился юрист – мой друг, мистер Персивэл как раз говорил, что он-то нам вскоре и понадобится.
– В таком случае мы встретились весьма кстати.
– Ну, это, знаете ли, будет зависить от него. Вы сказали, что обошли с лампой весь нижний этаж?
– Да.
– Весь целиком? – переспросил он, пристально глядя на меня
– По-моему, да. Я надеялся кого-нибудь там найти.
– И вы заходили во все комнаты? – спросил он, не сводя с меня глаз.
– Во всяком случае, в те, куда я мог попасть.
– О, так значит, вы заметили ее? – воскликнул он и передернул плечами с видом человека, стойко переносящего неприятности.
– Заметил что?
– Да дверь же, ту самую, на которой печать!
– Да, заметил.
– У вас не возникло желание узнать, что там, за нею?
– Во всяком случае, это поразило меня своей необычностью.
– Как, по-вашему, могли бы вы жить один в таком доме год за годом, все время сгорая от нетерпения узнать, что же скрывается по ту сторону двери, и все же не открывая ее?
– Вы что, хотите сказать, что не знаете этого сами?
– Не более, чем вы.
– Тогда почему вы не откроете дверь? – вскричал я.
– Я не должен этого делать, – ответил он.
Он говорил с каким-то напряжением в голосе, и я понял, что затронул весьма деликатный предмет. Не думаю, что я любопытнее других людей, но в ситуации этой определенно было нечто интригующее. Однако все причины оставаться в доме были исчерпаны, поскольку мой собеседник полностью пришел в себя. Я поднялся, собираясь уйти.
– Вы спешите? – спросил он.
– Нет, у меня нет никаких дел.
– Что ж, буду рад, если вы побудете со мной немного. Дело в том, что я веду здесь уж очень уединенную и замкнутую жизнь. Не думаю, что так живет еще хотя бы один человек в Лондоне. Я отвык даже разговаривать с людьми.
Я оглядел его маленькую, скудно обставленную комнату, у одной из стен которой стояла софа. Потом я подумал об огромном пустом доме и о зловещей двери, запечатанной выцветшим красным воском. Ситуация была странная, даже гротескная, и мне захотелось узнать какие-нибудь подробности. Я подумал, что если останусь, то, может быть, мне это удастся. И я ответил, что с удовольствием побуду у него еще.
– Спиртное и графин с содовой вон на том столе. Вы уж простите, что я не могу поухаживать за гостем, но я не в состоянии пересечь комнату. Там же стоит лоток с сигаретами. Пожалуй, я тоже возьму одну. Значит, вы юрист, мистер Элдер?
– Да.
– А я – никто. Я самое беспомощное из человеческих существ – сын миллионера. Меня воспитали как будущего обладателя большого состояния. Итог налицо: я бедняк, не имеющий к тому же никакой профессии. И в довершение всего мне остался этот огромный домище, который совершенно невозможно содержать в порядке. Не правда ли, абсурдная ситуация? По мне жить здесь – все равно что уличному торговцу запрячь в свою тележку чистокровных рысаков. Ему больше подошел бы осел, а мне – коттедж.
– Почему бы тогда вам не продать этот дом?
– Не имею права.
– Тогда сдайте его в наем.
– Нет, этого я тоже делать не должен.
У меня, наверное, был озадаченный вид, потому что мой собеседник рассмеялся.
– Я расскажу вам, как это вышло, если вам не скучно будет слушать.
– Наоборот, мне это очень интересно.
– Думаю, после того, как вы с такой теплотой отнеслись ко мне, я, по крайней мере, обязан удовлетворить любопытство, которое вы, должно быть, испытываете. Надо вам знать, отцом моим был Станислаус Стэннифорд, банкир.
Стэннифорд, банкир! Я сразу вспомнил это имя. Его бегство из страны около семи лет назад вызвало громкий скандал и стало одной из сенсаций года.
– Я вижу, вы вспомнили, – продолжал мой новый знакомый. – Бедный мой отец оставил страну, чтобы скрыться от множества друзей, чьи сбережения он вложил в одну неудачную биржевую сделку. Он был нервным, чувствительным человеком, и сознание ответственности за содеянное лишило его способности здраво рассуждать. Законов он не нарушал. Дело было только в его сверхчувствительности. Он не пожелал даже увидеться с собственной семьей и умер среди чужестранцев, так и не дав нам знать, где живет.
– Так значит он умер! – воскликнул я.
– Мы не имели возможности удостовериться в его смерти, но знаем, что это должно быть так – ведь финансовые дела его снова пришли в порядок, так что теперь не осталось причин, по которым он не мог бы смотреть людям в глаза. Скорее всего он умер. Последнее письмо от него мы получили два года назад
– А до этого?
– О да, до этого мы получали от него вести. Именно в те времена была запечатана дверь, на которую вы сегодня наткнулись. Передайте мне вон ту папку со стола. Здесь лежат письма моего отца, и вы – первый человек, который видит их, если не считать мистера Персивэла.
– Можно узнать, кто такой мистер Персивэл?
– Он был доверенным сотрудником моего отца и остался другом и советчиком моей матери, а теперь моим. Не знаю, что бы мы делали без Персивэла. Он единственный видел письма, больше никто. Вот первое из них, пришедшее семь лет назад, в тот самый день, когда отец мой бежал. Прочтите его, только, пожалуйста, не вслух.
Вот текст письма, которое я прочитал:
«Моя горячо любимая супруга!
С тех пор, как сэр Уильям сказал мне, какое у тебя слабое сердце, и как может повредить твоему здоровью малейший испуг я избегал говорить с тобой о моих финансовых делах. Однако пришло время, когда, невзирая ни на какой риск, я не могу больше скрывать от тебя, что судьба обошлась со мной сурово. Это заставляет меня ненадолго тебя покинуть, однако с полной уверенностью говорю тебе, что мы очень скоро увидимся. Можешь вполне положиться на мое слово. Мы расстаемся лишь на очень короткое время, моя любимая и единственная, поэтому не беспокойся, а главное – не позволяй этим событиям влиять на твое здоровье – именно этого я больше всего хочу избежать.
Теперь вот что. Я должен сделать одно распоряжение, и заклинаю тебя ради всего, что нас объединяло, исполнить его в точности. В моей темной комнате, которой я пользовался как фотолабораторией, – она в конце коридора, ведущего в сад, – хранятся некоторые вещи, которые я не хотел бы никому показывать. Чтобы ты не поняла это превратно, могу заверить тебя раз и навсегда, дорогая: там нет ничего такого, чего я мог бы стыдиться. Но все же я не хочу, чтобы вы с Феликсом входили в эту комнату. Она заперта, и я прошу тебя, когда получишь это письмо, запечатать дверь и оставить ее в таком виде. Не продавай и не сдавай внаем этот дом, потому что в противном случае моя тайна будет раскрыта. Пока вы с Феликсом живете в нем, я знаю, что все будет так, как я просил.
А теперь прощай, моя любимая. Во время нашей недолгой разлуки ты можешь обращаться за советами к мистеру Персивэлу, он пользуется полным моим доверием. Ужасно не хочется оставлять Феликса и тебя – хотя бы даже на время, – однако другого выхода нет.
Навеки твой любящий супруг.
Станислаус Стэннифорд.
4 июня 1887 года.»
– Конечно, я навязываю вам эти свои частные семейные дела, – извиняющимся тоном сказал мой новый знакомый.
1 2 3 4