Свара разыгралась по поводу ребенка, — голубоглазого малыша со светлыми кудряшками, — донельзя удивленного поднятым вокруг него шумом. По одну сторону от мальчика стоял величественного вида седобородый старик, претендующий, судя по жестикуляции, на право обладания ребенком. Противостоял ему худой аскет с серьезным, озабоченным выражением лица, энергично протестующий против передачи малыша седобородому. Эрик шепнул мне на ухо, что старик — верховный жрец племени, отвечающий за ритуальные жертвоприношения великому богу германцев Водену, тогда как у его тощего соперника имелись, как выяснилось, другие взгляды. Нет, не в отношении Водена, а в отношении способов и порядка поклонения ему. Большинство собравшихся стояло за старого жреца, но и у его младшего противника тоже нашлось немало защитников. То были сторонники более либеральных методов отправления религиозных обрядов, предпочитающие изобретать свои собственные моления, а не повторять старые каноны. Раскол этот был слишком глубоким и давнишним, чтобы сторонники различных подходов вдруг, в одночасье, изменили свои взгляды, но обе стороны стремились внушить свою точку зрения подрастающему поколению. Вот чем объяснялось противостояние двух служителей Водена, до того разозлившихся друг на друга, что аргументы каждого начали уже переходить за рамки допустимого. Некоторые из собравшихся даже обнажили короткие саксы — ножи, от которых племя саксов получило свое название, — и от кровопролития спасло лишь появление кряжистого рыжеволосого воина, силой проложившего себе путь в середину сборища. Громовым голосом он приказал положить конец распре:
— От вас, жрецов, вечно спорящих о предметах, недоступных человеческому пониманию, на этом корабле больше неприятностей, чем от всех опасностей плавания в открытом море! — воскликнул он. — Ну почему вы не можете мирно служить Водену, которого все мы чтим и признаем, и не обращать внимания на мелкие различия, по которым мнения не совпадают? Если вы поднимаете такой хай по поводу того, кто из вас должен обучать детей, я вынужден буду запретить это обоим! Пускай уж лучше они довольствуются тем, чему научат их матери.
Разгневанные жрецы удалились с явно недовольными физиономиями, а Кенна — это он произнес речь — приказал дать сигнал к общему сбору команды. Мне понравилось независимое поведение этих людей. Кенна был их верховным вождем, но ни один не выказывал ему подобострастия, с каким римский легионер привык выслушивать своего претора. К нему относились как к первому среди равных, с уважением, но без фамильярности, что только подчеркивает высокую степень личного достоинства и самоуважения даже в среде рядовых варваров.
По нашим римским меркам, слова вождя, обращенные к воинам, не отличались обилием эпитетов и метафор, равно как и красноречием, зато короткие точные фразы били прямо в цель. Во всяком случае, именно так воспринимали их слушатели. Начал он с напоминания о том, что все они покинули родину из-за недостатка свободных земель и что путь назад для всех них заказан. На родных берегах не было больше места, где они могли бы свободно и независимо существовать. Еще он сказал, что остров Британия мало населен, а значит, у каждого есть шанс стать основателем собственного рода.
— От тебя, Уитга, — сказал он, обращаясь к одному их дружинников, — пойдет род Уютингов, а ты, Букка, станешь отцом-основателем большой деревни, где твои дети и дети твоих детей — все Буккинги — будут благословлять твое имя и храбрость за те обширные земли, которыми они станут владеть.
В речи Кенны не было слов о чести и славе. Он лишь кратко упомянул о своей надежде, что каждый выполнит свой долг. В ответ на это каждый из воинов с силой ударил мечом по щиту, так что звон, должно быть, донесся до прибрежных поселений бриттов. Взгляд его неожиданно упал на меня. Он спросил, не я ли посланец от Вортигерна; получив утвердительный ответ, вождь приказал следовать за ним в каюту, где уже собрались на совет остальные вожди — Ланс и Гаста.
Вообрази меня, мой дорогой Красе, в крошечной кабинке с низким потолком в обществе трех гигантов-варваров, рассевшихся вокруг. Каждый из них был облачен в некое подобие туники шафранового цвета, поверх которой одевается кольчужная рубаха. Железные шлемы венчали бычьи рога, но из-за тесноты их пришлось снять и положить на стол. Как к большинство саксонской знати, эти трое брили бороды, зато волосы отпускали на всю длину, а густые светлые усы опускались чуть ли не до самых плеч. Они спокойны, медлительны, где-то даже неуклюжи, но я со страхом представляю, какой ужасной может быть их ярость в битве.
По складу ума они чрезвычайно практичны и любознательны. Не успел я сесть, как был засыпан градом вопросов. Их интересовали численность бриттов, природные богатства королевства, условия торговли и тому подобные предметы. Вытянувши из меня достаточно сведений, они углубились в обсуждение их, да так увлеклись, что начисто позабыли о моем присутствии. Примечательно, что каждый вопрос, возникший в процессе обсуждения, решался ими исключительно голосованием. Оставшийся в меньшинстве неизменно подчинялся воле большинства, хотя делал это зачастую с недовольной миной. В одном из таких случаев Ланс, почему-то чаще других оказывавшийся в меньшинстве, пригрозил даже вынести обсуждаемый вопрос на общее собрание всей команды. Конфликты возникали, главным образом, из-за несовпадения точек зрения на будущую политику. Если Кенна и Гаста стремились к расширению власти саксов и возвеличению своего племени в глазах всего света, то Ланс придерживался того мнения, что следует меньше думать о завоеваниях и больше уделять внимания развитию благосостояния их последователей. В то же время, Ланс показался мне самым воинственным из трех. Даже сейчас, в мирное время, он никак не мог забыть былые раздоры с соплеменниками. Ни один из двух других, похоже, не испытывал к нему добрых чувств. Кенна и Гаста, как легко можно было заметить, гордились своим высоким положением и постоянно ссылались на благородных предков, придававших дополнительный вес их власти и авторитету. Ланс же, несмотря на не менее благородное происхождение, выступал каждый раз как бы с позиций рядовых членов племени, заявляя при этом, что интересы большинства перевешивают привилегии избранных. Одним словом, Красе, если бы ты мог вообразить Гракха с рожей разбойника, с одной стороны, и двух пиратов-патрициев, с другой, то составил бы верное представление о произведенном на меня впечатлении.
Во всех их высказываниях мне удалось подметить одну небольшую особенность, значительно меня успокоившую. Признаюсь тебе, что люблю бриттов, среди которых я провел большую часть жизни, и желаю им только добра. Приятно было поэтому постоянно слышать из уст варваров, что главной и единственной целью их прибытия является защита интересов островитян. Любое упоминание о собственной выгоде звучало вскользь и серьезно не обсуждалось. Я рискнул попросить разъяснений, как согласуется такая позиция с речью Кенны, в которой он пообещал по сто кож земли каждому из мужчин на корабле. Услышав мой вопрос, все три вождя несказанно удивились и даже обиделись на мои подозрения, затем очень убедительно объяснили, в чем я заблуждаюсь.
1 2 3
— От вас, жрецов, вечно спорящих о предметах, недоступных человеческому пониманию, на этом корабле больше неприятностей, чем от всех опасностей плавания в открытом море! — воскликнул он. — Ну почему вы не можете мирно служить Водену, которого все мы чтим и признаем, и не обращать внимания на мелкие различия, по которым мнения не совпадают? Если вы поднимаете такой хай по поводу того, кто из вас должен обучать детей, я вынужден буду запретить это обоим! Пускай уж лучше они довольствуются тем, чему научат их матери.
Разгневанные жрецы удалились с явно недовольными физиономиями, а Кенна — это он произнес речь — приказал дать сигнал к общему сбору команды. Мне понравилось независимое поведение этих людей. Кенна был их верховным вождем, но ни один не выказывал ему подобострастия, с каким римский легионер привык выслушивать своего претора. К нему относились как к первому среди равных, с уважением, но без фамильярности, что только подчеркивает высокую степень личного достоинства и самоуважения даже в среде рядовых варваров.
По нашим римским меркам, слова вождя, обращенные к воинам, не отличались обилием эпитетов и метафор, равно как и красноречием, зато короткие точные фразы били прямо в цель. Во всяком случае, именно так воспринимали их слушатели. Начал он с напоминания о том, что все они покинули родину из-за недостатка свободных земель и что путь назад для всех них заказан. На родных берегах не было больше места, где они могли бы свободно и независимо существовать. Еще он сказал, что остров Британия мало населен, а значит, у каждого есть шанс стать основателем собственного рода.
— От тебя, Уитга, — сказал он, обращаясь к одному их дружинников, — пойдет род Уютингов, а ты, Букка, станешь отцом-основателем большой деревни, где твои дети и дети твоих детей — все Буккинги — будут благословлять твое имя и храбрость за те обширные земли, которыми они станут владеть.
В речи Кенны не было слов о чести и славе. Он лишь кратко упомянул о своей надежде, что каждый выполнит свой долг. В ответ на это каждый из воинов с силой ударил мечом по щиту, так что звон, должно быть, донесся до прибрежных поселений бриттов. Взгляд его неожиданно упал на меня. Он спросил, не я ли посланец от Вортигерна; получив утвердительный ответ, вождь приказал следовать за ним в каюту, где уже собрались на совет остальные вожди — Ланс и Гаста.
Вообрази меня, мой дорогой Красе, в крошечной кабинке с низким потолком в обществе трех гигантов-варваров, рассевшихся вокруг. Каждый из них был облачен в некое подобие туники шафранового цвета, поверх которой одевается кольчужная рубаха. Железные шлемы венчали бычьи рога, но из-за тесноты их пришлось снять и положить на стол. Как к большинство саксонской знати, эти трое брили бороды, зато волосы отпускали на всю длину, а густые светлые усы опускались чуть ли не до самых плеч. Они спокойны, медлительны, где-то даже неуклюжи, но я со страхом представляю, какой ужасной может быть их ярость в битве.
По складу ума они чрезвычайно практичны и любознательны. Не успел я сесть, как был засыпан градом вопросов. Их интересовали численность бриттов, природные богатства королевства, условия торговли и тому подобные предметы. Вытянувши из меня достаточно сведений, они углубились в обсуждение их, да так увлеклись, что начисто позабыли о моем присутствии. Примечательно, что каждый вопрос, возникший в процессе обсуждения, решался ими исключительно голосованием. Оставшийся в меньшинстве неизменно подчинялся воле большинства, хотя делал это зачастую с недовольной миной. В одном из таких случаев Ланс, почему-то чаще других оказывавшийся в меньшинстве, пригрозил даже вынести обсуждаемый вопрос на общее собрание всей команды. Конфликты возникали, главным образом, из-за несовпадения точек зрения на будущую политику. Если Кенна и Гаста стремились к расширению власти саксов и возвеличению своего племени в глазах всего света, то Ланс придерживался того мнения, что следует меньше думать о завоеваниях и больше уделять внимания развитию благосостояния их последователей. В то же время, Ланс показался мне самым воинственным из трех. Даже сейчас, в мирное время, он никак не мог забыть былые раздоры с соплеменниками. Ни один из двух других, похоже, не испытывал к нему добрых чувств. Кенна и Гаста, как легко можно было заметить, гордились своим высоким положением и постоянно ссылались на благородных предков, придававших дополнительный вес их власти и авторитету. Ланс же, несмотря на не менее благородное происхождение, выступал каждый раз как бы с позиций рядовых членов племени, заявляя при этом, что интересы большинства перевешивают привилегии избранных. Одним словом, Красе, если бы ты мог вообразить Гракха с рожей разбойника, с одной стороны, и двух пиратов-патрициев, с другой, то составил бы верное представление о произведенном на меня впечатлении.
Во всех их высказываниях мне удалось подметить одну небольшую особенность, значительно меня успокоившую. Признаюсь тебе, что люблю бриттов, среди которых я провел большую часть жизни, и желаю им только добра. Приятно было поэтому постоянно слышать из уст варваров, что главной и единственной целью их прибытия является защита интересов островитян. Любое упоминание о собственной выгоде звучало вскользь и серьезно не обсуждалось. Я рискнул попросить разъяснений, как согласуется такая позиция с речью Кенны, в которой он пообещал по сто кож земли каждому из мужчин на корабле. Услышав мой вопрос, все три вождя несказанно удивились и даже обиделись на мои подозрения, затем очень убедительно объяснили, в чем я заблуждаюсь.
1 2 3