Бабка привезла ему красный заводной мотоцикл с коляской и пакет вареных раков. Выгрузив красные гостинцы из чемодана, бабка обнаружила, что внук — здоровый лоб, и, может быть, ему следовало бы подарить уже пачку презервативов. (Фу, какая грубая шутка…) Внук насмешливо покосился на бабку, мать не преминула (старая вражда: «Она продала полдома и не дала сыну ни копейки!») уколоть свекровь: «Да вы спятили, бабушка, Эдик-то большой совсем парень! Поздно ему с игрушечным-то мотоциклом возиться…» Оплошность была, однако, скоро забыта, и он с большим интересом принялся за наблюдение над первым в его жизни живым родственником. (Все это в одной комнате.) …Объединила его с бабкой общая их любовь к чаю. Сидя друг против друга за большим круглым столом в центре комнаты, они чинно тянули в себя чай и беседовали. Бабка наливала чай в блюдце, сахар — кусочек рафинада — откусывала, а не клала его в чай, за чаепитием забавно отставляла в сторону палец-мизинец. Мать посмеивалась скептически, утверждая, что это барские замашки бабки выходят таким образом на поверхность сегодняшнего дня из прошлого. Мать поглядывала на пару ревниво и с подозрением. «Старый и малый» — назывались бабка Вера и Эдик.
Вот тогда-то, среди прочих историй, бабка поведала ему об имении генерала Звягинцева, сотнике-осетине и экономке, «твоей, Эдинька, прапрабабушке…». Прочие истории он забыл, но осетина-сотника и генерала запомнил. И экономку. Вся компания показалась ему экзотической. Когда же ему, в его собственной жизни, встретилась американская девушка-экономка (хаузкипер) и оказала определенное, очень, кстати сказать, благотворное влияние на его судьбу, он всерьез задумался о «семейной традиции» или безжалостном роке, бросающем мужчин его рода к экономкам. Жаль, что бабка приезжала только раз. Она была интересным фруктом, востроносенькая Вера Борисенко, для определения «высшей степени качества чего-либо она употребляла, например, выражение «антик марес с подскоком!». Выражение великолепно, в нем слышатся отголоски французского языка провинциальных русских дворян, и добавленное аховое, цыганское «с подскоком!» делает его кошмаром лингвистов. И что такое «марес», если даже предположить, что «антик» имеет отношение к антикварному магазину. Бродившую уже в жилах поколения внука Эдиньки «новую» музыку (был переходный период от джаза к рок-н-роллу) бабка беззлобно называла «сипом-дергом». «Не слушай ты эти сипы-дерги, Эдинька, — ласково говорила бабка. — Наша, русская музыка-то лучше…»
Бабка считала, что внук бледненький. Виной этому — большой город. Имея характер практичный, бабка, однако, советовала внуку Эдиньке бороться против бледности с помощью… одеколона. «На танцы идешь в клуб или куда в другое общественное место, так ты перед выходом в щечки одеколончику-то вотри, они на улице и заиграют под ветром или, лучше того, на морозе… У мужчины щека должна гореть». Сама этого, разумеется, не зная, бабка Вера слово в слово повторяла заповедь японского монаха, бывшего самурая Йоши Ямамото, каковой советует в одной из глав «Хагакурэ» «всегда иметь при себе красное и пудру» и употреблять, если «ты обнаруживаешь, что твой цвет плох…».
Балбес и идиот, он стал интересоваться родственниками опять, уже когда большая часть их вымерла или находится в малосвязном возрасте… К тому же, недосягаемые, живут они в СССР… Женская линия Савенок чрезвычайно долголетняя, бабка Вера жива до сих пор — ей 95 лет, прабабка же Параня дожила и вовсе до 104 лет и умерла лишь оттого, что, ослабев зрением, спускаясь в подвал (служивший ей холодильником), оступилась и упала. Прабабка отличалась исключительной независимостью, жила одна — полуслепая, отказываясь от помощи даже после того, как осушила бутыль чернил, приняв их за вино. (Предмет семейной потехи…)
Фонарик прошелся по ногам мамы, в чулках и туфельках, по старому дереву лестницы в городе Дзержинске. Может быть, в это самое время редкие «мессершмитты» из низовьев Волги поднялись выше и показались внезапно из низких туч. И стали выбрасывать на город бомбы. В кинохронике возможно увидеть, как раскрывается такая цепкая штука под брюхом самолета — бомбодержатель, похожий на разрезанную бутыль, и бомба летит вниз на город, на строения и пешеходов. Позднее папа Вениамин учил сына: «Если ты видишь, что она падает прямо над тобой, тебе как бы на голову, можешь быть уверен, что она в тебя не попадет». Война к тому времени давно кончилась, но, может быть, он думал, что сыну понадобится его отцовский опыт, что будет новая война?.. Девушка и солдат прижались друг к другу при большом взрыве, отец потушил фонарик… Через закамуфляженное окно лестничной площадки видны были всполохи бомбовых разрывов. Воронежские, донские предки взяли за руку волжских. Они поцеловались.
Вот так он начался. Со встречи девушки и солдата и луча света. Да здравствует фонарик, да здравствует электричество, кто бы его ни придумал: отечественный Яблочков, заставляющий вспоминать о коне в яблоках, или далекий Эдисон, вечно сонный американский мистер Эди.
Солдат и девушка
Трудно сказать, как все развлекались в ту зиму с 1941 года на 1942?й. Может быть, когда другая смена солдат и девушек заступала каждый на свой пост, они шли в кино и смотрели фильмы, где девушки с плечами, ворочая зрачками, произносили трагические монологи. Поскольку американцы числились в союзниках, в кинотеатрах разбомбленной и всякий день уменьшающейся территории России показывали сплошь американские фильмы. Своих фильмов производили немного, не было средств и времени. Всяческие «Девушки моей мечты» и что там еще, занимали экраны. Как следствие, по улицам русских городов расхаживали стаи Марлен Дитрих и Грет Гарбо. Судя по тому, что отец его боялся алкоголя в пятидесятые годы, боялся он его, очевидно, и в сороковые. Мать также как будто не отличалась любовью к алкогольным жидкостям. Это все говорится к тому, что солдат и девушка, наверное, не выпивали, а если и пили, то немного.
Ситуация на фронтах была хреновейшая. Похоже было, что России пришел конец. Немцы, после декабря 1941 года плюнув на Москву, оставили у Курска подкову своих дивизий и нажали на Дон, поперли на Крым и Северный Кавказ. Пал пред немцами Харьков, тогда еще никакого отношения к персонажам этой семейной хроники не имевший. Напрягши жилы и вены, организм России сопротивлялся насилию, трещала шея России, хребет и глаза вылезали из орбит… Кто им виноват? Немец, конечно, виноват, проклятый. Факт. С Гитлером во главе, упоенный собою немец попер распространяться во все стороны из Германии… Огнем тек и к голландским дамбам, и к парижским мостам, и в польскую скудную степь, и в богатую Украину — тек германский огонь. Но сами они тоже виноваты. Смертей могло быть меньше впятеро. Вчетверо меньше. Не надо было быть распиздяями в тридцатые годы, но готовиться к войне. Все ведь тридцатые население, объединенное во фракции, дружно и упоенно изничтожало само себя. Опомнились, а враг пришел не худым троцкистом в очках, не новым бритым колчаком, но чужеземцем, сдисциплинированным в четкую машину немецким спортивным юношеством. Растерянные, не ожидали, бросились спасать себя и живую, трепещущую географическую территорию… Теперь всю ответственность валят на голову Грузина, дескать, свихнувшегося от собственной власти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41