доставляют до ТК 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

И самые агрессивные убийцы, те, что угнетают и чморят сокамерников, также несчастны. Сон моего сокамерника, «смотрящего» юного бандита Мишки весь сочился страхом. Его агрессивные выпады против всех и вся, гипотетические угрозы того, что вот он «приедет» со своими ребятами и разберётся, - были всё попытки сохранить равновесие, исправить крен, сбалансировать себя. Приедет, разберётся, страшный и несгибаемый Мишка, отлично знающий стрелковое оружие, современные автомобили, смотрящий Мишка… Передо мной лежал испуганный пацан, которого страшила чёрная дыра срока, ожидавшая его. Десять лет - утоли мои печали, десять лет чёрной дыры. Непроницаемые десять. Если три только года, то ещё светится в черноте обмылочным светом, светится черно-жёлтое внутри. Три года - это хуйня, они проницаемы… Пять лет это уже чернее… 1 октября в цементной караулке Лефортовского суда, в караулке номер три, юный отмороженный рецидивист с третьей ходкой по той же статье 158-й, кража,.. после того как прокурор запросил ему пять лет, но ещё до вынесения приговора, спустился вниз, счастливый. «Пять, по минимуму запросили, а ведь по этой статье по этому пункту от пяти до десяти…» Он бегал по караулке, радовался, радовался, захлёбываясь, рассказывал о предыдущих сроках и отсидках. Потом расстелил куртку на газетах, улёгся, и стал вдруг тухнуть, как уголёк. Затухать. «Пять лет, - вдруг сказал он. - это ж до ебени матери как много, целых пять лет!»
Лёха, крыса, стукач, одинокий Каин, тянулся с пола, стараясь увидеть свои мышцы в зеркало ( в «обезьяну» на жаргоне), вставал на таз, пыжился. Напрягал мышцы Минотавра, вглядывался в них. Мышцы были его защитой, бронёй от срока, от тюремных годов, от страха. Больше, мощнее, сильнее, качал он себя, Pumping iron был этот Лёха Минотавр: «Как, Лимонов, посмотри, подкачался я, да, хорошо подкачался, а? Прибыль видна или нет? Не стыдно мне будет на воле с такими мышцами? А где это ты? - спросят, - в спортлагере, да? В тюрьме, вот где, да. - В тюрьме все доходяги. В тюрьме? Не может быть?!»
Лёха защищался мышцами, бронёй прыщавой спины от страха тюрьмы. Он был как мощный носорог в доспехах. Казалось, если пройти и задеть его за доспехи, за его носорожью кожу, то обдерёшься, то на теле будут царапины, борозды…
Я просидел под тяжестью 222-й статьи, части 3-й около пяти месяцев. Я привык. Но когда на меня сбросили страшные плиты статей 205-й и 208-й, я стал просыпаться среди ночи. Небо было тёмное, кромешное. Я лежал и пытался спать дальше. У меня херово получалось дальше. Когда только по одной 205-й статье тебе грозит до 20 лет заключения, то как ты можешь спать дальше? Каждый день в тюрьме - это битва за себя, против тюрьмы. В войне против тюрьмы невозможно победить один раз и дальше вдруг перейти в состояние мира, выйти в спокойные воды, где мозг не будет кипеть в ужасе. В этой войне нужно побеждать каждое утро, с момента, когда открываешь глаза, нужно воевать каждую минуту и побеждать весь день. Наутро побеждать опять. Эта война не знает передышек.
Потому я утверждаю, что все мы здесь мученики - толпы татуированных Христов. Наши мозги кипят, наша психика деформирована, ибо наши нервы рухнули, расплавившись, как расплавились стальные скелеты зданий Мирового торгового центра в Нью-Йорке, и сверху их накрыла, всей тяжестью обломков наша психика… Чудовищное напряжение готово разорвать нас изнутри ежеминутно.
ВСЯ КОРОЛЕВСКАЯ РАТЬ
В начале июня 1997 года в ржавом, мрачном поезде «Душанбе - Москва» мы вернулись в Москву на Казанский вокзал из Азии. Окна состава защищали решётки, но несмотря на это половина стекол была выбита. Часть дверей отсутствовала. Состав напоминал состав 1919 года. На перроне Казанского вокзала нас встретила горстка родственников и друзей. Мы - это отряд из девяти национал-большевиков со мною во главе. Мы побывали в Казахстане, Узбекистане и Таджикистане и, проехав только на поездах 11700 километров, возвратились. 14 июня наше полуподвальное помещение на 2-й Фрунзенской улице, дом 7, служившее нам штабом партии и редакцией газеты «Лимонка», взорвали. Взрыв пришёлся на 5 часов утра, субботу. Тогда мы терялись в догадках, кто бы это мог сделать. Дело было ни в том, что у нас не было врагов, дело было в том, что у нас врагов было слишком много. 18 сентября 1996 года неподалёку от помещения редакции меня дождались, сбили сзади с ног и избивали ногами в голову. Тогда мы вычислили, что это были люди Лебедя. А кто взорвал нас? Сегодня я прихожу к выводу, что нас тогда взорвали казахи. Люди из Комитета Национальной Безопасности Казахстана. Это их стиль. Ведь тогда мы только что вернулись из их страны, куда ездили не с очень дружественными намерениями… Нас призвали на 2 мая 1997 года как русскую национальную организацию поучаствовать в казачьем круге казаки Кокчетава. На круге должен был быть поднят вопрос об отделении Кокчетавской области от Казахстана. Круг не состоялся, были аресты, Кокчетавскую область ликвидировали Указом Назарбаева от 4 мая, а мы прокатились по казахской земле в облаке интриг и приключений. Составными частями облака являлись казахское коварное гостеприимство, бешбармак, приготовленный майором КНБ Карибаевым, майор цитировал Омара Хайяма; тёмные очки полковника КНБ Бектасова в Алма-Ате, день рождения Дариги Нурсултановны Назарбаевой - дочки и моя с ней встреча в Алма-Ате в помещении телеканала «Хабар». Нам оказали коварное гостеприимство и коварно отправили в страшный Самарканд. Когда мы не сумели там погибнуть, в Москве нам взорвали штаб-квартиру. Чтоб не лезли в Казахские дела. Чтоб не ездили на казачий круг. Чтоб не зазнавались. Аудио-звуковой привет с вибрациями. Я видел решётку нашего окна, вплющившуюся в стену штаба, если бы кто-нибудь был там в субботние ранние 5 часов, из этого существа получилась бы котлета.
14 июня 1997 я и увидел впервые офицера Дмитрия Кондратьева, который через четыре года будет одним из следователей, арестовавших меня на Алтае 7 апреля 2001 года. И так, занавес поднят, и первое действующее лицо появилось на сцене. С усами, высокий, худой, просто одетый, он явился на место взрыва ещё с одним типом из ФСБ. (Второго я в моей жизни более не встречал.) Все большие службы уже находились на месте. Туда сбежались все спецслужбы Москвы, на этот взрыв. Когда я туда приехал, они распоряжались там, как у себя дома. Помню, что менты стали наезжать на меня, едва не обвиняя во взрыве нас самих. Кондратьев с сослуживцем подошли последними. И в стиле конторы, за закрытой дверью, поговорили со мной. Я обещал им, если что узнаю, немедленно их информировать. В течение последующих полутора лет Кондратьев, кажется, появлялся в штабе два, три или, может быть, четыре раза без особенных последствий для нас. Я уже стал забывать о нём, когда в самом начале января 1999 года он позвонил крайне возбуждённый и попросил встречи, сказал что одно важное лицо желает со мною встретиться. Но до этого мне нужно встретиться с ним. При встрече он сообщил, что на Лубянке организовалось новое Управление по борьбе с политическим экстремизмом и терроризмом, и что его начальник генерал Зотов хотел бы со мною побеседовать. Что генерал на новой должности хочет лично поглядеть на лидеров радикальных партий. Я сказал Кондратьеву, что готов встретиться, мне интересно, я человек живой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
 сантехника в королёве 

 плитка для кухни для пола