Я единственный такой техник на земле, потому что со вторым расправилась присутствующая здесь дама. Я могу сделать так, что форвард расслышит команду «Ешь!», хотя большинство болельщиков кричит «Бей!». Я могу за несколько дней изобразить точную схему вашей памяти, шериф, и, скажем, вашей, асессор, и потом дней за пять могу поменять их местами. Приведите мне гениального скрипача, я перепишу его память на пьянчужку с' городской свалки, и пьянчужка выйдет отсюда вдохновенный и талантливый, как Паганини. Впрочем, вы не приведете и он не выйдет, поскольку мы под замком. Но в принципе это так.
Ван Ваттап умолк. Асессор опомнился первым. Может быть, О'Ши опередил бы и тут, но О'Ши был занят – он записывал речь Ван Ваттапа.
– Так что же? – спросил асессор. – Вы переписали память доктора Лущи на тело Бро, а память Бро на тело доктора Лущи?
– Почти что так, – ответил Ван Ваттап. – Я очистил мемодромы Бро и записал на них память доктора наук. Это был первый комплексный опыт переписки. Он не лишен был впечатляющей зрелищности. Алкоголик, мелкий мошенник разом превращается в респектабельного доктора наук. Ведь вы – доктор наук? – спокойно обратился Ван Ваттап к тощему.
– А память Бро вы перенесли на тело доктора Лущи? – поспешно и настойчиво повторил асессор, стараясь принять удар на себя.
– Ну, кому это нужно, – поморщился Ван Ваттап. – Такой пакости на земле в избытке. В ту пору мои технические возможности были довольно ограничены, я не смог бы заложить ее в кассеты, даже если бы захотел. Я просто выбросил ее вон. Ее нет.
– А какова судьба тела доктора Лущи? – тихо спросил асессор.
– Видите ли, – ответил Ван Ваттап, – узор на коврах мемодромов – штука нежная. Молекулярный уровень – вы должны понимать, что это такое. Любые доступные сейчас средства прочтения этого узора слишком грубы. Это все равно что вслепую пересчитывать кочергой сервизы в посудной лавке. Узор неминуемо разрушается при считывании. Теперь у меня есть метод, позволяющий обойти эту трудность. Я могу, читая узор, одновременно записать его в память парка вычислительных машин. По этой записи я всегда его восстановлю. Но в то время этот способ еще не был разработан, и тело, о котором вы спрашиваете, после считывания узора памяти было, что называется, «табула раса», чистый лист, на котором ничего не записано. Разбуди мы его, нам пришлось бы иметь дело с сорокачетырехлетним младенцем. Расходы по содержанию таких объектов очень велики, и, к сожалению, нам пришлось уступить тело в гипотермированном виде тем, кто интересуется такими вещами.
– Кому именно уступить? – настаивал асессор.
– Не знаю. Мы получили его от агентства и передали агентству.
– Какому агентству?
– Агентству, которое поставляет материал для подобных опытов.
– Значит, вы утверждаете, что существует коммерческое агентство, занимающееся добычей и торговлей живыми людьми для исследовательских целей?
– Странно! Это для вас открытие? Да оно существовало еще тогда, когда я о научной работе и не помышлял! Рекламных объявлений оно, конечно, не печатает, но все, кому это нужно, о нем знают и с ним сотрудничают.
– Великолепно! – взвился О'Ши. – И почем, простите, например, я?
– Не знаю. За доктора наук семь лет назад с нас взяли что-то около двухсот тысяч, а за Бро – что-то около десяти. Бро шел без сертификата, а на доктора наук мы потребовали сертификат. Агентство гарантировало, что мы получим доброкачественный образец интеллектуала с удовлетворительными способностями к научной работе. Оно приложило список ваших научных трудов, – вновь обратился Ван Ваттап к тощему.
– Вы с ним ознакомились? – продолжал асессор отвлекать огонь на себя.
– Чисто поверхностно. Это не моя специальность. Что-то геофизическое, если не ошибаюсь. Но выглядело это достаточно солидно.
– Вы сами вступали в контакт с агентством?
– Нет. Всеми внешними связями ведал Нарг. Я по складу характера не люблю и не умею поддерживать внешние контакты. Я, как улитка, лучше всего чувствую себя в четырех стенах, когда никто не мешает мне думать и работать.
– А вы подумали о том, – тихо сказал асессор, – что у доктора Лущи тоже могут быть какие-то пристрастия к своим четырем стенам? Я имею в виду его собственное тело.
Ван Ваттап пожал плечами.
– Прекрасно понимаю, куда вы метите, – ответил он. – Это меня заботило, но я вынужден был свести заботы к плану послепроцедурных психологических отклонений. Нам пришлось убедить себя, что именно этим нам следует ограничиться. Ведь не по нашей злой воле доктор Луща оказался объектом купли-продажи. Насколько мне известно, его приобрели у какой-то клиники, где необходимость в нем миновала.
– У какой именно клиники? – перебил асессор.
– Такими подробностями обычно не интересуются, – ответил Ван Ваттап. – Уж не хотите ли вы возложить на меня ответственность еще и за создание общества, в котором такие объекты продаются и покупаются?
– Некоторую часть хотел бы, – сказал асессор. – А именно ту, в которой вы обеспечиваете его процветание.
– Что ж так мало! – возразил Ван Ваттап. – Ведь я в вашей власти. Смешно ожидать, что кто-нибудь из тех, кто нам нужен, сам добровольно согласится на подобный опыт, а он был необходим, и подбор пары – дело не такое простое. Имеется ряд ограничений, обмен осуществим для двух людей из миллиона, а результаты первого опыта были практически непредсказуемы. Нарг и я – мы долго колебались, тщательно готовили процедуру, и, если учесть, что это был первый комплексный опыт, любой признал бы его результат блестящим. Любой, но не я. Меня интересовали тончайшие детали, и тут я потерпел неудачу. Объект оказался неполноценным и страдает рядом расстройств, природа которых неоднозначна. Отчасти они могли быть результатом несовершенства нашей методики, а отчасти – следствием органических нарушений, вызванных инцидентом, жертвой которого доктор Луща оказался в Африке. Об этом инциденте и о том, что агентство, таким образом, поставило нам не полностью доброкачественный материал, я, к сожалению, узнал слишком поздно – уже после опыта. От самого доктора Лущи в его новом облике, когда начал обсуждать с ним возможность продолжения его научной карьеры. Не сомневайтесь: прояви он способности к этому – он получил бы соответствующий пост и разумную компенсацию за ущерб.
– Не сомневаюсь, – начал было асессор, но Ван Ваттап повелительным жестом велел ему молчать и продолжал:
– Ценой пятилетних трудов я разработал новую методику и поручил Наргу добыть тело доктора Лущи. Теперь мы могли бы вернуть ему его память из тела Бро. Но агентство, к сожалению, не смогло удовлетворить нашу просьбу. По размышлении я нашел, что, обследовав память ближайших родственников доктора, – скажем, отца или сына, – я мог бы получить ценную информацию и с ее помощью устранить многие дефекты, на которые жаловался объект. Это при том, что я теперь настолько силен, что с уверенностью могу сказать: опыт не причинил бы никакого вреда сыну доктора Лущи. Я был настолько уверен в этом, что Нарг дал агентству такие гарантии и договорился о двухнедельной аренде Лущи-младшего, после чего тот мог бы как ни в чем не бывало начать и продолжить свою поездку. Но, – и тут Ван Ваттап снова обернулся к тощему, – вы каким-то образом узнали о наших планах, узнали далеко не всё, извратили это по-своему и сорвали опыт, который имел большие шансы сделать вас полноценным человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Ван Ваттап умолк. Асессор опомнился первым. Может быть, О'Ши опередил бы и тут, но О'Ши был занят – он записывал речь Ван Ваттапа.
– Так что же? – спросил асессор. – Вы переписали память доктора Лущи на тело Бро, а память Бро на тело доктора Лущи?
– Почти что так, – ответил Ван Ваттап. – Я очистил мемодромы Бро и записал на них память доктора наук. Это был первый комплексный опыт переписки. Он не лишен был впечатляющей зрелищности. Алкоголик, мелкий мошенник разом превращается в респектабельного доктора наук. Ведь вы – доктор наук? – спокойно обратился Ван Ваттап к тощему.
– А память Бро вы перенесли на тело доктора Лущи? – поспешно и настойчиво повторил асессор, стараясь принять удар на себя.
– Ну, кому это нужно, – поморщился Ван Ваттап. – Такой пакости на земле в избытке. В ту пору мои технические возможности были довольно ограничены, я не смог бы заложить ее в кассеты, даже если бы захотел. Я просто выбросил ее вон. Ее нет.
– А какова судьба тела доктора Лущи? – тихо спросил асессор.
– Видите ли, – ответил Ван Ваттап, – узор на коврах мемодромов – штука нежная. Молекулярный уровень – вы должны понимать, что это такое. Любые доступные сейчас средства прочтения этого узора слишком грубы. Это все равно что вслепую пересчитывать кочергой сервизы в посудной лавке. Узор неминуемо разрушается при считывании. Теперь у меня есть метод, позволяющий обойти эту трудность. Я могу, читая узор, одновременно записать его в память парка вычислительных машин. По этой записи я всегда его восстановлю. Но в то время этот способ еще не был разработан, и тело, о котором вы спрашиваете, после считывания узора памяти было, что называется, «табула раса», чистый лист, на котором ничего не записано. Разбуди мы его, нам пришлось бы иметь дело с сорокачетырехлетним младенцем. Расходы по содержанию таких объектов очень велики, и, к сожалению, нам пришлось уступить тело в гипотермированном виде тем, кто интересуется такими вещами.
– Кому именно уступить? – настаивал асессор.
– Не знаю. Мы получили его от агентства и передали агентству.
– Какому агентству?
– Агентству, которое поставляет материал для подобных опытов.
– Значит, вы утверждаете, что существует коммерческое агентство, занимающееся добычей и торговлей живыми людьми для исследовательских целей?
– Странно! Это для вас открытие? Да оно существовало еще тогда, когда я о научной работе и не помышлял! Рекламных объявлений оно, конечно, не печатает, но все, кому это нужно, о нем знают и с ним сотрудничают.
– Великолепно! – взвился О'Ши. – И почем, простите, например, я?
– Не знаю. За доктора наук семь лет назад с нас взяли что-то около двухсот тысяч, а за Бро – что-то около десяти. Бро шел без сертификата, а на доктора наук мы потребовали сертификат. Агентство гарантировало, что мы получим доброкачественный образец интеллектуала с удовлетворительными способностями к научной работе. Оно приложило список ваших научных трудов, – вновь обратился Ван Ваттап к тощему.
– Вы с ним ознакомились? – продолжал асессор отвлекать огонь на себя.
– Чисто поверхностно. Это не моя специальность. Что-то геофизическое, если не ошибаюсь. Но выглядело это достаточно солидно.
– Вы сами вступали в контакт с агентством?
– Нет. Всеми внешними связями ведал Нарг. Я по складу характера не люблю и не умею поддерживать внешние контакты. Я, как улитка, лучше всего чувствую себя в четырех стенах, когда никто не мешает мне думать и работать.
– А вы подумали о том, – тихо сказал асессор, – что у доктора Лущи тоже могут быть какие-то пристрастия к своим четырем стенам? Я имею в виду его собственное тело.
Ван Ваттап пожал плечами.
– Прекрасно понимаю, куда вы метите, – ответил он. – Это меня заботило, но я вынужден был свести заботы к плану послепроцедурных психологических отклонений. Нам пришлось убедить себя, что именно этим нам следует ограничиться. Ведь не по нашей злой воле доктор Луща оказался объектом купли-продажи. Насколько мне известно, его приобрели у какой-то клиники, где необходимость в нем миновала.
– У какой именно клиники? – перебил асессор.
– Такими подробностями обычно не интересуются, – ответил Ван Ваттап. – Уж не хотите ли вы возложить на меня ответственность еще и за создание общества, в котором такие объекты продаются и покупаются?
– Некоторую часть хотел бы, – сказал асессор. – А именно ту, в которой вы обеспечиваете его процветание.
– Что ж так мало! – возразил Ван Ваттап. – Ведь я в вашей власти. Смешно ожидать, что кто-нибудь из тех, кто нам нужен, сам добровольно согласится на подобный опыт, а он был необходим, и подбор пары – дело не такое простое. Имеется ряд ограничений, обмен осуществим для двух людей из миллиона, а результаты первого опыта были практически непредсказуемы. Нарг и я – мы долго колебались, тщательно готовили процедуру, и, если учесть, что это был первый комплексный опыт, любой признал бы его результат блестящим. Любой, но не я. Меня интересовали тончайшие детали, и тут я потерпел неудачу. Объект оказался неполноценным и страдает рядом расстройств, природа которых неоднозначна. Отчасти они могли быть результатом несовершенства нашей методики, а отчасти – следствием органических нарушений, вызванных инцидентом, жертвой которого доктор Луща оказался в Африке. Об этом инциденте и о том, что агентство, таким образом, поставило нам не полностью доброкачественный материал, я, к сожалению, узнал слишком поздно – уже после опыта. От самого доктора Лущи в его новом облике, когда начал обсуждать с ним возможность продолжения его научной карьеры. Не сомневайтесь: прояви он способности к этому – он получил бы соответствующий пост и разумную компенсацию за ущерб.
– Не сомневаюсь, – начал было асессор, но Ван Ваттап повелительным жестом велел ему молчать и продолжал:
– Ценой пятилетних трудов я разработал новую методику и поручил Наргу добыть тело доктора Лущи. Теперь мы могли бы вернуть ему его память из тела Бро. Но агентство, к сожалению, не смогло удовлетворить нашу просьбу. По размышлении я нашел, что, обследовав память ближайших родственников доктора, – скажем, отца или сына, – я мог бы получить ценную информацию и с ее помощью устранить многие дефекты, на которые жаловался объект. Это при том, что я теперь настолько силен, что с уверенностью могу сказать: опыт не причинил бы никакого вреда сыну доктора Лущи. Я был настолько уверен в этом, что Нарг дал агентству такие гарантии и договорился о двухнедельной аренде Лущи-младшего, после чего тот мог бы как ни в чем не бывало начать и продолжить свою поездку. Но, – и тут Ван Ваттап снова обернулся к тощему, – вы каким-то образом узнали о наших планах, узнали далеко не всё, извратили это по-своему и сорвали опыт, который имел большие шансы сделать вас полноценным человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23