Судя по ответу, Роман уже давно об этом думал, потому что ответил без запинки:
— Если пани графиня соизволит выслушать моё мнение, то я бы советовал панне Яблонской отписать лишь часть состояния, а все завещать церкви. И широко оповестить всех соседей об этом. А если возникнет необходимость — и изменить завещание или внести изменения в прежнее.
Не привыкший обсуждать свои дела со слугами, нотариус надулся и чуть ли не собирался отказаться вообще работать над моим завещанием, однако разумный совет Романа заставил его поневоле взять дело в свои руки, выясняя неясное.
— А спешка такая по какой причине? — спросил он, обращаясь уже не ко мне, а к Роману.
— А по той причине, — не моргнув глазом пояснил Роман, — чтобы кое-какие нежелательные персоны расстались с напрасными надеждами. Вы, пан советник, лучше меня знаете, какой лакомый кусочек представляет молодая богатая женщина, к тому же сирота, знаете, сколько крутится вокруг неё искателей богатого приданого, И это бы ещё ничего, однако случается и так, что на самую жизнь богатой невесты покушаются, не приведи Господь…
Пан Юркевич даже вздрогнул, услышав такие страшные слова. Внимательно поглядел на Романа, потом перевёл взгляд на меня. Вспомнил, видно, что Роман, человек уже немолодой, в нашем доме провёл всю жизнь, перестал дуться и в глазах его вроде бы мелькнуло понимание. Ведь и он сам только что назвал меня, оговорившись «дитя моё».
— Ну, раз пани графиня так желает, сделаем по её воле. Что же касается интересов Зоси Яблонской… найдём достойного поручителя, которому можно довериться. Он и о доходах, в случае чего, позаботится. Тогда мне обязательно понадобятся сведения и о французской недвижимости. Надеюсь, они имеются?
— Телеграмму месье Дэсплену мы отправили, но полагаю, если все своё состояние я оставляю костёлу, можно сформулировать мою волю в самых общих чертах.
— А конкретные суммы для прислуги? Тут уж нужно упомянуть как конкретную сумму, так и конкретную особу. Без этого не обойдёшься.
Я и не собиралась обходиться, ясное дело, в завещании упомяну всю свою дворню, но вот, черт побери, откуда мне знать, кто конкретно в данное время обслуживает мой дворец в Монтийи? Это мне гораздо сподручнее было бы обсудить с Романом, а не со своим официальным поверенным, но для соблюдения остатков приличий мне пришлось Романа отослать. И все равно пан Юркевич не замедлил поинтересоваться, с чего это у меня столь доверительные отношения с простым кучером и такое к нему уважение.
— Роман не просто кучер, — сухо пояснила я. — Во Франции он оказал мне просто неоценимую услугу. Французским языком Роман владеет прекрасно, и, пользуясь своими знакомствами среди тамошней прислуги, он сумел получить такие сведения, благодаря которым буквально спас и меня, и моё имущество. Так что о моем состоянии он осведомлён гораздо лучше меня самой, и уже сколько раз мне приходилось обращаться к нему за практическими советами.
Объяснение вполне удовлетворило юриста, и он принялся за составление завещания. И тут просто надивиться не мог, что почти ни на один из его вопросов я не могла дать точного ответа. Как могло получиться, что, поехавши во Францию специально для решения имущественных проблем, я так мало знаю о своём французском имуществе? Ведь вроде бы я женщина неглупая, вон как умно распоряжалась делами здесь по кончине мужа, и соображала, и сама ему, старому нотариусу, многое подсказала. А теперь ни одного путного вопроса решить не могу. И так он меня стыдил, старый зануда, что довёл до крайности. Ах, ты так, ну погоди же…
— Ладно, так и быть, признаюсь пану, — потупив глаза покаянно заговорила я. — Но, умоляю, никому ни слова. Видите ли, во Францию приехавши, я накинулась на устрицы, уж очень я их люблю. Короче, питалась одними устрицами, запивая их шампанским и белым вином, и потому постоянно была пьяна.
Несчастный нотариус так и застыл раскрыв рот от изумления.
— Что это? Как это? Госпожа графиня шутить изволит?
— Да нет, какие уж тут шутки, так оно и было. Чистая правда.
— Да как же такое возможно? — в панике выкрикнул шёпотом бедный старик, соблюдая профессиональную тайну даже в состоянии ошеломленности. — И советник Дэсплен ничего не заметил?!
— Заметил, разумеется, как такое не заметить? Именно поэтому он перестал говорить со мной о делах и общался только с Романом.
— О, Езус-Мария!
— «И бочонок рома»! — восклицали в таких случаях французы, — услужливо подсказала я. — Жизнь — тяжёлая штука.
Вот так, хвативши обухом старика нотариуса, я обрела наконец покой, он присмирел и перестал придираться. Правда, соображать и заниматься делом тоже перестал, пришлось мне же его отпаивать коньяком, благо столик с напитками был заранее накрыт в кабинете. Собственноручно наполнив рюмку, я поднесла её поверенному, и тот послушно хватил, не отдавая себе отчёта в том, что он пьёт и кто ему подносит.
Воспрянув с помощью коньяка, нотариус потребовал к себе Романа. Бесценный Роман прекрасно знал состав обслуживающего персонала моего поместья, и они на пару с нотариусом выделили каждому из прислуги завещанную мною сумму. В том числе и прислуге дворца в Монтийи последующего века. Вдобавок, поскольку я-то сейчас была трезва как стёклышко и ничем не занималась, а только внимательно слушала беседу мужчин, узнала массу нового. Оказывается, в моем распоряжении находилось ещё одно большое поместье под Лионом, доставшееся мне от прадеда, которое к двадцатому веку куда-то подевалось, ибо месье Дэсплен о нем не упоминал. Да ещё очень доходные товарные склады в Гавре, тоже за сто лет безвозвратно утерянные. Надо же, холера, слишком уж расточительны были мои французские предки!
Засиделись мы допоздна, и пану Юркевичу уже поздно и небезопасно было возвращаться в Варшаву. Он согласился остаться у меня на ночь, причём я должна была клятвенно пообещать отправить его чуть свет. Договорились, что уже подготовленное завещание он привезёт мне на подпись послезавтра.
Понадеявшись, что завтрашний день я уж как-нибудь переживу, я наконец отправилась спать в собственную спальню, в собственную постель.
* * *
Долго я не могла заснуть, все что-то мешало. Сначала собственная постель. Оказалось, матрасы XX века куда удобнее этих, вроде бы столь мягких перин. Кто бы мог подумать, что лежать на прославленных перинах — мука мученическая! То какие-то углубления, ямы и впадины, то вдруг впивающееся в бок колючее возвышение, то куча сбившихся в твёрдые комья каких-то россыпей. Примостившись наконец, я вроде бы заснула и проснулась от духоты. Привыкла спать с открытым окном, видите ли. Вскочила, подошла к окну. Разумеется, закрыто, да ещё для теплоты и ковриком занавешено. Содрав коврик и распахнув окно, я с наслаждением вдохнула свежий воздух, полюбовалась на звёздное небо, послушала деревенскую тишину и, вернувшись в постель, заснула.
И опять что-то меня разбудило. Не спится толком, и все тут, а ведь устала после дороги, да и день выдался хлопотливый. На этот раз меня разбудил шум. Я совсем проснулась, открыла глаза и стала прислушиваться. В окно светил месяц, немного рассеивая сумрак тёмной спальни. И все равно темно. Рука потянулась к лампочке на прикроватной тумбочке. Кажется, я чертыхнулась и помянула «холеру», что совсем не.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98