Все же, если хотите послушать моего совета, бросьте это дело. Потому что, знаете ли, насколько мне известно, мои предки по этой линии были очень странные люди. Видите, я не боюсь чернить своих родичей в ваших интересах, Пайкрафт!
— Дайте мне попробовать, — сказал Пайкрафт. Я откинулся на стуле. Огромным усилием воображения я попытался представить себе, каким он станет потом… но безуспешно.
— А вы подумали, Пайкрафт, — сказал я, — на какого дьявола вы будете похожи, когда похудеете?
Он не внял голосу разума. Я взял с него слово никогда больше не говорить со мной о его отвратительной полноте — никогда, что бы ни случилось! — и только тогда отдал ему маленький лоскут кожи.
— Тошнотворное снадобье, — сказал я.
— Ничего, — ответил он и взял рецепт. Посмотрев на него, он выпучил глаза: — Но позвольте!..
Только теперь он обнаружил, что рецепт был написан не по-английски.
— Насколько это в моих силах, — сказал я, — я вам переведу.
Я постарался перевести рецепт как можно лучше. Затем в течение двух недель мы не разговаривали. Как только Пайкрафт ко мне приближался, я хмурился и делал знак, чтобы он отошел. Он соблюдал наш уговор но к концу второй недели был такой же толстый, как и прежде. Наконец он не выдержал.
— Я должен поговорить с вами, — сказал он. — Так не годится! Здесь что-то не то. Не помогает. Не к чести вашей прабабушки…
— Где рецепт?
Он осторожно извлек его из бумажника.
Я пробежал глазами перечень всех составных частей:
— Вы тухлое яйцо взяли?
— Нет. А разве нужно было… тухлое?
— Это подразумевается во всех рецептах моей любезной прабабушки, — сказал я. — Если качество или состояние не указано, надо брать самое худшее. Она была женщина решительная и не терпела паллиативов. Из остальных веществ одно или два можно заменить другими. А яд гремучей змеи был свежий?
— Я достал гремучую змею у Джемрака. Она обошлась мне…
— Ну, это ваше дело. Теперь последняя часть состава…
— Я знаю человека, который…
— Прекрасно. Гм!.. Я напишу вам, какие составные части можно заменить и чем. Насколько я знаю язык, орфография в этом рецепте особенно хромает. Между прочим, под словом «пес» здесь подразумевается бродячий пес.
В продолжение месяца я постоянно видел Пайкрафта в клубе — все таким же толстым и озабоченным. Он соблюдал соглашение и только иногда нарушал дух нашего договора, с сокрушением покачивая головой. Однажды в гардеробе у него вырвалось:
— Ваша прабабушка…
— Не слова о ней! — оборвал я его, и он прикусил язык.
Я уже считал, что он разочаровался в рецепте и отстал от меня. Один раз я видел, как он разговаривал (о своей полноте) с тремя новыми членами клуба, как бы в поисках других рецептов. Как вдруг, совсем неожиданно, пришла телеграмма.
— Мистеру Формалину! — под самым моим носом выкрикнул мальчик, который состоит в клубе на побегушках. Я взял телеграмму и сразу распечатал ее:
«Ради бога, приходите. Пайкрафт».
— Гм! — пробормотал я.
По правде сказать, я так обрадовался этой телегамме, предвещавшей реабилитацию моей прабабушки, что позавтракал с отменным аппетитом.
Адрес я узнал у швейцара. Пайкрафт занимал верхнюю половину дома на Блумсбери, и я помчался туда, как только выпил кофе с бенедиктином. Не успел даже докурить сигару.
— Мистер Пайкрафт дома? — спросил я внизу.
Мне ответили, что он, вероятно, болен: два дня не выходил из дому.
Я сказал, что он ждет меня, и мне предложили подняться.
На площадке я позвонил у двери с решеткой.
«Все-таки не следовало ему пробовать это средство, — подумал я. — Человек, который жрет, как свинья, должен и выглядеть, как свинья».
Почтенного вида женщина с озабоченным лицом и кое-как надетым чепцом появилась по ту сторону решетки.
Я назвал себя, и она нерешительно отперла дверь.
— Ну? — спросил я, когда мы остановились друг против друга в прихожей Пайкрафта.
— Он сказал, что, если вы придете, чтобы шли прямо к нему, — наконец заговорила она, продолжая неподвижно смотреть на меня, вместо того чтобы показать мне дорогу. Потом понизила голос: — Он заперся, сэр.
— Заперся?
— Заперся еще со вчерашнего утра и никого не впускает, сэр. И все время ругается. Беда, как бранится!
Я посмотрел на дверь, которую она мне показала глазами.
— Здесь? — спросил я.
— Да, сэр.
— Что с ним?
Она печально покачала головой:
— Все время еды требует, сэр! Тяжелой еды. Я достаю ему, что могу: свинину, пудинг, колбасу, свежий хлеб. Все вот такое тяжелое. Оставляю у дверей, раз ему так хочется, а сама ухожу. А сколько он ест, сэр, что-то ужасное!
В это время из-за двери раздался визгливый голос:
— Это Формалин?
— Это вы, Пайкрафт? — закричал я, подошел к двери и постучал.
— Скажите, чтобы она ушла!
Я велел ей уйти.
И тогда за дверью послышалась возня, будто кто-то нащупывал ручку в темноте, и я услышал знакомое хрюканье Пайкрафта.
— Все в порядке, — сказал я, — она ушла.
Но дверь еще долго не отворялась.
Наконец ключ повернулся, и голос Пайкрафта сказал:
— Войдите!
Я нажал на ручку и открыл дверь, естественно ожидая, что увижу Пайкрафта.
Но его не было.
Никогда в жизни я не был так потрясен. Я увидел его кабинет в необыкновенном беспорядке: опрокинутые стулья, груды грязных тарелок и блюд, наваленных вместе с книгами и письменными принадлежностями. Но Пайкрафта…
— Ладно, ладно, дружище, закройте дверь! — сказал он, и тут я увидел его.
Он был наверху, в углу над дверью, у самого карниза, будто его приклеили к потолку. Лицо у него было смущенное и жалкое. Он пыхтел и махал руками.
— Закройте дверь, — попросил он. — Если эта женщина узнает, в чем дело…
Я закрыл дверь, отошел на несколько шагов и, разинув рот, смотрел на него.
— Если только что-нибудь не выдержит и вы сорветесь, — сказал я, — вы сломаете себе шею.
— Увы, я был бы этому рад, — просипел он.
— Что за ребячество? В вашем возрасте и при вашем весе я бы не рискнул заниматься такой гимнастикой…
— Оставьте! — простонал он, и видно было, что он очень страдает. — Я вам все объясню, — и он опять замахал руками.
— Но как же, черт побери, вы там держитесь?
И вдруг я понял, что ему и не надо было держаться, что он висел, прижатый к потолку той же силой, которая заставляет лететь вверх пузырь, наполненный газом.
Он начал отчаянно барахтаться, чтобы оторваться от потолка и спуститься ко мне по стене.
— Это все ваш рецепт, — пыхтел он, работая руками и ногами. — Ваша праба…
В этот момент он неосторожно схватился за висевшую на стене гравюру в рамке, она сорвалась, и он взлетел обратно к потолку, а картина шлепнулась на диван. Он ударился о потолок, и я понял, почему он на самых выступающих местах своего тела весь запачкан белым. Он снова начал спускаться, на этот раз осторожнее, держась за полку камина.
Поистине это было необыкновенное зрелище: большой, жирный, полнокровный человек лез головой вниз, стараясь изо всех сил спуститься с потолка на пол.
— Лекарство… — сказал он, — подействовало чересчур сильно.
— Как так?
— Потеря в весе — почти полная!
И тут я, конечно, все понял.
— Клянусь богом, Пайкрафт! — воскликнул я. — Вы хотели лечиться от ожирения. Но вы всегда называли это «сбавлять в весе». Вы упорно говорили: «сбавить в весе».
Признаться, я ликовал в душе. В эту минуту я готов был полюбить Пайкрафта.
1 2 3
— Дайте мне попробовать, — сказал Пайкрафт. Я откинулся на стуле. Огромным усилием воображения я попытался представить себе, каким он станет потом… но безуспешно.
— А вы подумали, Пайкрафт, — сказал я, — на какого дьявола вы будете похожи, когда похудеете?
Он не внял голосу разума. Я взял с него слово никогда больше не говорить со мной о его отвратительной полноте — никогда, что бы ни случилось! — и только тогда отдал ему маленький лоскут кожи.
— Тошнотворное снадобье, — сказал я.
— Ничего, — ответил он и взял рецепт. Посмотрев на него, он выпучил глаза: — Но позвольте!..
Только теперь он обнаружил, что рецепт был написан не по-английски.
— Насколько это в моих силах, — сказал я, — я вам переведу.
Я постарался перевести рецепт как можно лучше. Затем в течение двух недель мы не разговаривали. Как только Пайкрафт ко мне приближался, я хмурился и делал знак, чтобы он отошел. Он соблюдал наш уговор но к концу второй недели был такой же толстый, как и прежде. Наконец он не выдержал.
— Я должен поговорить с вами, — сказал он. — Так не годится! Здесь что-то не то. Не помогает. Не к чести вашей прабабушки…
— Где рецепт?
Он осторожно извлек его из бумажника.
Я пробежал глазами перечень всех составных частей:
— Вы тухлое яйцо взяли?
— Нет. А разве нужно было… тухлое?
— Это подразумевается во всех рецептах моей любезной прабабушки, — сказал я. — Если качество или состояние не указано, надо брать самое худшее. Она была женщина решительная и не терпела паллиативов. Из остальных веществ одно или два можно заменить другими. А яд гремучей змеи был свежий?
— Я достал гремучую змею у Джемрака. Она обошлась мне…
— Ну, это ваше дело. Теперь последняя часть состава…
— Я знаю человека, который…
— Прекрасно. Гм!.. Я напишу вам, какие составные части можно заменить и чем. Насколько я знаю язык, орфография в этом рецепте особенно хромает. Между прочим, под словом «пес» здесь подразумевается бродячий пес.
В продолжение месяца я постоянно видел Пайкрафта в клубе — все таким же толстым и озабоченным. Он соблюдал соглашение и только иногда нарушал дух нашего договора, с сокрушением покачивая головой. Однажды в гардеробе у него вырвалось:
— Ваша прабабушка…
— Не слова о ней! — оборвал я его, и он прикусил язык.
Я уже считал, что он разочаровался в рецепте и отстал от меня. Один раз я видел, как он разговаривал (о своей полноте) с тремя новыми членами клуба, как бы в поисках других рецептов. Как вдруг, совсем неожиданно, пришла телеграмма.
— Мистеру Формалину! — под самым моим носом выкрикнул мальчик, который состоит в клубе на побегушках. Я взял телеграмму и сразу распечатал ее:
«Ради бога, приходите. Пайкрафт».
— Гм! — пробормотал я.
По правде сказать, я так обрадовался этой телегамме, предвещавшей реабилитацию моей прабабушки, что позавтракал с отменным аппетитом.
Адрес я узнал у швейцара. Пайкрафт занимал верхнюю половину дома на Блумсбери, и я помчался туда, как только выпил кофе с бенедиктином. Не успел даже докурить сигару.
— Мистер Пайкрафт дома? — спросил я внизу.
Мне ответили, что он, вероятно, болен: два дня не выходил из дому.
Я сказал, что он ждет меня, и мне предложили подняться.
На площадке я позвонил у двери с решеткой.
«Все-таки не следовало ему пробовать это средство, — подумал я. — Человек, который жрет, как свинья, должен и выглядеть, как свинья».
Почтенного вида женщина с озабоченным лицом и кое-как надетым чепцом появилась по ту сторону решетки.
Я назвал себя, и она нерешительно отперла дверь.
— Ну? — спросил я, когда мы остановились друг против друга в прихожей Пайкрафта.
— Он сказал, что, если вы придете, чтобы шли прямо к нему, — наконец заговорила она, продолжая неподвижно смотреть на меня, вместо того чтобы показать мне дорогу. Потом понизила голос: — Он заперся, сэр.
— Заперся?
— Заперся еще со вчерашнего утра и никого не впускает, сэр. И все время ругается. Беда, как бранится!
Я посмотрел на дверь, которую она мне показала глазами.
— Здесь? — спросил я.
— Да, сэр.
— Что с ним?
Она печально покачала головой:
— Все время еды требует, сэр! Тяжелой еды. Я достаю ему, что могу: свинину, пудинг, колбасу, свежий хлеб. Все вот такое тяжелое. Оставляю у дверей, раз ему так хочется, а сама ухожу. А сколько он ест, сэр, что-то ужасное!
В это время из-за двери раздался визгливый голос:
— Это Формалин?
— Это вы, Пайкрафт? — закричал я, подошел к двери и постучал.
— Скажите, чтобы она ушла!
Я велел ей уйти.
И тогда за дверью послышалась возня, будто кто-то нащупывал ручку в темноте, и я услышал знакомое хрюканье Пайкрафта.
— Все в порядке, — сказал я, — она ушла.
Но дверь еще долго не отворялась.
Наконец ключ повернулся, и голос Пайкрафта сказал:
— Войдите!
Я нажал на ручку и открыл дверь, естественно ожидая, что увижу Пайкрафта.
Но его не было.
Никогда в жизни я не был так потрясен. Я увидел его кабинет в необыкновенном беспорядке: опрокинутые стулья, груды грязных тарелок и блюд, наваленных вместе с книгами и письменными принадлежностями. Но Пайкрафта…
— Ладно, ладно, дружище, закройте дверь! — сказал он, и тут я увидел его.
Он был наверху, в углу над дверью, у самого карниза, будто его приклеили к потолку. Лицо у него было смущенное и жалкое. Он пыхтел и махал руками.
— Закройте дверь, — попросил он. — Если эта женщина узнает, в чем дело…
Я закрыл дверь, отошел на несколько шагов и, разинув рот, смотрел на него.
— Если только что-нибудь не выдержит и вы сорветесь, — сказал я, — вы сломаете себе шею.
— Увы, я был бы этому рад, — просипел он.
— Что за ребячество? В вашем возрасте и при вашем весе я бы не рискнул заниматься такой гимнастикой…
— Оставьте! — простонал он, и видно было, что он очень страдает. — Я вам все объясню, — и он опять замахал руками.
— Но как же, черт побери, вы там держитесь?
И вдруг я понял, что ему и не надо было держаться, что он висел, прижатый к потолку той же силой, которая заставляет лететь вверх пузырь, наполненный газом.
Он начал отчаянно барахтаться, чтобы оторваться от потолка и спуститься ко мне по стене.
— Это все ваш рецепт, — пыхтел он, работая руками и ногами. — Ваша праба…
В этот момент он неосторожно схватился за висевшую на стене гравюру в рамке, она сорвалась, и он взлетел обратно к потолку, а картина шлепнулась на диван. Он ударился о потолок, и я понял, почему он на самых выступающих местах своего тела весь запачкан белым. Он снова начал спускаться, на этот раз осторожнее, держась за полку камина.
Поистине это было необыкновенное зрелище: большой, жирный, полнокровный человек лез головой вниз, стараясь изо всех сил спуститься с потолка на пол.
— Лекарство… — сказал он, — подействовало чересчур сильно.
— Как так?
— Потеря в весе — почти полная!
И тут я, конечно, все понял.
— Клянусь богом, Пайкрафт! — воскликнул я. — Вы хотели лечиться от ожирения. Но вы всегда называли это «сбавлять в весе». Вы упорно говорили: «сбавить в весе».
Признаться, я ликовал в душе. В эту минуту я готов был полюбить Пайкрафта.
1 2 3