Это привычка, своего рода проба, поставленная на успехе.
Возвышенное похоже на удивление. Это одна из присущих человеку эмоций, но наше сознание устроено так, что чувство это крайне недолговечно. Если бы все вокруг нас было возвышенным, мы бы попросту застыли на месте с отвисшими челюстями, не способные думать, не способные есть, не способные жить. Человек, не способный удивляться, духовно мертв, но это чувство, пожалуй, относится к тому, что выходит за пределы человеческой шкалы понимания, как геологические периоды времени или физические масштабы галактик. Если вас поразит наповал какая-нибудь техноштуковина, изготовленная живущим по соседству парнем, вы ничего не выиграете – лишь опустошите собственные карманы.
Наша belle epoque, подобно большинству эпох западной цивилизации, обожествляет технологию, но, так как население в общей массе теперь технологически подкованное, мы стали здесь гораздо более пресыщенным, чем прежде. Вооружившись новой идеей о постчеловеке, мы, наконец, бросим все технические новинки на решение основной проблемы – модификации самих себя. Вместо того чтобы наивно надеяться, что машина заменит нам крылья, мы поставим цель изменить самого человека.
Это не пустая мечта. Это вполне достижимо. Существует почти бесконечное число технических способов трансформации человека. Мы можем начать с нашего кровного родства с микроскопическим миром и двигаться вверх по всем ступеням. Генетические методы. Изменения на уровне митохондрий, тканей, костей, нервов; через кровь, лимфу и гормоны. Через наши чувства, через наши нейроны. Мы большие, физические, многоклеточные организмы, и каждый аспект нашего бытия предлагает широчайшие возможности научных, технических и индустриальных изменений.
Практически все, что можно проделать с лабораторной крысой, можно проделать и с человеком. Лабораторные крысы сейчас подвергаются всевозможным техническим модификациям: от спинномозговых имплантантов до вмешательства на генном уровне. Не случайно активисты, защищающие права животных, ведут свои культурные боевые действия на этом важном участке фронта. Постгрызун – стандартный носитель качеств будущего постчеловека, и то, что неприглядно и неестественно в отношении жалкой меланхоличной мыши, покажется во сто раз более неприглядным в отношении ваших внуков. Перед постчеловеком будут и постгрызуны, и постдрозофилы, и постнематоды, и, что очень интригующе, постчеловеческие образцы прежде человеческих тканей.
Культуры эмбриональных клеток, культуры раковых клеток, человеческая плоть, лишенная прав, гражданства, бюджета и права голоса, способности чувствовать боль, испытывать счастье или неудовлетворение – парачеловеческий материал необычайной важности. Это индустриальный источник, из которого последует все остальное – постчеловеческое. Эквивалент нефти для производства пластмассы. Культуры человеческих клеток – это футуристическое консоме будущего состояния человечества.
Биотехнические исследования – это не «медицинские исследования». Думать так – значит серьезно ошибаться. Медицина не единственный предмет биотеха. Врачи – это социальная каста, а не хозяева жизни и смерти. Биотехнологии не ставят цели восстанавливать больную человеческую плоть до исходного, здорового состояния. Биотех намерен развить способность изменять плоть любых видов до любых заданных параметров. А это: зерновые, растущие на солончаках и болотах; козы, испражняющиеся гормонами; мыши, на спинах которых растут человеческие уши; кролики, которые светятся в темноте.
Существует табу по поводу свободного и открытого обсуждения подобных трансформаций в отношении людей, но оно смягчается год от года. Табу – слабый и ненадежный барьер для технологических перемен в сравнении с очень жестким барьером – неспособностью сделать что-то. Как только вы сможете сделать это, вы станете очень убедительными. Вы сможете обратиться к магии техновозвышения, пересмотреть аргументы и переоценить парадигмы. Вы сможете сделать табу старомодным, очередной приметой ушедшей эпохи. Даже самые ожесточенные защитники морали могут отступить и отступят при подобном обращении. «Расовая наука» означала все для нацистов, угроза «смешения рас» когда-то вызывала панику среди американцев. Теперь виагра считается обычной пищевой добавкой, а не средством стимуляции сексуального влечения и половых функций. А RU-486 – пилюлей завтрашнего дня, а не препаратом, вызывающим выкидыш. Закон и философия не побьют собственными козырями инженерию. В мире, полностью распоряжающемся материальным базисом, идеология слаба.
Разрушение определенных условностей, принятых в обществе, – не результат зловещего заговора сумасшедших ученых-гениев. У кучки сумасшедших гениев нет реальной власти. Они никогда не являются серьезными игроками в реальной трансформации общества. Человеческие ценности меняются, потому что этого искренне хочет наша культура. Это сильнейшее желание отражается в публичном переименовании признаков деградации в болезни, поддающиеся лечению. Старческий маразм превращается в болезнь Альцгеймера. Менопауза – в то, что лечится пилюлями. Морщины отступают перед ретином-А, а плешивость – перед рогаином. Рестлеры стали иконами по всему миру не потому, что рестлинг страшно занимательный вид спорта, а потому, что рестлеры – это громадные люди с неестественно развитой мускулатурой, которые выпускают пар на публике, что очень популярно.
Женщины нашей belle epoque, занимающиеся бодибилдингом, – феномен, не имеющий исторических прецедентов. Даже действительно свирепые и кровожадные женщины, скажем жены и сестры кочевников монгольской орды, бежали бы в ужасе при виде современных женщин-культуристок.
Современные актеры и актрисы, модели, равно как и мужчины и женщины, демонстрируют рельефную мускулатуру на животах и спинах. Если люди любят осуждать их как «нереальные образцы для подражания», это потому, что они таковыми являются для следующей исторической эпохи, не нашей. Они нереальны, но лишь для нас. Когда наша версия «реализма» отомрет и уйдет в прошлое, тогда наша эпоха по логике вещей должна будет смениться следующей.
Мы не хотим реализма – мы хотим то, чего мы хотим. Никто особо не хочет стать Франкенштейном или Робокопом. Это мифологические версии постчеловека. Из нас могут отлить подобные матрицы под нажимом террора или государственного принуждения, но мы не хотим этого. То, чего мы хотим, открыто демонстрируется на каждой афише, в каждом журнале, на каждом экране – все, без сомнения, хотят быть сильными и привлекательными. Смерть, полузабытье становятся обратимыми состояниями, поддающимися лечению.
Люди поддаются трансформации, но как и где будет применена энергия трансформаций? Это зависит от характера общества, которое откроет и использует эту энергию. Общество нашей эпохи не аскетичное абстрактное царство правителей-философов Платона. Это не засекреченное государство времен холодной войны. Наша belle epoque – это гудящий, растущий как на дрожжах глобальный капиталистический рынок. Самые влиятельные и важные его институты – не армии, не государства, не академии и не церкви. Это Всемирная торговая организация, Международный валютный фонд и пестрая толпа гиперактивных и проникающих повсюду неправительственных организаций, в рамках национальных границ и вне их, в частном секторе и вне его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Возвышенное похоже на удивление. Это одна из присущих человеку эмоций, но наше сознание устроено так, что чувство это крайне недолговечно. Если бы все вокруг нас было возвышенным, мы бы попросту застыли на месте с отвисшими челюстями, не способные думать, не способные есть, не способные жить. Человек, не способный удивляться, духовно мертв, но это чувство, пожалуй, относится к тому, что выходит за пределы человеческой шкалы понимания, как геологические периоды времени или физические масштабы галактик. Если вас поразит наповал какая-нибудь техноштуковина, изготовленная живущим по соседству парнем, вы ничего не выиграете – лишь опустошите собственные карманы.
Наша belle epoque, подобно большинству эпох западной цивилизации, обожествляет технологию, но, так как население в общей массе теперь технологически подкованное, мы стали здесь гораздо более пресыщенным, чем прежде. Вооружившись новой идеей о постчеловеке, мы, наконец, бросим все технические новинки на решение основной проблемы – модификации самих себя. Вместо того чтобы наивно надеяться, что машина заменит нам крылья, мы поставим цель изменить самого человека.
Это не пустая мечта. Это вполне достижимо. Существует почти бесконечное число технических способов трансформации человека. Мы можем начать с нашего кровного родства с микроскопическим миром и двигаться вверх по всем ступеням. Генетические методы. Изменения на уровне митохондрий, тканей, костей, нервов; через кровь, лимфу и гормоны. Через наши чувства, через наши нейроны. Мы большие, физические, многоклеточные организмы, и каждый аспект нашего бытия предлагает широчайшие возможности научных, технических и индустриальных изменений.
Практически все, что можно проделать с лабораторной крысой, можно проделать и с человеком. Лабораторные крысы сейчас подвергаются всевозможным техническим модификациям: от спинномозговых имплантантов до вмешательства на генном уровне. Не случайно активисты, защищающие права животных, ведут свои культурные боевые действия на этом важном участке фронта. Постгрызун – стандартный носитель качеств будущего постчеловека, и то, что неприглядно и неестественно в отношении жалкой меланхоличной мыши, покажется во сто раз более неприглядным в отношении ваших внуков. Перед постчеловеком будут и постгрызуны, и постдрозофилы, и постнематоды, и, что очень интригующе, постчеловеческие образцы прежде человеческих тканей.
Культуры эмбриональных клеток, культуры раковых клеток, человеческая плоть, лишенная прав, гражданства, бюджета и права голоса, способности чувствовать боль, испытывать счастье или неудовлетворение – парачеловеческий материал необычайной важности. Это индустриальный источник, из которого последует все остальное – постчеловеческое. Эквивалент нефти для производства пластмассы. Культуры человеческих клеток – это футуристическое консоме будущего состояния человечества.
Биотехнические исследования – это не «медицинские исследования». Думать так – значит серьезно ошибаться. Медицина не единственный предмет биотеха. Врачи – это социальная каста, а не хозяева жизни и смерти. Биотехнологии не ставят цели восстанавливать больную человеческую плоть до исходного, здорового состояния. Биотех намерен развить способность изменять плоть любых видов до любых заданных параметров. А это: зерновые, растущие на солончаках и болотах; козы, испражняющиеся гормонами; мыши, на спинах которых растут человеческие уши; кролики, которые светятся в темноте.
Существует табу по поводу свободного и открытого обсуждения подобных трансформаций в отношении людей, но оно смягчается год от года. Табу – слабый и ненадежный барьер для технологических перемен в сравнении с очень жестким барьером – неспособностью сделать что-то. Как только вы сможете сделать это, вы станете очень убедительными. Вы сможете обратиться к магии техновозвышения, пересмотреть аргументы и переоценить парадигмы. Вы сможете сделать табу старомодным, очередной приметой ушедшей эпохи. Даже самые ожесточенные защитники морали могут отступить и отступят при подобном обращении. «Расовая наука» означала все для нацистов, угроза «смешения рас» когда-то вызывала панику среди американцев. Теперь виагра считается обычной пищевой добавкой, а не средством стимуляции сексуального влечения и половых функций. А RU-486 – пилюлей завтрашнего дня, а не препаратом, вызывающим выкидыш. Закон и философия не побьют собственными козырями инженерию. В мире, полностью распоряжающемся материальным базисом, идеология слаба.
Разрушение определенных условностей, принятых в обществе, – не результат зловещего заговора сумасшедших ученых-гениев. У кучки сумасшедших гениев нет реальной власти. Они никогда не являются серьезными игроками в реальной трансформации общества. Человеческие ценности меняются, потому что этого искренне хочет наша культура. Это сильнейшее желание отражается в публичном переименовании признаков деградации в болезни, поддающиеся лечению. Старческий маразм превращается в болезнь Альцгеймера. Менопауза – в то, что лечится пилюлями. Морщины отступают перед ретином-А, а плешивость – перед рогаином. Рестлеры стали иконами по всему миру не потому, что рестлинг страшно занимательный вид спорта, а потому, что рестлеры – это громадные люди с неестественно развитой мускулатурой, которые выпускают пар на публике, что очень популярно.
Женщины нашей belle epoque, занимающиеся бодибилдингом, – феномен, не имеющий исторических прецедентов. Даже действительно свирепые и кровожадные женщины, скажем жены и сестры кочевников монгольской орды, бежали бы в ужасе при виде современных женщин-культуристок.
Современные актеры и актрисы, модели, равно как и мужчины и женщины, демонстрируют рельефную мускулатуру на животах и спинах. Если люди любят осуждать их как «нереальные образцы для подражания», это потому, что они таковыми являются для следующей исторической эпохи, не нашей. Они нереальны, но лишь для нас. Когда наша версия «реализма» отомрет и уйдет в прошлое, тогда наша эпоха по логике вещей должна будет смениться следующей.
Мы не хотим реализма – мы хотим то, чего мы хотим. Никто особо не хочет стать Франкенштейном или Робокопом. Это мифологические версии постчеловека. Из нас могут отлить подобные матрицы под нажимом террора или государственного принуждения, но мы не хотим этого. То, чего мы хотим, открыто демонстрируется на каждой афише, в каждом журнале, на каждом экране – все, без сомнения, хотят быть сильными и привлекательными. Смерть, полузабытье становятся обратимыми состояниями, поддающимися лечению.
Люди поддаются трансформации, но как и где будет применена энергия трансформаций? Это зависит от характера общества, которое откроет и использует эту энергию. Общество нашей эпохи не аскетичное абстрактное царство правителей-философов Платона. Это не засекреченное государство времен холодной войны. Наша belle epoque – это гудящий, растущий как на дрожжах глобальный капиталистический рынок. Самые влиятельные и важные его институты – не армии, не государства, не академии и не церкви. Это Всемирная торговая организация, Международный валютный фонд и пестрая толпа гиперактивных и проникающих повсюду неправительственных организаций, в рамках национальных границ и вне их, в частном секторе и вне его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67