21, 22, 23, 24.
— Он в двадцать первом, а я в двадцать втором. Вот забавно! Как будто нарочно! Двадцать второй… Вот что значит полиция «Двадцать два» — жаргонное выражение, означающее: «Внимание! Шпик!»!
Он жадно втянул дым, встал, потянулся.
— Если хотите, зайдите в мою конуру. Только предупреждаю: там вонища и до потолка можно рукой достать. Пока был один, я из предосторожности сидел на лестнице, чтобы загородить проход. Вам понятно?
— Как же ты смог спуститься к телефону?
— В том-то и дело. С самого утра ждал удобного случая. Ведь мы здесь уже порядочно. С шести утра.
Он открыл дверь 22-го номера, и Мегрэ увидел железную кровать, выкрашенную в черный цвет, покрытую грубым красноватым одеялом, стул с соломенным сиденьем и таз без кувшина на круглом столике. Четвертый этаж был уже мансардой — в трех шагах от двери приходилось нагибать голову.
— Выйдем отсюда в коридор — парнишка юркий, что твой угорь. Утром дважды пытался сбежать. Я подумал даже, не попробует ли он удрать по крышам, но потом убедился, что это невозможно.
Напротив газовый завод с черными от угля дворами. Лицо у Мимиля было грязноватое, как у тех, кто не спал ночь и утром не умывался.
— На лестнице легче дышать и не так противно пахнет. Вы не находите, что здесь отдает какой-то гнилью? Словно запах от старых бинтов.
По-видимому, Жорж Анри спал или притворялся, что спит. Приложив ухо к двери, они не уловили в его комнате никакого шума. Оба стояли на лестнице; Мимиль, отчитываясь перед Мегрэ, курил сигарету за сигаретой, чтобы вознаградить себя за упущенное.
— Прежде всего расскажу, как мне удалось вам позвонить. Я не хотел, как говорят у вас, оставлять пост. Но, с другой стороны, как мы с вами договорились, должен был сообщить, где мы находимся. Около девяти часов из двадцать четвертого номера вышла женщина. Сначала я хотел попросить ее позвонить или отнести вам записку на набережную Орфевр. Но решил, что здесь, пожалуй, не стоит говорить о полиции: меня могут отсюда вытряхнуть.
«Лучше подожди другого случая, Мимиль, — сказал я себе. — Сейчас не время поднимать кутерьму».
Когда из двадцать третьего номера вышел какой-то тип, я сразу понял, что он поляк. А с поляком я всегда договорюсь, ведь я кое-как объясняюсь на их языке.
Я заговорил с ним, а он очень обрадовался, услышав хоть и ломаный, но свой родной язык. Тут я стал ему заливать, придумал какую-то невероятную историю. Короче говоря, он согласился постоять здесь несколько минут, пока я спущусь и позвоню приятелю.
— Ты уверен, что мальчишка по-прежнему там?
Мимиль бросил на комиссара лукавый взгляд и вынул из кармана плоскогубцы, в которых зажал кончик ключа, торчавший из замочной скважины двадцать первого номера.
Он сделал Мегрэ знак, чтобы тот тихонько подошел к двери, совсем неслышно повернул ключ и приоткрыл ее.
Комиссар нагнул голову, и в комнате с открытым окном, точно такой же, как и соседняя, увидел подростка, который лежал одетым поперек кровати.
Сомнений быть не могло — он спал. Спал, как еще спят в его возрасте: спокойно, с полуоткрытым ртом, и в лице его было что-то детское. Он даже не снял ботинки, и одна нога свисала с постели.
Мегрэ так же осторожно закрыл дверь.
— Теперь я расскажу вам, как все произошло. Вы мне подали верную мысль: захватить с собой велосипед. Еще удачнее оказалось, что я спрятал его возле переезда.
Вы помните, как он помчался? Прямо как кролик! Он кружил по парку и пробирался сквозь кустарники, надеясь сбить меня со следа.
Был момент, когда мы, один за другим, перелезли через живую изгородь, и я потерял его из виду. По звуку шагов я определил, что он направляется к дому. Это даже не дом, а что-то похожее на сарай. Вскоре он вышел оттуда с велосипедом.
— Это не сарай, а дом его бабушки, — уточнил Мегрэ. — Должно быть, велосипед был дамский, его двоюродной сестры Мониты.
— Правильно, дамский. Он вскочил на него, но по дорожкам парка быстро не поедешь, и я от него не отставал. Заговорить с ним я не решался, так как не знал, что происходит с вами.
— Малик хотел в тебя стрелять.
— Так я и думал. Странно, но у меня было такое предчувствие. Настолько, что в какое-то мгновение я даже приостановился и пригнул голову, словно ожидая выстрела. Короче говоря, мы блуждали в темноте, и он теперь вел велосипед, а не ехал на нем. Затем перенес его через другую изгородь. Мы очутились на дорожке, спускающейся к Сене, но и там быстро не покатишь. По бечевнику, вдоль реки — дело другое. Там я от него порядочно отстал, но зато наверстал упущенное, когда начали подниматься к станции.
Он как будто немного успокоился — откуда ему было знать, что немного дальше спрятан мой велосипед.
Бедный малыш! Он крутил педали изо всех сил. Не сомневался, что ускользнет от меня, верно?
Ну так вот: по дороге я вскакиваю на свою машину, жму изо всех сил и как раз в ту минуту, когда он меньше всего ожидал, оказываюсь с ним рядом и кручу педали как ни в чем не бывало.
«Не бойся, малыш!» — говорю я ему.
Я хотел его успокоить. Но он был как ненормальный. Катил все быстрее, так что даже стал задыхаться…
«Я же тебе сказал — не бойся!.. Ты ведь знаешь комиссара Мегрэ, правда? Он не хочет тебе зла. Наоборот!» Время от времени он оборачивался ко мне и в бешенстве кричал: «Отстаньте от меня!» Потом с рыданиями в голосе крикнул: «Все равно я ничего не скажу!..» Мне жаль его, поверьте. И вообще это дело совсем не по мне. Не говоря уж о том, что на каком-то спуске, не помню уж где, на большой дороге, он круто повернул и грохнулся на асфальт, да так, что я буквально слышал, как зазвенело у него в голове!
Я слезаю с велосипеда. Хочу помочь ему подняться, но он уже снова в седле и просто кипит от ярости.
«Остановись, малыш! Ты расшибешься. Ведь ты ничем не рискуешь, если мы с тобой минутку поговорим, верно? Ведь я тебе не враг…».
Я и понятия не имел, что он там делает, наклонившись к рулю: рук-то его мне не было видно. Нужно сказать, что луна уже поднялась и было довольно светло.
Подъезжаю ближе. Я почти поравнялся с ним, как вдруг он резко затормозил. Я быстро пригнулся. И не зря! Этот маленький бандит ничего лучше не придумал, как бросить в меня гаечный ключ, который вытащил из велосипедной сумки. И этот ключ пролетел на волосок от моей головы!
Тут парень еще больше испугался. Решил, что я обозлюсь и буду ему мстить. А я все говорил и говорил… Было бы забавно, если бы я мог пересказать вам все, что говорил этой ночью.
«Ты сам должен понять, что тебе от меня не уйти. Я получил инструкцию. Поезжай куда хочешь, но знай, что я от тебя не отстану. Я должен отчитаться перед комиссаром. Когда он сам будет здесь, тогда мое дело маленькое…» На каком-то перекрестке он, должно быть, сбился с пути. Мы проехали Бог весть сколько деревень, совсем белых под луной, и выехали наконец на дорогу в Орлеан. Представляете, сколько нам пришлось исколесить, когда мы были уже у дороги на Фонтенбло?
В конце концов ему волей-неволей пришлось ехать потише, но разговаривать со мной он по-прежнему не желал и даже не оборачивался в мою сторону.
Потом стало светать, и мы очутились в предместье Парижа. Тут мне снова пришлось попыхтеть, когда он вздумал кружить по всем маленьким улочкам, какие только попадались, пытаясь от меня оторваться.
Как видно, мальчишка умирал от усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Он в двадцать первом, а я в двадцать втором. Вот забавно! Как будто нарочно! Двадцать второй… Вот что значит полиция «Двадцать два» — жаргонное выражение, означающее: «Внимание! Шпик!»!
Он жадно втянул дым, встал, потянулся.
— Если хотите, зайдите в мою конуру. Только предупреждаю: там вонища и до потолка можно рукой достать. Пока был один, я из предосторожности сидел на лестнице, чтобы загородить проход. Вам понятно?
— Как же ты смог спуститься к телефону?
— В том-то и дело. С самого утра ждал удобного случая. Ведь мы здесь уже порядочно. С шести утра.
Он открыл дверь 22-го номера, и Мегрэ увидел железную кровать, выкрашенную в черный цвет, покрытую грубым красноватым одеялом, стул с соломенным сиденьем и таз без кувшина на круглом столике. Четвертый этаж был уже мансардой — в трех шагах от двери приходилось нагибать голову.
— Выйдем отсюда в коридор — парнишка юркий, что твой угорь. Утром дважды пытался сбежать. Я подумал даже, не попробует ли он удрать по крышам, но потом убедился, что это невозможно.
Напротив газовый завод с черными от угля дворами. Лицо у Мимиля было грязноватое, как у тех, кто не спал ночь и утром не умывался.
— На лестнице легче дышать и не так противно пахнет. Вы не находите, что здесь отдает какой-то гнилью? Словно запах от старых бинтов.
По-видимому, Жорж Анри спал или притворялся, что спит. Приложив ухо к двери, они не уловили в его комнате никакого шума. Оба стояли на лестнице; Мимиль, отчитываясь перед Мегрэ, курил сигарету за сигаретой, чтобы вознаградить себя за упущенное.
— Прежде всего расскажу, как мне удалось вам позвонить. Я не хотел, как говорят у вас, оставлять пост. Но, с другой стороны, как мы с вами договорились, должен был сообщить, где мы находимся. Около девяти часов из двадцать четвертого номера вышла женщина. Сначала я хотел попросить ее позвонить или отнести вам записку на набережную Орфевр. Но решил, что здесь, пожалуй, не стоит говорить о полиции: меня могут отсюда вытряхнуть.
«Лучше подожди другого случая, Мимиль, — сказал я себе. — Сейчас не время поднимать кутерьму».
Когда из двадцать третьего номера вышел какой-то тип, я сразу понял, что он поляк. А с поляком я всегда договорюсь, ведь я кое-как объясняюсь на их языке.
Я заговорил с ним, а он очень обрадовался, услышав хоть и ломаный, но свой родной язык. Тут я стал ему заливать, придумал какую-то невероятную историю. Короче говоря, он согласился постоять здесь несколько минут, пока я спущусь и позвоню приятелю.
— Ты уверен, что мальчишка по-прежнему там?
Мимиль бросил на комиссара лукавый взгляд и вынул из кармана плоскогубцы, в которых зажал кончик ключа, торчавший из замочной скважины двадцать первого номера.
Он сделал Мегрэ знак, чтобы тот тихонько подошел к двери, совсем неслышно повернул ключ и приоткрыл ее.
Комиссар нагнул голову, и в комнате с открытым окном, точно такой же, как и соседняя, увидел подростка, который лежал одетым поперек кровати.
Сомнений быть не могло — он спал. Спал, как еще спят в его возрасте: спокойно, с полуоткрытым ртом, и в лице его было что-то детское. Он даже не снял ботинки, и одна нога свисала с постели.
Мегрэ так же осторожно закрыл дверь.
— Теперь я расскажу вам, как все произошло. Вы мне подали верную мысль: захватить с собой велосипед. Еще удачнее оказалось, что я спрятал его возле переезда.
Вы помните, как он помчался? Прямо как кролик! Он кружил по парку и пробирался сквозь кустарники, надеясь сбить меня со следа.
Был момент, когда мы, один за другим, перелезли через живую изгородь, и я потерял его из виду. По звуку шагов я определил, что он направляется к дому. Это даже не дом, а что-то похожее на сарай. Вскоре он вышел оттуда с велосипедом.
— Это не сарай, а дом его бабушки, — уточнил Мегрэ. — Должно быть, велосипед был дамский, его двоюродной сестры Мониты.
— Правильно, дамский. Он вскочил на него, но по дорожкам парка быстро не поедешь, и я от него не отставал. Заговорить с ним я не решался, так как не знал, что происходит с вами.
— Малик хотел в тебя стрелять.
— Так я и думал. Странно, но у меня было такое предчувствие. Настолько, что в какое-то мгновение я даже приостановился и пригнул голову, словно ожидая выстрела. Короче говоря, мы блуждали в темноте, и он теперь вел велосипед, а не ехал на нем. Затем перенес его через другую изгородь. Мы очутились на дорожке, спускающейся к Сене, но и там быстро не покатишь. По бечевнику, вдоль реки — дело другое. Там я от него порядочно отстал, но зато наверстал упущенное, когда начали подниматься к станции.
Он как будто немного успокоился — откуда ему было знать, что немного дальше спрятан мой велосипед.
Бедный малыш! Он крутил педали изо всех сил. Не сомневался, что ускользнет от меня, верно?
Ну так вот: по дороге я вскакиваю на свою машину, жму изо всех сил и как раз в ту минуту, когда он меньше всего ожидал, оказываюсь с ним рядом и кручу педали как ни в чем не бывало.
«Не бойся, малыш!» — говорю я ему.
Я хотел его успокоить. Но он был как ненормальный. Катил все быстрее, так что даже стал задыхаться…
«Я же тебе сказал — не бойся!.. Ты ведь знаешь комиссара Мегрэ, правда? Он не хочет тебе зла. Наоборот!» Время от времени он оборачивался ко мне и в бешенстве кричал: «Отстаньте от меня!» Потом с рыданиями в голосе крикнул: «Все равно я ничего не скажу!..» Мне жаль его, поверьте. И вообще это дело совсем не по мне. Не говоря уж о том, что на каком-то спуске, не помню уж где, на большой дороге, он круто повернул и грохнулся на асфальт, да так, что я буквально слышал, как зазвенело у него в голове!
Я слезаю с велосипеда. Хочу помочь ему подняться, но он уже снова в седле и просто кипит от ярости.
«Остановись, малыш! Ты расшибешься. Ведь ты ничем не рискуешь, если мы с тобой минутку поговорим, верно? Ведь я тебе не враг…».
Я и понятия не имел, что он там делает, наклонившись к рулю: рук-то его мне не было видно. Нужно сказать, что луна уже поднялась и было довольно светло.
Подъезжаю ближе. Я почти поравнялся с ним, как вдруг он резко затормозил. Я быстро пригнулся. И не зря! Этот маленький бандит ничего лучше не придумал, как бросить в меня гаечный ключ, который вытащил из велосипедной сумки. И этот ключ пролетел на волосок от моей головы!
Тут парень еще больше испугался. Решил, что я обозлюсь и буду ему мстить. А я все говорил и говорил… Было бы забавно, если бы я мог пересказать вам все, что говорил этой ночью.
«Ты сам должен понять, что тебе от меня не уйти. Я получил инструкцию. Поезжай куда хочешь, но знай, что я от тебя не отстану. Я должен отчитаться перед комиссаром. Когда он сам будет здесь, тогда мое дело маленькое…» На каком-то перекрестке он, должно быть, сбился с пути. Мы проехали Бог весть сколько деревень, совсем белых под луной, и выехали наконец на дорогу в Орлеан. Представляете, сколько нам пришлось исколесить, когда мы были уже у дороги на Фонтенбло?
В конце концов ему волей-неволей пришлось ехать потише, но разговаривать со мной он по-прежнему не желал и даже не оборачивался в мою сторону.
Потом стало светать, и мы очутились в предместье Парижа. Тут мне снова пришлось попыхтеть, когда он вздумал кружить по всем маленьким улочкам, какие только попадались, пытаясь от меня оторваться.
Как видно, мальчишка умирал от усталости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27