Дескать, мироздание старше — оно и должно уступить. К тому же в психологии существует закон: все, на что человек обращает внимание — растет. Видя только проблему, ты сам заставляешь ее разрастаться до титанических размеров. Она тебя погребает под собой, заваливает, словно лавина. Хотя окружающая среда на самом деле предоставляет тебе вполне приличный выбор. Просто ты его не заметила — ты любовалась «мерзкой пакостью», пока «пакость» не заслонила от тебя мир.
А он — мир — к тому же невероятно изменчив. И успешность твоего существования в нем — хотя точнее было бы сказать «сосуществования с ним» — прямо пропорциональна мобильности, умению перестраивать мышление и поведение в соответствии с задачей. Неумелые родители лишены как раз этой способности. Не слишком успешная мамаша переносит свое раздражение, возникшее из-за равнодушия мироздания к ее персоне, на своего ребенка. Ведь в детстве жизнерадостность, озорство, а заодно и мобильность мышления и поведения проявляются куда сильнее, чем в зрелом возрасте. Видя перед собой живое воплощение Тома Сойера или Пеппи Длинный Чулок, маменька мечтает ограничить свое единокровное чудовище — любыми репрессивными мерами. В ход идут бессмысленные запреты, превентивные меры, система штрафов «за плохое поведение», «за слишком счастливый вид», «за лукавинку во взоре» и еще много за что. И в качестве главного средства выступает… лишение информации.
В первую очередь, конечно, надо отлучить девочек от бесстыдницы Барби: основная претензия, которую время от времени обсасывают масс-медиа — подобные игрушки не развивают воображение. Зато недотесаная чурка дает оному немереный простор. Ребенок, дескать, увидев халтурно раскрашенный валенок или березовое полено, как на них кинется! Как начнет воображать, с чем дело имеет! Как разовьется — несмотря на многочисленные занозы, происходящие от полена, и нарывы, спровоцированные антисанитарной фактурой валенка! А почему? Да потому, что славная (а если быть до конца откровенным, то «православная») русская традиция предполагает именно такой нехитрый набор «игровых средств». Правда, ярые сторонники чурок и валенок аккуратно оставляют за кадром оч-чень важный аспект. Исторический и… социальный.
Скажите-ка, патриархальные вы наши, кто в дореволюционной России играл чурками в массе своей? Крестьянские дети! Дети бедноты — а почему? Разумеется, потому, что у малообеспеченных семей не было никакой возможности достать игрушку получше. Вдобавок у родителей не хватало ни средств, ни желания заниматься всякой ерундой типа целенаправленного развивающего воспитания своих многочисленных отпрысков. Жив, не помер — уже хорошо! Вряд ли какой крестьянин шибко заботился о развитом воображении у собственного чада. Даже наоборот, «баловство»-то как раз никоим образом не поощрялось. В общем, если кто пожелает отыскать тому пример в излюбленной кладези примеров — в русской классике — тот всегда сможет обратить благосклонный взор на прославленного плакальщика русской литературы, на Николая Алексеевича Некрасова.
Вот, пожалуйте, стихотворение «В дороге», посвященное печальной судьбе некой Груши, воспитанной в барском доме, ученой «вместе с барышней разным наукам», но впоследствии вороченной в деревню за дерзость или за какую иную провинность. Бедняжке, разумеется, в деревне не понравилось, но не в этом суть. Выбор данного произведения славного радетеля крестьянской судьбы обусловлен одним важным моментом: здесь сопоставлены «барский» и «небарский» образы жизни — и соответственно, приводятся отличия методик воспитания детей в разных социальных средах. Надо сказать, точек соприкосновения между ними не нашлось, и оттого Груша изрядно достала своего супруга — ямщика по профессии — изнеженностью, грамотностью, мечтательностью, а также отсутствием привычно-кобыльего здоровья и трудолюбия. Опять-таки Грушей были применены (эх, нам бы отчеты писать для МВД: «были применены грушей»!) доселе невиданные приемы обращения с ребенком. В частности, Груша пугала мужа вероятностью того, «что погубит она и сынишку: учит грамоте, моет, стрижет, словно барченка, каждый день чешет, бить не бьет — бить и мне не дает…» Словом, темный ужас.
Честно говоря, треволнения заботливого отца, лишенного возможности вдоволь побить родное чадо, которое к тому же регулярно моют, стригут и чешут, нельзя не понять. В тех условиях, в которых рос и развивался чадолюбивый ямщик, незаурядное пристрастие к гигиене, безусловно, оказывалось совершенно излишним. Как и воображение, могущее сформироваться у ребенка, обученного грамоте и оттого легкомысленно прочитавшего в жизни хотя бы одну книжку — пусть даже книжку «Раскрась сам!» Ах, воображение! Страшная сила, хуже красоты. Оно, кстати, не слишком развивалось благодаря чурбачкам и требовало более изощренных средств. Поэтому наши чудные покосные предки избегали опасности, развлекаясь иным способом — например, задушевным, пусть и довольно невнятным пением в стиле «хором подшофе», а также не менее задушевными взаимными колотушками. В отличие от подобного сермяжно-натурального образа жизни, членам дворянских семей развитый ум не внушал необоримого страха. Поэтому здесь не подменяли формирование личности регулярным битьем и питьем. Во всяком случае, в приличных семействах. В общем, те дворяне, которые могли себе позволить некоторые траты на «вумственность», предпочитали дарить своим детям кукол вполне человекообразных, одетых насколько возможно богато и оснащенных домиками, сервизами, колясками, одежками. Мальчики получали в свое пользование целые армии солдатиков, дабы всласть наиграться в войнушку — то есть безнадежно отравить свое неокрепшее сознание тем же, чем губит себя современный ребенок, ежедневно спасающий мир с помощью высокотехнологичных роботов и крепкотелых суперменов.
Итак, оставим демагогическую патетику и патетическую демагогию насчет предков, близких к природе. Иначе, следуя обоюдному зову природы и логики, нам придется вернуться в пещеры. Посмотрим в глаза современности, вместо того, чтобы отвергать ее. Видение мира в детстве довольно конкретное, функциональное, сюжетное. Лишь с возрастом появляется (и то не у всех) освоение условности, интерес к сюрреализму, понимание иронии абсурда и проч. Поэтому, предлагая ребенку образно законченных кукол в качественном исполнении, взрослые лишь помогают развитию воображения, а не убивают его в зародыше, как нас пугают любители досужего валяния и выпиливания. Ребенок сможет придумывать более сложные сюжеты с участием этих героев, сможет отработать на них мобильность и произвольность (термин «произвольность» в психологии означает «управление темпераментом», а не безосновательные капризы) поведения. То есть ему наверняка удастся развить те самые качества, которые требуются в наше интересное время, чтобы добиться успеха, а не наблюдать за всем происходящим из пыльного угла с выражением ужаса и осуждения во взоре.
Глава 8. Заключительная речь адвоката Барби
Вот почему игрушка должна быть не «доброй», а разной. Чтобы спасти мир от злодея, нужно как минимум иметь злодея. А если в детском «царстве игрушек» одни только хорошенькие-прехорошенькие котятки, мишутки, малютки и ни одного Кащея Бессмертного — чему, спрашивается, он научится, бесконечно с ними возясь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
А он — мир — к тому же невероятно изменчив. И успешность твоего существования в нем — хотя точнее было бы сказать «сосуществования с ним» — прямо пропорциональна мобильности, умению перестраивать мышление и поведение в соответствии с задачей. Неумелые родители лишены как раз этой способности. Не слишком успешная мамаша переносит свое раздражение, возникшее из-за равнодушия мироздания к ее персоне, на своего ребенка. Ведь в детстве жизнерадостность, озорство, а заодно и мобильность мышления и поведения проявляются куда сильнее, чем в зрелом возрасте. Видя перед собой живое воплощение Тома Сойера или Пеппи Длинный Чулок, маменька мечтает ограничить свое единокровное чудовище — любыми репрессивными мерами. В ход идут бессмысленные запреты, превентивные меры, система штрафов «за плохое поведение», «за слишком счастливый вид», «за лукавинку во взоре» и еще много за что. И в качестве главного средства выступает… лишение информации.
В первую очередь, конечно, надо отлучить девочек от бесстыдницы Барби: основная претензия, которую время от времени обсасывают масс-медиа — подобные игрушки не развивают воображение. Зато недотесаная чурка дает оному немереный простор. Ребенок, дескать, увидев халтурно раскрашенный валенок или березовое полено, как на них кинется! Как начнет воображать, с чем дело имеет! Как разовьется — несмотря на многочисленные занозы, происходящие от полена, и нарывы, спровоцированные антисанитарной фактурой валенка! А почему? Да потому, что славная (а если быть до конца откровенным, то «православная») русская традиция предполагает именно такой нехитрый набор «игровых средств». Правда, ярые сторонники чурок и валенок аккуратно оставляют за кадром оч-чень важный аспект. Исторический и… социальный.
Скажите-ка, патриархальные вы наши, кто в дореволюционной России играл чурками в массе своей? Крестьянские дети! Дети бедноты — а почему? Разумеется, потому, что у малообеспеченных семей не было никакой возможности достать игрушку получше. Вдобавок у родителей не хватало ни средств, ни желания заниматься всякой ерундой типа целенаправленного развивающего воспитания своих многочисленных отпрысков. Жив, не помер — уже хорошо! Вряд ли какой крестьянин шибко заботился о развитом воображении у собственного чада. Даже наоборот, «баловство»-то как раз никоим образом не поощрялось. В общем, если кто пожелает отыскать тому пример в излюбленной кладези примеров — в русской классике — тот всегда сможет обратить благосклонный взор на прославленного плакальщика русской литературы, на Николая Алексеевича Некрасова.
Вот, пожалуйте, стихотворение «В дороге», посвященное печальной судьбе некой Груши, воспитанной в барском доме, ученой «вместе с барышней разным наукам», но впоследствии вороченной в деревню за дерзость или за какую иную провинность. Бедняжке, разумеется, в деревне не понравилось, но не в этом суть. Выбор данного произведения славного радетеля крестьянской судьбы обусловлен одним важным моментом: здесь сопоставлены «барский» и «небарский» образы жизни — и соответственно, приводятся отличия методик воспитания детей в разных социальных средах. Надо сказать, точек соприкосновения между ними не нашлось, и оттого Груша изрядно достала своего супруга — ямщика по профессии — изнеженностью, грамотностью, мечтательностью, а также отсутствием привычно-кобыльего здоровья и трудолюбия. Опять-таки Грушей были применены (эх, нам бы отчеты писать для МВД: «были применены грушей»!) доселе невиданные приемы обращения с ребенком. В частности, Груша пугала мужа вероятностью того, «что погубит она и сынишку: учит грамоте, моет, стрижет, словно барченка, каждый день чешет, бить не бьет — бить и мне не дает…» Словом, темный ужас.
Честно говоря, треволнения заботливого отца, лишенного возможности вдоволь побить родное чадо, которое к тому же регулярно моют, стригут и чешут, нельзя не понять. В тех условиях, в которых рос и развивался чадолюбивый ямщик, незаурядное пристрастие к гигиене, безусловно, оказывалось совершенно излишним. Как и воображение, могущее сформироваться у ребенка, обученного грамоте и оттого легкомысленно прочитавшего в жизни хотя бы одну книжку — пусть даже книжку «Раскрась сам!» Ах, воображение! Страшная сила, хуже красоты. Оно, кстати, не слишком развивалось благодаря чурбачкам и требовало более изощренных средств. Поэтому наши чудные покосные предки избегали опасности, развлекаясь иным способом — например, задушевным, пусть и довольно невнятным пением в стиле «хором подшофе», а также не менее задушевными взаимными колотушками. В отличие от подобного сермяжно-натурального образа жизни, членам дворянских семей развитый ум не внушал необоримого страха. Поэтому здесь не подменяли формирование личности регулярным битьем и питьем. Во всяком случае, в приличных семействах. В общем, те дворяне, которые могли себе позволить некоторые траты на «вумственность», предпочитали дарить своим детям кукол вполне человекообразных, одетых насколько возможно богато и оснащенных домиками, сервизами, колясками, одежками. Мальчики получали в свое пользование целые армии солдатиков, дабы всласть наиграться в войнушку — то есть безнадежно отравить свое неокрепшее сознание тем же, чем губит себя современный ребенок, ежедневно спасающий мир с помощью высокотехнологичных роботов и крепкотелых суперменов.
Итак, оставим демагогическую патетику и патетическую демагогию насчет предков, близких к природе. Иначе, следуя обоюдному зову природы и логики, нам придется вернуться в пещеры. Посмотрим в глаза современности, вместо того, чтобы отвергать ее. Видение мира в детстве довольно конкретное, функциональное, сюжетное. Лишь с возрастом появляется (и то не у всех) освоение условности, интерес к сюрреализму, понимание иронии абсурда и проч. Поэтому, предлагая ребенку образно законченных кукол в качественном исполнении, взрослые лишь помогают развитию воображения, а не убивают его в зародыше, как нас пугают любители досужего валяния и выпиливания. Ребенок сможет придумывать более сложные сюжеты с участием этих героев, сможет отработать на них мобильность и произвольность (термин «произвольность» в психологии означает «управление темпераментом», а не безосновательные капризы) поведения. То есть ему наверняка удастся развить те самые качества, которые требуются в наше интересное время, чтобы добиться успеха, а не наблюдать за всем происходящим из пыльного угла с выражением ужаса и осуждения во взоре.
Глава 8. Заключительная речь адвоката Барби
Вот почему игрушка должна быть не «доброй», а разной. Чтобы спасти мир от злодея, нужно как минимум иметь злодея. А если в детском «царстве игрушек» одни только хорошенькие-прехорошенькие котятки, мишутки, малютки и ни одного Кащея Бессмертного — чему, спрашивается, он научится, бесконечно с ними возясь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23