Схватили Бригитту его товарищи и, связав, повезли к судье. Не долго раздумывал судья. За убийство подлежала Бригитта казни, если не найдется за нее заступника, готового в поединке поддержать ее правоту. Обвинителем выступал брат покойного – рыцарь, которого все боялись. Огромного роста был он, и силы его хватало, чтобы медведя свалить. Никто из замка Бойген не решался принять бой. Ведь в случае неминуемого поражения все равно Бригитта была обречена на смерть. Но случилось опять чудо.
Появился на закате дня всадник неведомый защищать Бригитту. Ошиблись воины, и пробило вражеское копье неведомого защитника насквозь. Думали люди, что падет он насмерть на землю, но он остался в седле. Второе копье пробило его латы, но он не отступил. А в третий раз уже враг его пал с коня бездыханным. Бросились оруженосцы к неведомому рыцарю, но он лишь рукой махнул.
Упали с него доспехи, и люди увидели деревянное лицо и фигуру, вместо человеческих.
– Да это дело ведьмы! – завопил народ и хотел наброситься на Бригитту. Но увели ее прочь в тюрьму, чтобы казнить на следующее утро. В замке Бойген должна была свершиться казнь. Заточили Бригитту в башне и приставили стражу. А ночью протянулись ветви Гинго сквозь решетку и коснулись девушки. Что с ней стало, никто не понял. Только пустой оказалась башня, куда ее заточили. А на вершине дерева распевала песни какая-то звонкая птица.
Опять потекли года. А в ночные часы появлялась в замке одинокая фигура Гинго. Ни с кем больше он не говорил, а лишь кивал да улыбался какой-то тоскливой улыбкой.
– А что теперь? Остались ли следы этого предания, кроме самого дерева Гинго? – спросил я старого привратника, раскуривавшего трубку. Он задумчиво воззрился на меня, а затем задал мне вопрос.
– Уж коли вы знаете всю историю замка, то не могли бы представить этого странного Гинго, что живет вместе с деревом?
– Отчего же, пожалуй. Худощавый человек, со смуглым лицом, высоким лбом, тонкими, слегка удлиненными чертами. Нос с горбинкой, красиво вырезанные ноздри и губы. Чуть выступающий подбородок. Большие темные глаза с какой-то зеленой искоркой в глубине. Блестящие черные волосы, поседевшие на висках. Закутан в старинный плащ, скрывающий одежду… Вот, пожалуй, и все.
Старик глубоко затянулся и пустил струю дыма в воздух.
– Теперь подойдите к дереву с другой стороны и скажите, что там!
Я нерешительно последовал его совету, думая, что меня разыгрывают. С другой стороны толстого ствола Гинго сидел человек, которого я столь отчетливо представил себе минуту назад.
Он смотрел куда-то сквозь меня. Быстрые сумерки спустились на замок. Образ Гинго бледнел и сливался с темнотой. Все неотчетливее становилось видение, пока не исчезло. Ночь пришла в замок Бойген.
Дуб
У Сугдейских берегов над скалистым обрывом стоял старый могучий дуб. Морская соль вместе с пеной, сорванная с волн и принесенная ветром, пропитала его белесоватую кору. Ветви его протянулись над обрывом, словно звали солнечные лучи забраться в самые узкие щели каменного хребта, надвигающегося на море. И по ночам из этих скал вылетали летучие мыши, и на крыльях своих несли они горячий шепот, вздохи и непонятные звуки. Души ли существ, прошедших когда-то по этим землям, напоминали о себе или голоса природы, истомленной зноем, открывали свое сердце ночной прохладе, кто знает.
Только жил в этих местах когда-то Юсуф-бей. Юность свою провел он в скитаниях и сражениях. Говорили, что в свое время служил он турецкому султану и был первым среди янычар, кто удостоился за верность и отвагу получить халат визиря и туфлю с султанской ноги для ношения на груди. Однако не любил о себе рассказывать Юсуф-бей. Устал, видно, от суеты и захотелось ему покоя и простого счастья вдали от людей. Построил он дом над обрывом и привел в него молодую красавицу-жену. Звали ее Гюльсун, и отдал за нее Юсуф-бей на кафском базаре чуть ли не половину своего состояния. Да и то, если б не взялся за свою саблю, потерял бы Гюльсун. Сам паша из Стамбула торговал ее для своего гарема и затем пытался с боем отобрать у соперника.
Поначалу, казалось, счастлив был Юсуф-бей. Редко кто спускался с гор к его дому, который скорее напоминал крепость на скале среди глубоких обрывов. А с моря и подавно нельзя было подняться по скользкому утесу. Не беден был Юсуф-бей, и не нужно было ему возделывать поля или пасти скот. То, что хотел он, доставляли ему редкие соседи и, получая от него золотые монеты, восхваляли его щедрость. Сидел обычно у крыльца своего дома Юсуф-бей, в тени виноградной беседки, курил душистый табак из кальяна, смотрел на море, солнце и радовался жизни: «Зачем я столько дорог истоптал, столько душ загубил, когда мог бы сидеть здесь и ничего другого не желать?» Только напрасно Юсуф-бей думал, что обрел счастье. Как ни баловал он Гюльсун богатыми подарками, как ни старался угодить ей, все зря. Сердце ее было закрыто для мужа. Покорно принимала она свою судьбу, но полюбить его не могла.
Как одинокий волк, захвативший добычу, не знает радости от своей победы, потому что не с кем разделить ее, так мучился Юсуф от бессилия пробудить чувства Гюльсун. Она же ощущала себя пленницей, тосковала 0 дальних краях, откуда ее похитили, чтобы затем продать, как рабыню, в чей-нибудь гарем. Единственным утешением ее был дуб. Когда грусть одолевала Гюльсун, она забиралась на него и пряталась в его густой кроне. Ей чудилось, что он нежно поддерживает ее на своих могучих ветвях и, превратив листву свою в зеленые паруса, несет в море на свободу или обратно к ее родине. Захватывало дух у женщины, и сладко грезилось под шум морского прибоя и завораживающий шум ветра. Порой засыпала она и видела чудесные сны. Дерево давало ей силу и отраду и, мыслимо ли, но она любила дуб так, как не могла любить мужа.
И заметил это Юсуф-бей. Словно птичка, пряталась жена от него среди дубовых ветвей, а когда обижал он ее, скорей бежала к дереву и прижималась к его стволу, чтобы найти утешение. Разгневался однажды Юсуф-бей и, чтобы не убить
Гюльсун, срубил могучий дуб. Долго рыдала на пне Гюльсун, а муж угрюмо собирал вещи, чтобы переехать в другой дом, подальше от старого.
Меж тем тут незаметно срок подошел, и родила Гюльсун Юсуф-бею дочку. Родить родила, да и исчезла. Пошел искать следы ее муж с собаками. Дошел до старого дома, и оборвался след у громадного пня, что остался от дуба. Глухо шумело море, и над обрывом с криками вились белые чайки. «Вот, наверное, и Гюльсун с таким же криком упала со скалы», – подумал Юсуф-бей, но сколько ни бродил у подножья, никаких останков жены не нашел. Вернулся домой и стал растить дочь. Вскоре, однако, узнал об очередном несчастье. Феллис-ханум, его дочь, оказалась глухонемой. Больной ребенок еще дороже здорового. Сердце Юсуф-бея чуть не разрывалось от любви и жалости к дочери. И жадно ловил он в лице Феллис-ханум черты исчезнувшей Гюльсун.
Проходило время, и вот странные вещи стали твориться на берегу Сугден. По ночам чей-то нежный голос распевал тоскливые незнакомые песни, и эхо в горах разносило их по всем ущельям.
Дивились люди, шептали, что не к добру это, но кто поет, понять не могли. Юсуф тоже обратил внимание на ночное пение. Поначалу казалось ему, что то ветер воет, но не похоже, слишком по-человечески звучал голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Появился на закате дня всадник неведомый защищать Бригитту. Ошиблись воины, и пробило вражеское копье неведомого защитника насквозь. Думали люди, что падет он насмерть на землю, но он остался в седле. Второе копье пробило его латы, но он не отступил. А в третий раз уже враг его пал с коня бездыханным. Бросились оруженосцы к неведомому рыцарю, но он лишь рукой махнул.
Упали с него доспехи, и люди увидели деревянное лицо и фигуру, вместо человеческих.
– Да это дело ведьмы! – завопил народ и хотел наброситься на Бригитту. Но увели ее прочь в тюрьму, чтобы казнить на следующее утро. В замке Бойген должна была свершиться казнь. Заточили Бригитту в башне и приставили стражу. А ночью протянулись ветви Гинго сквозь решетку и коснулись девушки. Что с ней стало, никто не понял. Только пустой оказалась башня, куда ее заточили. А на вершине дерева распевала песни какая-то звонкая птица.
Опять потекли года. А в ночные часы появлялась в замке одинокая фигура Гинго. Ни с кем больше он не говорил, а лишь кивал да улыбался какой-то тоскливой улыбкой.
– А что теперь? Остались ли следы этого предания, кроме самого дерева Гинго? – спросил я старого привратника, раскуривавшего трубку. Он задумчиво воззрился на меня, а затем задал мне вопрос.
– Уж коли вы знаете всю историю замка, то не могли бы представить этого странного Гинго, что живет вместе с деревом?
– Отчего же, пожалуй. Худощавый человек, со смуглым лицом, высоким лбом, тонкими, слегка удлиненными чертами. Нос с горбинкой, красиво вырезанные ноздри и губы. Чуть выступающий подбородок. Большие темные глаза с какой-то зеленой искоркой в глубине. Блестящие черные волосы, поседевшие на висках. Закутан в старинный плащ, скрывающий одежду… Вот, пожалуй, и все.
Старик глубоко затянулся и пустил струю дыма в воздух.
– Теперь подойдите к дереву с другой стороны и скажите, что там!
Я нерешительно последовал его совету, думая, что меня разыгрывают. С другой стороны толстого ствола Гинго сидел человек, которого я столь отчетливо представил себе минуту назад.
Он смотрел куда-то сквозь меня. Быстрые сумерки спустились на замок. Образ Гинго бледнел и сливался с темнотой. Все неотчетливее становилось видение, пока не исчезло. Ночь пришла в замок Бойген.
Дуб
У Сугдейских берегов над скалистым обрывом стоял старый могучий дуб. Морская соль вместе с пеной, сорванная с волн и принесенная ветром, пропитала его белесоватую кору. Ветви его протянулись над обрывом, словно звали солнечные лучи забраться в самые узкие щели каменного хребта, надвигающегося на море. И по ночам из этих скал вылетали летучие мыши, и на крыльях своих несли они горячий шепот, вздохи и непонятные звуки. Души ли существ, прошедших когда-то по этим землям, напоминали о себе или голоса природы, истомленной зноем, открывали свое сердце ночной прохладе, кто знает.
Только жил в этих местах когда-то Юсуф-бей. Юность свою провел он в скитаниях и сражениях. Говорили, что в свое время служил он турецкому султану и был первым среди янычар, кто удостоился за верность и отвагу получить халат визиря и туфлю с султанской ноги для ношения на груди. Однако не любил о себе рассказывать Юсуф-бей. Устал, видно, от суеты и захотелось ему покоя и простого счастья вдали от людей. Построил он дом над обрывом и привел в него молодую красавицу-жену. Звали ее Гюльсун, и отдал за нее Юсуф-бей на кафском базаре чуть ли не половину своего состояния. Да и то, если б не взялся за свою саблю, потерял бы Гюльсун. Сам паша из Стамбула торговал ее для своего гарема и затем пытался с боем отобрать у соперника.
Поначалу, казалось, счастлив был Юсуф-бей. Редко кто спускался с гор к его дому, который скорее напоминал крепость на скале среди глубоких обрывов. А с моря и подавно нельзя было подняться по скользкому утесу. Не беден был Юсуф-бей, и не нужно было ему возделывать поля или пасти скот. То, что хотел он, доставляли ему редкие соседи и, получая от него золотые монеты, восхваляли его щедрость. Сидел обычно у крыльца своего дома Юсуф-бей, в тени виноградной беседки, курил душистый табак из кальяна, смотрел на море, солнце и радовался жизни: «Зачем я столько дорог истоптал, столько душ загубил, когда мог бы сидеть здесь и ничего другого не желать?» Только напрасно Юсуф-бей думал, что обрел счастье. Как ни баловал он Гюльсун богатыми подарками, как ни старался угодить ей, все зря. Сердце ее было закрыто для мужа. Покорно принимала она свою судьбу, но полюбить его не могла.
Как одинокий волк, захвативший добычу, не знает радости от своей победы, потому что не с кем разделить ее, так мучился Юсуф от бессилия пробудить чувства Гюльсун. Она же ощущала себя пленницей, тосковала 0 дальних краях, откуда ее похитили, чтобы затем продать, как рабыню, в чей-нибудь гарем. Единственным утешением ее был дуб. Когда грусть одолевала Гюльсун, она забиралась на него и пряталась в его густой кроне. Ей чудилось, что он нежно поддерживает ее на своих могучих ветвях и, превратив листву свою в зеленые паруса, несет в море на свободу или обратно к ее родине. Захватывало дух у женщины, и сладко грезилось под шум морского прибоя и завораживающий шум ветра. Порой засыпала она и видела чудесные сны. Дерево давало ей силу и отраду и, мыслимо ли, но она любила дуб так, как не могла любить мужа.
И заметил это Юсуф-бей. Словно птичка, пряталась жена от него среди дубовых ветвей, а когда обижал он ее, скорей бежала к дереву и прижималась к его стволу, чтобы найти утешение. Разгневался однажды Юсуф-бей и, чтобы не убить
Гюльсун, срубил могучий дуб. Долго рыдала на пне Гюльсун, а муж угрюмо собирал вещи, чтобы переехать в другой дом, подальше от старого.
Меж тем тут незаметно срок подошел, и родила Гюльсун Юсуф-бею дочку. Родить родила, да и исчезла. Пошел искать следы ее муж с собаками. Дошел до старого дома, и оборвался след у громадного пня, что остался от дуба. Глухо шумело море, и над обрывом с криками вились белые чайки. «Вот, наверное, и Гюльсун с таким же криком упала со скалы», – подумал Юсуф-бей, но сколько ни бродил у подножья, никаких останков жены не нашел. Вернулся домой и стал растить дочь. Вскоре, однако, узнал об очередном несчастье. Феллис-ханум, его дочь, оказалась глухонемой. Больной ребенок еще дороже здорового. Сердце Юсуф-бея чуть не разрывалось от любви и жалости к дочери. И жадно ловил он в лице Феллис-ханум черты исчезнувшей Гюльсун.
Проходило время, и вот странные вещи стали твориться на берегу Сугден. По ночам чей-то нежный голос распевал тоскливые незнакомые песни, и эхо в горах разносило их по всем ущельям.
Дивились люди, шептали, что не к добру это, но кто поет, понять не могли. Юсуф тоже обратил внимание на ночное пение. Поначалу казалось ему, что то ветер воет, но не похоже, слишком по-человечески звучал голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82