И в нем также забурлил смех.
- Мне кажется, я вижу их, как они собираются вскрыть мешок. Я слышу голос Альфредо: «…пломбы - это здорово, моя мамошка всегда говорила…»
- И тогда Эрнст срывает свинцовую пломбу, - сказал Понтус.
Расмус удовлетворенно кивнул головой:
- А этот хмырь, который собирается купить у них серебро, стоит рядом, настороженно вылупив глаза.
- Именно так! - согласился Понтус. - И тогда Альфредо протягивает лапу за кувшином…
Расмус икал от смеха.
- А вместо него вытаскивает старую мамину металлическую ступку… Она доставит ему большое удовольствие.
- А потом они прочитают то, что мы написали на клочке бумаги, - вот где пойдет веселье! - радостно сказал Понтус.
Но Расмус уже стал серьезным.
- Да, хотя будет не очень-то весело, что мы заперты здесь, когда они на всех парах примчатся обратно. Ты понимаешь, что нам обязательно надо как-то выбраться отсюда?
Понтус это понимал.
И тут снова залаял Глупыш - раздался один-единственный, печально короткий лай, словно он точно знал: собственно говоря, нет смысла лаять.
Расмус высунулся из окна.
- Да, Глупыш, я приду! - как можно громче закричал он.
И задумался.
- Я приду, если даже сломаю себе шею, - пробормотал он.
Еще немного поразмыслив, он с надеждой взглянул на Понтуса:
- Знаешь, Понтус, а что, если мы свяжем вместе наши брюки? Должно получиться!…
- Давай! - согласился Понтус. - Не думаю, что мои выдержат, если очень долго висеть на них, но все равно можно попробовать.
Он быстро выскользнул из брюк. Само собой, он мог пожертвовать ради Глупыша парой синих брюк, даже если будет ужасно неприятно катить на велосипеде через весь Вестанвик в одних лишь коротеньких трусах.
- Везуха, что мы оба такие длинноногие, - сказал Расмус, одобрительно глядя на Понтуса, чьи ноги, длинные, словно у жеребенка, торчали из трусов.
- Да, если из штанов надо делать спасательные канаты, то…
Затем Понтус молча наблюдал, как Расмус связал обе пары брюк прочным морским узлом и как следует укрепил удивительный спасательный канат в окне. Хватило как раз на половину расстояния до земли.
- Это значит, что нам придется лететь примерно с высоты двух метров, а от этого мы не умрем, - сказал Расмус.
Понтус тоже так считал.
Расмус уселся верхом на подоконник.
- А вот и малыш Расмюс, - сказал он и повис, не раздумывая, на канате из брюк.
Они затрещали, но выдержали, и он съехал как можно ниже, до самого конца. Затем зажмурился и упал как можно мягче. Он почувствовал легкую боль в ногах, когда ударился о землю, но ног не сломал и даже не оцарапался.
- Ты гибкий, как обезьяна, - закричал Понтус. - Точь-в-точь, как мамочка Альфредо!
Он уже сидел на подоконнике.
- А вот и малыш Понтюс! - закричал он.
Расмус посмотрел на него снизу вверх.
- Тебе не надо спускаться, если не хочешь! - сказал он. - Я поднимусь и открою тебе дверь… хотя сначала я открою дверь Глупышу.
- Ш-ш-ш… я что - разве я не могу немного повеселиться? - сказал Понтус, выбрасываясь из окна.
Но Расмус уже несся по дороге к погребу.
- Глупыш, - кричал он. - Глупыш, я иду!
И только увидев новенький, с иголочки, висячий замок на двери погреба, он вспомнил про ключ, полученный от Альфредо. Ключ! Ведь он сунул его в карман брюк, а брюки висели как раз на стене дома и развевались от вечернего бриза.
Он искренне разозлился на самого себя. Бедный Глупыш… когда каждая секунда взаперти - мука!
- Рассеян, как старый козел, - злобно пробормотал он и помчался галопом назад…
Он ринулся по лестнице вверх, на чердак, рванул дверь, которую так тщательно запер недавно Альфредо и которую завтра утром должна была отворить Берта… Так она думала, да!
Расмус высунул голову в окно, и тут Понтус увидел его. Он удивленно вытаращил глаза.
- По-твоему, у нас урок гимнастики? - неодобрительно сказал он. - Пожалей мои штаны, хватит того, что ты спустился по ним один раз . - Но Расмус, взяв брюки, нервно обыскал сначала свои собственные карманы, а потом, на всякий случай, также и Понтуса. Но никакого ключа не было! Расмус просто подпрыгивал от нетерпения; в такие вот минуты седеешь!
- Понтус, посмотри, пожалуйста, не валяется ли в траве какой-нибудь ключ! - бешеным голосом закричал он.
- Поищу, - ответил Понтус.
Встав на четвереньки, он стал шарить в траве. Расмус кусал указательный палец и ждал.
- Что я получу за это? - торжествующе спросил Понтус, поднимая ключ.
Расмус с облегчением вздохнул:
- Пару брюк, потому что они тебе пригодятся, - ответил он и бросил вниз брюки, которые приземлились прямо на голову Понтуса.
И вот он снова у двери погреба, он слышит, как лает Глупыш, и он начинает плакать, едва вставив ключ в висячий замок. Вот он открывает тяжелую дверь погреба и кидается в затхлую тьму. Он ничего не видит, но слышит вопль отчаяния, и ему навстречу бросается жесткий теплый маленький комочек. Тогда он плачет еще сильнее, тихо и безутешно плачет, крепко прижимая к себе этот комочек.
- Глупыш, подумать только, ты жив, - дрожащим голосом произносит он. - Бедняга Глупыш, я так тосковал по тебе… Подумать только, ты - жив!
- Ясно, что он жив! - рассудительно произносит Понтус.
Расмус прижимает к себе Глупыша и свирепо глотает слезы. Одно дело - плакать, когда расстаешься со своей собакой, но плакать, когда она снова с тобой, - это ведь просто дурость, и он не желает, чтобы Понтус видел его слезы.
- Бедняга Глупыш, - бормочет он, зарываясь лицом в жесткую шерстку. Но Глупыш отчаянно барахтается, он хочет поскорее убраться из этого жуткого погреба, и лишь только Расмус отпускает его, он как ракета вылетает из дверей. Только отбежав на почтительное расстояние от своей тюрьмы, останавливается и ожесточенно лает. Он решил высказать раз и навсегда, что не одобряет места своего заточения.
Но затем он все забыл. Он ведь не из тех, кто сидит и пережевывает свои минувшие страдания. Теперь он снова свободный и веселый песик, который радостно ждет, что еще придумает его хозяин.
Хозяин же вытер тайком слезы и натянул брюки.
- А теперь мы зададим работу полицейскому корпусу Вестанвика, - сурово говорит он. - Пошли, Понтус!
Он свистнул:
- Пошли, Глупыш! Поторапливайся! Мчимся что есть духу!

Глава десятая

Наступила светлая майская ночь, и Энгстуга стоит молчаливая и заброшенная среди цветущих яблонь. Маленькая серая усадьба так мирно спит! Везде тишина и покой.
Но на самом ли деле везде тишина и покой? Нет, если в этой старой усадьбе есть домовой, который бодрствует по ночам, то он знает, что все наоборот: жгучее беспокойство затаилось там меж стенами строений, а воздух полон удивительного, жуткого ожидания.
Но здесь ведь нет ни души - кто же тогда ждет? В погребе нет маленького песика, который ждет, чтобы его освободили, а в комнате на чердаке нет шалопаев-мальчишек, ожидающих, чтобы их выпустили оттуда.
Да нет, конечно же, в забрызганной взбитыми сливками комнате на чердаке сидят двое мальчиков и ждут! Там сидят хорошенько запертые Расмус и Понтус и ждут так, что готовы выпрыгнуть из собственной шкуры, они ждут и, глядя на часы, гадают: «Когда?»
И они не единственные, кто не спит сегодня ночью в этой старой заброшенной усадьбе. Бодрствующий домовой может и не заметить, как что-то шевелится среди теней. Повсюду на страже стоят словно набравшие в рот воды мужчины - один у окна на старом скотном дворе, а один в погребе, где больше нет песика, который лает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37