я даже считал кардинала весьма моим покровителем. Итак, да видит мир, когда судьба хочет взять и смертоубить человека, какие различные пути она избирает. Папа, надутый и хмурый, раздумывал о том, что ему сказал его сын.
CXIV
Два дня спустя пошел кардинал Корнаро просить епископию у папы для одного своего дворянина, которого звали мессер Андреа Чентано. Папа, это верно, что обещал ему епископию; так как имелась свободная и кардинал напомнил папе, что тот ему это обещал, то папа подтвердил, что это правда и что он так и хочет ему ее дать; но что он хочет одолжения от его высокопреосвященства, а именно он хочет, чтобы тот вернул ему в руки Бенвенуто. Тогда кардинал сказал: «О, если ваше святейшество его простили и отдали его мне свободным, что скажет свет и про ваше святейшество, и про меня?» Папа возразил: «Я хочу Бенвенуто, и пусть всякий говорит что хочет, раз вы хотите епископию». Добрый кардинал сказал, чтобы его святейшество дал ему епископию, а про остальное решил бы сам и делал бы затем все, что его святейшество и хочет, и может. Папа сказал, все-таки немного стыдясь своего злодейского уже данного слова: «Я пошлю за Бенвенуто и, чтобы дать себе маленькое удовлетворение, помешу его внизу, в этих комнатах потайного сада, где он может поправляться, и ему не будет воспрещено, чтобы все его друзья приходили его повидать, и, кроме того, я велю его содержать, пока у нас не пройдет эта маленькая прихоть». Кардинал вернулся домой и послал мне тотчас же сказать через того, который ожидал епископию, что папа хочет меня обратно в руки; но что он будет держать меня в нижней комнате в потайном саду, где я буду посещаем всяким, так же, как это было в его доме. Тогда я попросил этого мессер Андреа, чтобы он согласился сказать кардиналу, чтобы тот не отдавал меня папе и чтобы предоставил сделать по-своему; потому что я велю себя завернуть в тюфяк и велю себя вынести из Рима в надежное место; потому что если он меня отдаст папе, то он наверняка отдаст меня на смерть. Кардинал, когда услышал это, думается, что он был бы готов это сделать; но этот мессер Андреа, которому выходила епископия, раскрыл это дело. Между тем папа тотчас же прислал за мной и велел меня поместить, как он и говорил, в нижнюю комнату в своем потайном саду. Кардинал прислал мне сказать, чтобы я не ел ничего из тех кушаний, которые мне присылает папа, и что он будет присылать мне есть; а что то, что он сделал, он не мог сделать иначе, и чтобы я был покоен, что он будет мне помогать, пока я не стану свободен. Живучи таким образом, я был каждый день посещаем, и многие знатные вельможи предлагали мне много знатных вещей. От папы приходила пища, каковой я не трогал, а ел ту, которая приходила от кардинала Корнаро, и так я жил. Был у меня среди прочих моих друзей юноша грек, двадцати пяти лет от роду; был он силен чрезвычайно и действовал шпагой лучше, чем какой бы то ни было другой человек в Риме; умом он был недалек, но был вернейший честный человек и весьма легкий на веру. Он слышал, как говорили, что папа сказал, что хочет вознаградить меня за мои невзгоды. Это было верно, что папа вначале так говорил, но затем, впоследствии, он говорил иначе. Поэтому я доверился этому юноше греку и говорил ему: «Дорогой брат, они хотят меня убить, так что пора мне помочь; или они думают, что я этого не вижу, когда они мне оказывают эти необычайные милости, все делаются для того, чтобы меня предать?» Этот честный юноша говорил: «Мой Бенвенуто, в Риме говорят, что папа дал тебе должность с доходом в пятьсот скудо; так что я тебя прошу, уж пожалуйста, чтобы ты не делал так, чтобы это твое подозрение лишило тебя такой благостыни». А я все же просил его, скрестив руки, чтобы он убрал меня отсюда, потому что я хорошо знаю, что папа, подобный этому, может сделать мне много добра, но что я знаю наверное, что он замышляет сделать мне втайне, ради своей чести, много зла: поэтому пусть он делает скорее и постарается спасти мою жизнь от него; что если он вызволит меня отсюда, тем способом, каким я ему скажу, то я вечно буду ему обязан жизнью; если придет надобность, я ею пожертвую. Этот бедный юноша, плача, говорил мне; «О дорогой мой брат, ты все ж таки хочешь погубить себя, а я не могу тебя ослушаться в том, что Ты мне велишь; так что скажи мне способ, и я сделаю все то, что ты мне скажешь, хотя бы это и было против моей воли». Так мы решили, и я ему дал все распоряжения, которые очень легко должны были нам удаться. Когда я думал, что он пришел, чтобы применить на деле то, что я ему велел, он пришел мне сказать, что, ради моего спасения, хочет меня ослушаться и что хорошо знает то, что слышал от людей, которые стоят близко к папе и которые знают всю правду обо мне. Я, который не мог себе помочь никаким другим способом, пришел в недовольство и отчаяние. Это было в день тела Господня в тысяча пятьсот тридцать девятом году.
CXV
Когда прошел, вслед за этой ссорой, весь этот день вплоть до ночи, из папской кухни пришла обильная пища; также из кухни кардинала Корнаро пришла отличнейшая еда; так как при этом случилось несколько моих друзей, то я их оставил у себя ужинать; и вот, держа перевязанную ногу в кровати, я весело поел с ними; так они оставались у меня. После часа ночи они затем ушли; и двое моих слуг уложили меня спать, затем легли в передней. Была у меня собака, черная, как ежевика, из этих лохматых, и служила мне удивительно на ружейной охоте, и никогда не отходила от меня ни на шаг. Ночью, так как она была у меня под кроватью, я добрых три раза звал слугу, чтобы он убрал ее у меня из-под кровати, потому что она скулила ужасно. Когда слуги входили, эта собака кидалась на них, чтобы их укусить. Они были напуганы и боялись, не взбесилась ли собака, потому что она беспрерывно выла. Так мы провели до четырех часов ночи. Когда пробило четыре часа ночи, вошел барджелл со многой челядью ко мне в комнату; тогда собака вылезла и набросилась на них с такой яростью, рвя их плащи и штаны, и привела их в такой страх, что они думали, что она бешеная. Поэтому барджелл, как лицо опытное, сказал: «Такова уж природа хороших собак, что они всегда угадывают и предсказывают беду, которая должна случиться с их хозяевами; возьмите двое палки и защищайтесь от собаки, а остальные пусть привяжут Бенвенуто к этому стулу, и несите его, вы знаете куда». Как я сказал, это было по прошествии Дня тела Господня и около четырех часов ночи. Эти понесли меня закутанным и укрытым, и четверо из них шли впереди, отгоняя тех немногих людей, которые еще встречались по дороге. Так они принесли меня в Торре ди Нона, место, называемое так, и поместили меня в смертную тюрьму, положив меня на тюфячишко и дав мне одного из этих стражей, каковой всю ночь печаловался о моей злой судьбе, говоря мне: «Увы, бедный Бенвенуто, что ты им сделал?» Так что я отлично понял, что должно со мной произойти, как потому, что место было такое, а также потому, что он дал мне это понять. Я провел часть этой ночи, мучась мыслью, какова может быть причина, что Богу угодно послать мне такое наказание; и так как я ее не находил, то сильно терзался. Этот страж начал затем, как только умел, утешать меня; поэтому я заклинал его Господом Богом, чтобы он ничего мне не говорил и не разговаривал со мной, потому что сам по себе я скорее и лучше приму такое решение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
CXIV
Два дня спустя пошел кардинал Корнаро просить епископию у папы для одного своего дворянина, которого звали мессер Андреа Чентано. Папа, это верно, что обещал ему епископию; так как имелась свободная и кардинал напомнил папе, что тот ему это обещал, то папа подтвердил, что это правда и что он так и хочет ему ее дать; но что он хочет одолжения от его высокопреосвященства, а именно он хочет, чтобы тот вернул ему в руки Бенвенуто. Тогда кардинал сказал: «О, если ваше святейшество его простили и отдали его мне свободным, что скажет свет и про ваше святейшество, и про меня?» Папа возразил: «Я хочу Бенвенуто, и пусть всякий говорит что хочет, раз вы хотите епископию». Добрый кардинал сказал, чтобы его святейшество дал ему епископию, а про остальное решил бы сам и делал бы затем все, что его святейшество и хочет, и может. Папа сказал, все-таки немного стыдясь своего злодейского уже данного слова: «Я пошлю за Бенвенуто и, чтобы дать себе маленькое удовлетворение, помешу его внизу, в этих комнатах потайного сада, где он может поправляться, и ему не будет воспрещено, чтобы все его друзья приходили его повидать, и, кроме того, я велю его содержать, пока у нас не пройдет эта маленькая прихоть». Кардинал вернулся домой и послал мне тотчас же сказать через того, который ожидал епископию, что папа хочет меня обратно в руки; но что он будет держать меня в нижней комнате в потайном саду, где я буду посещаем всяким, так же, как это было в его доме. Тогда я попросил этого мессер Андреа, чтобы он согласился сказать кардиналу, чтобы тот не отдавал меня папе и чтобы предоставил сделать по-своему; потому что я велю себя завернуть в тюфяк и велю себя вынести из Рима в надежное место; потому что если он меня отдаст папе, то он наверняка отдаст меня на смерть. Кардинал, когда услышал это, думается, что он был бы готов это сделать; но этот мессер Андреа, которому выходила епископия, раскрыл это дело. Между тем папа тотчас же прислал за мной и велел меня поместить, как он и говорил, в нижнюю комнату в своем потайном саду. Кардинал прислал мне сказать, чтобы я не ел ничего из тех кушаний, которые мне присылает папа, и что он будет присылать мне есть; а что то, что он сделал, он не мог сделать иначе, и чтобы я был покоен, что он будет мне помогать, пока я не стану свободен. Живучи таким образом, я был каждый день посещаем, и многие знатные вельможи предлагали мне много знатных вещей. От папы приходила пища, каковой я не трогал, а ел ту, которая приходила от кардинала Корнаро, и так я жил. Был у меня среди прочих моих друзей юноша грек, двадцати пяти лет от роду; был он силен чрезвычайно и действовал шпагой лучше, чем какой бы то ни было другой человек в Риме; умом он был недалек, но был вернейший честный человек и весьма легкий на веру. Он слышал, как говорили, что папа сказал, что хочет вознаградить меня за мои невзгоды. Это было верно, что папа вначале так говорил, но затем, впоследствии, он говорил иначе. Поэтому я доверился этому юноше греку и говорил ему: «Дорогой брат, они хотят меня убить, так что пора мне помочь; или они думают, что я этого не вижу, когда они мне оказывают эти необычайные милости, все делаются для того, чтобы меня предать?» Этот честный юноша говорил: «Мой Бенвенуто, в Риме говорят, что папа дал тебе должность с доходом в пятьсот скудо; так что я тебя прошу, уж пожалуйста, чтобы ты не делал так, чтобы это твое подозрение лишило тебя такой благостыни». А я все же просил его, скрестив руки, чтобы он убрал меня отсюда, потому что я хорошо знаю, что папа, подобный этому, может сделать мне много добра, но что я знаю наверное, что он замышляет сделать мне втайне, ради своей чести, много зла: поэтому пусть он делает скорее и постарается спасти мою жизнь от него; что если он вызволит меня отсюда, тем способом, каким я ему скажу, то я вечно буду ему обязан жизнью; если придет надобность, я ею пожертвую. Этот бедный юноша, плача, говорил мне; «О дорогой мой брат, ты все ж таки хочешь погубить себя, а я не могу тебя ослушаться в том, что Ты мне велишь; так что скажи мне способ, и я сделаю все то, что ты мне скажешь, хотя бы это и было против моей воли». Так мы решили, и я ему дал все распоряжения, которые очень легко должны были нам удаться. Когда я думал, что он пришел, чтобы применить на деле то, что я ему велел, он пришел мне сказать, что, ради моего спасения, хочет меня ослушаться и что хорошо знает то, что слышал от людей, которые стоят близко к папе и которые знают всю правду обо мне. Я, который не мог себе помочь никаким другим способом, пришел в недовольство и отчаяние. Это было в день тела Господня в тысяча пятьсот тридцать девятом году.
CXV
Когда прошел, вслед за этой ссорой, весь этот день вплоть до ночи, из папской кухни пришла обильная пища; также из кухни кардинала Корнаро пришла отличнейшая еда; так как при этом случилось несколько моих друзей, то я их оставил у себя ужинать; и вот, держа перевязанную ногу в кровати, я весело поел с ними; так они оставались у меня. После часа ночи они затем ушли; и двое моих слуг уложили меня спать, затем легли в передней. Была у меня собака, черная, как ежевика, из этих лохматых, и служила мне удивительно на ружейной охоте, и никогда не отходила от меня ни на шаг. Ночью, так как она была у меня под кроватью, я добрых три раза звал слугу, чтобы он убрал ее у меня из-под кровати, потому что она скулила ужасно. Когда слуги входили, эта собака кидалась на них, чтобы их укусить. Они были напуганы и боялись, не взбесилась ли собака, потому что она беспрерывно выла. Так мы провели до четырех часов ночи. Когда пробило четыре часа ночи, вошел барджелл со многой челядью ко мне в комнату; тогда собака вылезла и набросилась на них с такой яростью, рвя их плащи и штаны, и привела их в такой страх, что они думали, что она бешеная. Поэтому барджелл, как лицо опытное, сказал: «Такова уж природа хороших собак, что они всегда угадывают и предсказывают беду, которая должна случиться с их хозяевами; возьмите двое палки и защищайтесь от собаки, а остальные пусть привяжут Бенвенуто к этому стулу, и несите его, вы знаете куда». Как я сказал, это было по прошествии Дня тела Господня и около четырех часов ночи. Эти понесли меня закутанным и укрытым, и четверо из них шли впереди, отгоняя тех немногих людей, которые еще встречались по дороге. Так они принесли меня в Торре ди Нона, место, называемое так, и поместили меня в смертную тюрьму, положив меня на тюфячишко и дав мне одного из этих стражей, каковой всю ночь печаловался о моей злой судьбе, говоря мне: «Увы, бедный Бенвенуто, что ты им сделал?» Так что я отлично понял, что должно со мной произойти, как потому, что место было такое, а также потому, что он дал мне это понять. Я провел часть этой ночи, мучась мыслью, какова может быть причина, что Богу угодно послать мне такое наказание; и так как я ее не находил, то сильно терзался. Этот страж начал затем, как только умел, утешать меня; поэтому я заклинал его Господом Богом, чтобы он ничего мне не говорил и не разговаривал со мной, потому что сам по себе я скорее и лучше приму такое решение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129