23, 24, 25 Января.
23-го вечером тронулись в далекий путь в родные сибирские места. При посадке украли чемодан со всеми моими документами, старыми фамильными бумагами и всеми фотографиями родных и детей. Судьба как бы хочет показать, что прошлому полный конец; душа так обмозолилась, что я довольно тупо, с чувством уже оглушенного животного перенес эту потерю, которая в былые времена нанесла бы мне жесточайший удар. После того, что потеряно за время с 1 Марта 1917 года, чувствительных потерь быть уже не может.
Но все же дорогой ценой пришлось заплатить за расставанье с проклятым Петроградским болотом.
Едем прилично; коридоры вагонов заполнены товарищами, которые ведут себя прилично, в купе не лезут и даже стараются услужить, исполняя разные мелкие поручения; объясняется это отчасти пожилым составом едущих (старые солдаты срока службы 1901-2 годов), а также и строгими мерами, принятыми комиссарами, противопоставившими солдатам красную армию и красную милицию.
Едем медленно, так как впереди идет воинский поезд, перегнать который товарищи никому не позволять. Чем дальше от Петрограда, тем больше на станции продуктов и тем ниже цены. На станциях полное безлюдье, так как железнодорожные служащие прячутся от товарищей, требующих отправки поездов вне всяких правил и творящих при отказе самые жестокие насилия (кладут на рельсы и давят паровозами; засовывают в локомотивные топки и т. п.
Торговки съестными припасами сидят за толстыми деревянными решетками послереволюционное новшество, которого прежде не было.
Среди едущих с нами товарищей никаких политических разговоров не слышно; все мысли направлены к дому и семье, а затем к покупке хлеба и добыче кипятку на станциях.
На второй день пути в поезд стали лезть отставшие от впереди идущих воинских эшелонов; этот сорт товарищей много похуже - расхлябанные, нахальные и многие вполпьяна, с постоянной матерщиной на языке, типичные представители городской и деревенской хулиганщины. Часть из них едет с винтовками и ручными гранатами, довольно неприятное соседство, так как гранаты недостаточно тщательного изготовления склонны к самовзрыванию.
Когда подходили к станции Шарья, то там происходило побоище между прибывшим на станцию эшелоном и местными милиционерами; побоище окончилось восьмью убитыми и несколькими десятками раненых.
26 Января.
Только утром добрались до Вятки, где нас угостили форменным обыском с выворачиванием всех вещей; у меня даже откупорили все бывшие у меня шесть бутылок Боржома; искали оружие, спиртные напитки и драгоценные металлы; едва успел спрятать часы и уцелевшую у меня золотую медаль. При производстве обыска была видна опытная рука, но наружно были утонченно вежливы, сами ничего не трогали, а все заставляли делать самих владельцев.
Вагон-ресторан у нас аннексировали для какого-то чрезвычайного комиссара Северной Области, носящегося в великолепном поезде из царских вагонов и творящего суд и расправу; на станции рассказывали, что сегодня утром он нагнал эшелон, устроивший побоище на ст. Шарья, и расстрелял тут же на полотне всех зачинщиков.
Увидав в нашем поезде вагон-ресторан грозный комиссар решил, что буржуи могут обойтись и без этого вагона, и перевел его на свой меридиан; нам это все равно, ибо мы им не пользуемся, но зато в отчаянии опиопровозители, составляющие половину пассажиров: оказывается, что у них в стенках вагона-ресторана заделано восемь пудов опиума, стоимостью свыше полумиллиона. Один из них остался в Вятке, очевидно для того, чтобы выручать свой товар.
Купил "Вятскую Правду" (все "Правды" большевистские); хроника сообщает, что 23-го Января у Александровского Собора расстреляно пять грабителей; отмечено, что высшая мера наказания - расстрел применена потому, что при грабежах они именовали себя "большевиками".
27 Января.
Подвижной составь нашего поезда совсем расхлябан, чинимся чуть ли по пять-шесть раз в день. Двигаемся очень медленно, зато отъедаемся во всю; хлеб всюду отличный, а главное, покупай его сколько тебе захочется. Едем под угрозой, что дальше Екатеринбурга не пустят, так как железнодорожные комиссары решили уничтожить буржуйные экспрессы.
Разговорился с едущими в наших коридорах солдатами, преимущественно с западного фронта; на революцию они смотрят с точки зрения перехода к ним земли, а поднявшегося беспорядка в большинстве не одобряют; социализм в земельном отношении понимают в том смысле, что земля должна быть отдана им и затем делается их неотъемлемой собственностью с правами наследства и т. п.; представления о том, что получится, если раздать все церковные, государственные и помещичьи земли, не имеют никакого; когда я спросил, сколько же по их мнению придется на брата, то они замялись, а потом один нерешительно вымолвил, а другие подхватили, что по сотни две десятин, наверно, придется. Когда я им объяснил действительное положение, то на меня посмотрели недоверчиво и хорошая отношения, бывшие между нами уже несколько дней, сразу потускнели.
То же самое было и у меня в корпусе; главной задачей моей Креславской школы и было дать солдатам крестьянам реальные знания по основам государственной, общественной и деревенской жизни
28 Января.
За сутки проехали только 300 верст, много остановок из-за поломки подвижного состава. Встречные пассажирские поезда без стекол, с выломанными дверями; в мягких вагонах вся внутренность выдрана. Подсаживающееся к нам, отставшие от эшелонов товарищи, уходя, тащат с собой коврики, занавески, оконные ремни, даже медные гвоздики, но страдают только коридоры и уборные.
Опять попали в голодный район; на станциях пусто, нельзя достать ни хлеба, ни молока.
В поезд село несколько уральских общественных деятелей, пробирающихся в Томск; по их словам всюду на заводах идет полный развал, и если так будет продолжаться, то весь Урал скоро станет; будут продолжаться работы чисто местного, полукустарного характера. Всюду идет страшное воровство, а где можно и грабеж складов; кое-где начали разворовывать заводское оборудование.
29 Января.
Въехали в страну с обилием плодов земных; Екатеринбург проскочили благополучно и едем по линии Тюмень-Омск; станционные лотки завалены гусями, поросятами, бараниной, сыром, сливочным маслом, калачами и белым хлебом; цены очень низкие, и оголодавшие пассажиры жуют целый день.
В Тюмени к нам сел Барнаульский городской голова; по его словам в Сибири идет уже большевистское движение, но не такое резкое и радикальное, как у нас в России. Настроение деревни пестрое: там, где много солдат вернулось с фронта, там большевистское, а где поменьше - там спокойное. Города, за исключением Семипалатинска, Кургана и Ирбита, махрово-большевистские и в руках приезжих (по-сибирски "навозных") большевиков самого каторжного типа; с развалом власти, много уголовных и каторжных перекрасились в политические мученики и вылезли в крупные политические дамки.
Сейчас в Сибири кипит большая работа по предстоящему переустройству всей сибирской жизни, стиснутой раньше давлением Петрограда и Москвы; перспективы пока самые радужные, особенно в промышленном и торговом отношениях. С довольствием вообще хорошо; хуже в городах. Алтайский край переполнен хлебом, но население не хочет его продавать из ненависти к городам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99