Как только Гаррисон и Шредер попали в 506-й, их глазам открылась следующая картина.
Одетый в спортивный костюм ребенок, только недавно начавший ходить, плача и протягивая ручки, ковылял, как механическая игрушка, по комнате. На кровати лежала молодая красивая женщина с кляпом во рту. Она была связана. Ее широко открытые глаза молили о помощи. Пожилая женщина лежала вытянувшись на полу, преграждая путь малышу. Узел ее темных волос был красным от крови, как и ковер, где она лежала. На тумбочке находился завернутый в коричневую бумагу сверток в форме шестидюймового кубика. Над ним смертоносной спиралью вился едкий дымок. Верхний край бумаги чернел и сморщивался, появился крошечный язычок пламени, пробившийся сквозь свернувшуюся бумагу.
- Бомба! - пронзительно закричал капрал. Он сгреб женщину с кровати, как тряпичную куклу, и сунул ее в руки Шредеру, выталкивая промышленника обратно в коридор. Затем, переступив мертвую женщину, Гаррисон подхватил плачущего ребенка.
- Мой ребенок! Мой сын! - оставив жену в коридоре, Шредер опять появился в дверях. Он шагнул в комнату.
- Назад! - заорал Гаррисон. - Ради Бога, назад!
Он перебросил ребенка через комнату в руки отца, метнулся к двери, но споткнулся о распростертое тело няни. Пролетев головой вперед между бомбой и дверным проемом, он растянулся на полу, отчаянно желая как можно быстрее оказаться в коридоре, его взгляд был прикован к горящему свертку.
Это был его конец, и он знал это. Гаррисон знал, - каким-то образом почувствовал, - что бомба собирается взорваться.
И именно в этот момент она взорвалась.
Глава 2
Когда к Шредеру вернулось сознание, он обнаружил, что находится на больничной койке. Его жизнь поддерживалась причудливым переплетением множества трубок, капельниц, проводов, инструментов и механизмов. Кених в марлевой маске сидел у края кровати. Его голова склонилась, и слезы падали на руки, скрещенные на коленях. Слезы не были в характере Вилли Кениха.
- Вилли, - почти шепотом позвал Шредер. - Где я? - Он говорил по-немецки.
Кених поднял глаза, его рот открылся, свет возвращения к жизни замерцал в его налитых кровью глазах.
- Полковник! Полковник, я...
- Где я? - настаивал Шредер.
- Все еще в Ирландии, - ответил Кених. - Вас нельзя было перевозить, вот уже восемь, нет, почти девять дней. Но теперь - теперь вы поправитесь!
- Да, я поправлюсь, но...
- Да, господин полковник?
Шредер попытался улыбнуться, но получилась гримаса.
- Вилли, мы здесь одни. Зови меня Томас. И вообще, с этого момента ты должен всегда называть меня Томас.
Кених кивнул в ответ светловолосой головой.
- Вилли, - снова произнес Шредер, - я обязательно поправлюсь, да. Но ты должен знать то, что знаю я. Та бомба прикончила меня. Мне остался год, два, если повезет. Я чувствую это.
Кених опустился на колени у края кровати. Он взял руку своего полковника и погладил ее. Пожатие Шредера было удивительно сильным. Он сжал руку Кениха, повинуясь нахлынувшим воспоминаниям.
- Вилли, бомба! Мой ребенок! Мой Генрих!
- Произошло чудо, - быстро ответил ему Кених, ни царапинки, ни отметинки.
- Ты не лжешь мне?
- Конечно, нет, Томас. С мальчиком все в порядке. С его матерью тоже.
- А... Герда?
Кених отвел взгляд.
Шредер на секунду прикрыл глаза.
- Она страдала?
- Нет, совсем нет. Бомба взорвала часть наружной стены отеля. Герда взорвалась вместе с ней. Нашли.., только части тела. Возможно, это и к лучшему.
Шредер тяжело кивнул.
- Это урок, - прошептал он. - Никогда не надо смешивать дело с удовольствием. Прямо отсюда мы должны были лететь в Австралию. Мне не стоило брать семью с собой.
- Кто мог знать, - ответил Кених Шредер нахмурился так, что весь лоб покрылся морщинками.
- Это так тяжело вспоминать. Все произошло так быстро. Там был еще кто-то.., молодой человек. Высокий. Красивый мальчик. Ах, да! Красноголовый. Британский военный полицейский. Что с ним?
- Он жив, - сказал Кених, - но ослеп. Ран у него было совсем немного, но глаза отказали.
Обдумав услышанное, Шредер кивнул, а затем медленно покачал головой.
- Это очень плохо, - сказал он. - Он спас меня, моего ребенка, мою жену. Спас нам жизни, а сам ослеп... - Мгновение он лежал молча, затем принял какое-то решение. Он схватил руку Кениха. - Вилли, не теряй из виду этого молодого человека. - Шредер снова помолчал. - Он.., говорил мне свое имя.., но...
- Ричард Гаррисон, Томас.
- Да, именно так. Позже, когда мне станет лучше, я захочу узнать о нем все. Кених кивнул.
- А сейчас мне нужно поспать, Вилли, - слабеющим голосом завершил разговор Шредер. - Но сначала мне надо...
- Все уже сделано, полковник, э... Томас, - сказал Кених. - Это частная больница. Девять из наших лучших людей прибыли сюда из Германии. Вы в полной безопасности. Урмгард и Генрих сейчас в Кельне. Их тоже охраняют. Как только вы немного поправитесь, мы полетим в санаторий Зиберта в Харце. Вам там будет лучше.
- А мои доктора? - голос Шредера угасал.
Кених наклонился к уху полковника.
- Их доктора залатали вас на скорую руку. Через несколько часов здесь были наши. Они сказали, что такие как у вас внутренние повреждения могли бы убить любого. Взрыв - это жуткая штука. Он раздавил ваши внутренности. Но не убил вас. Не вас, господин полковник, не вас.
Глаза Шредера были закрыты. Он уплывал прочь.
- Гаррисон, - его шепот был почти дыханием. - Не забудь... Ричард... Гаррисон...
- Я не забуду, - также шепотом ответил Кених. Он положил руку хозяина на кровать, нежно отпустил ее и встал.
* * *
Майора Джона Маршанта и капрала Ричарда Аллана Гаррисона, безукоризненно одетых в парадную форму, встречали в аэропорту Ганновера, как и обещали. В действительности же их принимали намного лучше, чем можно было ожидать. И, безусловно, много лучше, чем майор на самом деле ожидал. Просто майоры не привыкли к отливающим металлическим блеском серебристым “мерседесам”, ждущим их прибытия в больших международных аэропортах. Они также не привыкли к той легкости - полному отказу от всех обычных послеполетных процедур, включая таможенный досмотр, с которой определенные липа из более влиятельных сфер входят в деловой мир и которая значительно облегчает жизнь. Все было довольно просто: Маршанта и его слепого подопечного забрали прямо у самолета и повезли на машине в город, они даже не заглянули в здание аэропорта.
Со своей стороны, Ричард Гаррисон не был удивлен и не особенно интересовался происходящим. Существовало множество других вещей, которыми он занялся бы, а этот случай для него был пустой тратой времени и денег. Он вполне мог понять благодарность этого Шредера, болезненность, которую промышленник, возможно, чувствовал по отношению к его увечью, но что он мог сделать для Гаррисона? Хотел ли он предложить ему деньги? Пенсия Гаррисона (эта мысль вызвала кривую усмешку: “пенсия”, ха! - быть на пенсии в его-то возрасте!) и компенсация делали его относительно независимым. По крайней мере, в финансах. И потом будут еще дополнительные гранты от самое меньшее трех армейских фондов. Нет, деньги - не главная проблема.
Он не хотел быть - не позволил бы себе стать обузой кому-либо. У каждого имеются проблемы, и каждый решает их в меру своих возможностей. Гаррисон давно решил для себя, что должен справляться со своими проблемами только сам. Так что же этот Томас Шредер надеялся сделать для него?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Одетый в спортивный костюм ребенок, только недавно начавший ходить, плача и протягивая ручки, ковылял, как механическая игрушка, по комнате. На кровати лежала молодая красивая женщина с кляпом во рту. Она была связана. Ее широко открытые глаза молили о помощи. Пожилая женщина лежала вытянувшись на полу, преграждая путь малышу. Узел ее темных волос был красным от крови, как и ковер, где она лежала. На тумбочке находился завернутый в коричневую бумагу сверток в форме шестидюймового кубика. Над ним смертоносной спиралью вился едкий дымок. Верхний край бумаги чернел и сморщивался, появился крошечный язычок пламени, пробившийся сквозь свернувшуюся бумагу.
- Бомба! - пронзительно закричал капрал. Он сгреб женщину с кровати, как тряпичную куклу, и сунул ее в руки Шредеру, выталкивая промышленника обратно в коридор. Затем, переступив мертвую женщину, Гаррисон подхватил плачущего ребенка.
- Мой ребенок! Мой сын! - оставив жену в коридоре, Шредер опять появился в дверях. Он шагнул в комнату.
- Назад! - заорал Гаррисон. - Ради Бога, назад!
Он перебросил ребенка через комнату в руки отца, метнулся к двери, но споткнулся о распростертое тело няни. Пролетев головой вперед между бомбой и дверным проемом, он растянулся на полу, отчаянно желая как можно быстрее оказаться в коридоре, его взгляд был прикован к горящему свертку.
Это был его конец, и он знал это. Гаррисон знал, - каким-то образом почувствовал, - что бомба собирается взорваться.
И именно в этот момент она взорвалась.
Глава 2
Когда к Шредеру вернулось сознание, он обнаружил, что находится на больничной койке. Его жизнь поддерживалась причудливым переплетением множества трубок, капельниц, проводов, инструментов и механизмов. Кених в марлевой маске сидел у края кровати. Его голова склонилась, и слезы падали на руки, скрещенные на коленях. Слезы не были в характере Вилли Кениха.
- Вилли, - почти шепотом позвал Шредер. - Где я? - Он говорил по-немецки.
Кених поднял глаза, его рот открылся, свет возвращения к жизни замерцал в его налитых кровью глазах.
- Полковник! Полковник, я...
- Где я? - настаивал Шредер.
- Все еще в Ирландии, - ответил Кених. - Вас нельзя было перевозить, вот уже восемь, нет, почти девять дней. Но теперь - теперь вы поправитесь!
- Да, я поправлюсь, но...
- Да, господин полковник?
Шредер попытался улыбнуться, но получилась гримаса.
- Вилли, мы здесь одни. Зови меня Томас. И вообще, с этого момента ты должен всегда называть меня Томас.
Кених кивнул в ответ светловолосой головой.
- Вилли, - снова произнес Шредер, - я обязательно поправлюсь, да. Но ты должен знать то, что знаю я. Та бомба прикончила меня. Мне остался год, два, если повезет. Я чувствую это.
Кених опустился на колени у края кровати. Он взял руку своего полковника и погладил ее. Пожатие Шредера было удивительно сильным. Он сжал руку Кениха, повинуясь нахлынувшим воспоминаниям.
- Вилли, бомба! Мой ребенок! Мой Генрих!
- Произошло чудо, - быстро ответил ему Кених, ни царапинки, ни отметинки.
- Ты не лжешь мне?
- Конечно, нет, Томас. С мальчиком все в порядке. С его матерью тоже.
- А... Герда?
Кених отвел взгляд.
Шредер на секунду прикрыл глаза.
- Она страдала?
- Нет, совсем нет. Бомба взорвала часть наружной стены отеля. Герда взорвалась вместе с ней. Нашли.., только части тела. Возможно, это и к лучшему.
Шредер тяжело кивнул.
- Это урок, - прошептал он. - Никогда не надо смешивать дело с удовольствием. Прямо отсюда мы должны были лететь в Австралию. Мне не стоило брать семью с собой.
- Кто мог знать, - ответил Кених Шредер нахмурился так, что весь лоб покрылся морщинками.
- Это так тяжело вспоминать. Все произошло так быстро. Там был еще кто-то.., молодой человек. Высокий. Красивый мальчик. Ах, да! Красноголовый. Британский военный полицейский. Что с ним?
- Он жив, - сказал Кених, - но ослеп. Ран у него было совсем немного, но глаза отказали.
Обдумав услышанное, Шредер кивнул, а затем медленно покачал головой.
- Это очень плохо, - сказал он. - Он спас меня, моего ребенка, мою жену. Спас нам жизни, а сам ослеп... - Мгновение он лежал молча, затем принял какое-то решение. Он схватил руку Кениха. - Вилли, не теряй из виду этого молодого человека. - Шредер снова помолчал. - Он.., говорил мне свое имя.., но...
- Ричард Гаррисон, Томас.
- Да, именно так. Позже, когда мне станет лучше, я захочу узнать о нем все. Кених кивнул.
- А сейчас мне нужно поспать, Вилли, - слабеющим голосом завершил разговор Шредер. - Но сначала мне надо...
- Все уже сделано, полковник, э... Томас, - сказал Кених. - Это частная больница. Девять из наших лучших людей прибыли сюда из Германии. Вы в полной безопасности. Урмгард и Генрих сейчас в Кельне. Их тоже охраняют. Как только вы немного поправитесь, мы полетим в санаторий Зиберта в Харце. Вам там будет лучше.
- А мои доктора? - голос Шредера угасал.
Кених наклонился к уху полковника.
- Их доктора залатали вас на скорую руку. Через несколько часов здесь были наши. Они сказали, что такие как у вас внутренние повреждения могли бы убить любого. Взрыв - это жуткая штука. Он раздавил ваши внутренности. Но не убил вас. Не вас, господин полковник, не вас.
Глаза Шредера были закрыты. Он уплывал прочь.
- Гаррисон, - его шепот был почти дыханием. - Не забудь... Ричард... Гаррисон...
- Я не забуду, - также шепотом ответил Кених. Он положил руку хозяина на кровать, нежно отпустил ее и встал.
* * *
Майора Джона Маршанта и капрала Ричарда Аллана Гаррисона, безукоризненно одетых в парадную форму, встречали в аэропорту Ганновера, как и обещали. В действительности же их принимали намного лучше, чем можно было ожидать. И, безусловно, много лучше, чем майор на самом деле ожидал. Просто майоры не привыкли к отливающим металлическим блеском серебристым “мерседесам”, ждущим их прибытия в больших международных аэропортах. Они также не привыкли к той легкости - полному отказу от всех обычных послеполетных процедур, включая таможенный досмотр, с которой определенные липа из более влиятельных сфер входят в деловой мир и которая значительно облегчает жизнь. Все было довольно просто: Маршанта и его слепого подопечного забрали прямо у самолета и повезли на машине в город, они даже не заглянули в здание аэропорта.
Со своей стороны, Ричард Гаррисон не был удивлен и не особенно интересовался происходящим. Существовало множество других вещей, которыми он занялся бы, а этот случай для него был пустой тратой времени и денег. Он вполне мог понять благодарность этого Шредера, болезненность, которую промышленник, возможно, чувствовал по отношению к его увечью, но что он мог сделать для Гаррисона? Хотел ли он предложить ему деньги? Пенсия Гаррисона (эта мысль вызвала кривую усмешку: “пенсия”, ха! - быть на пенсии в его-то возрасте!) и компенсация делали его относительно независимым. По крайней мере, в финансах. И потом будут еще дополнительные гранты от самое меньшее трех армейских фондов. Нет, деньги - не главная проблема.
Он не хотел быть - не позволил бы себе стать обузой кому-либо. У каждого имеются проблемы, и каждый решает их в меру своих возможностей. Гаррисон давно решил для себя, что должен справляться со своими проблемами только сам. Так что же этот Томас Шредер надеялся сделать для него?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83