Судя по их показаниям, мы идем вместо севера на северо-запад.
— А средняя линия зари? Посмотри на экран астропеленгатора. Как видишь, идем точно на север.
— Но тогда почему до сих пор нет пакового льда? Ведь его граница обычно лежит между 82-й и 83-й параллелями.
Ледовый массив под самолетом был действительно необычным. Пакового, то есть многолетнего, льда не наблюдалось, и лишь через три градуса, на 85-й параллели, пак занял все видимое пространство океана. Начали встречаться ледовые поля, годные для посадки в лыжном варианте. Это поднимало настроение: все-таки чувствуешь себя увереннее, когда внизу мощный лед, а не его подобие.
Прогноз, данный синоптиком Фроловым с Диксона, оказался очень точным: температура и ветер не меняли своих показаний. А вот облачность была настолько капризной, что высота полета все время колебалась от 50 до 1000 метров. На широте 86 градусов с семисотметровой высоты удалось запеленговать красный столб над солнцем, которое находилось ниже горизонта в юго-восточной части неба. Взятый пеленг позволил уточнить наш истинный курс, и до 88-го градуса мы шли только по счислению, так как опять началась сплошная облачность.
До полюса оставалось 223 километра. Все в работе: Титлов ведет самолет. Шекуров следит за двигателями, я делаю свои расчеты. Сомов, неотрываясь, смотрит на льды. Сергей Наместников держит связь. В наших условиях это трудное дело, но бортрадист на высоте. Каждые полчаса передаются на Большую землю наши координаты, погодные сводки и сводки о состоянии льда. Они очень важны: никто еще не передавал таких сводок с широт, над которыми мы летим. Специалистам они дадут массу сведений о погоде приполюсного района.
Время от времени, включив автопилот, из кабины выходит Титлов. Не вредно бы размяться, а заодно взглянуть на штурманские расчеты. Они не вызывают у Титлова никаких нареканий, но картушки магнитных компасов, которые то начинают вдруг дико вращаться, то застывают на любом румбе, но только не на том, какой нужен нам, выводят командира из состояния спокойной сосредоточенности.
— Черт те что! — говорит он. — Четыре тысячи лет служить верой и правдой, а тут-на тебе-забастовка!
Я смеюсь. Эмоция летчиков на этот счет мне давно знакома. Еще в 1936 году, когда мы с Михаилом Водопьяновым летали на Р-5 на высокоширотную разведку перед высадкой папанинской группы на Северный полюс, такая «забастовка» случилась в первый раз. Опытнейшие полярные летчики не поверили тогда этому, считая, что компасы просто сломались. Кажется, и Титлов сейчас готов был поверить в это…
На широте 88 градусов 10 минут облачность разорвалась. Я в это время был в астрокуполе, надеясь обнаружить на небе хоть одну звездочку. И вот вместо нее совершенно неожиданно замечаю тончайший серп луны. Как же так? Ведь луна сейчас на исходе последней четверти и не должна быть видимой! Но раздумывать некогда. Быстро беру пеленги. Бледный штрих серебристо-жемчужного цвета, еле заметный в поле зрения секстана, но все же проецирующийся на экране астрономического компаса, оказал нам неоценимую услугу в деле контроля курса, определения точки полюса, а главное, помог точно развернуться при отходе от полюса на меридиан острова Котельный. С этого момента, лишь изредка прячась за высокой перисто-слоистой облачностью, луна сопровождала нас до полюса и от него до 87-го градуса.
Полюс быстро приближался, и в 06 часов 56 минут я торжественно объявил, что северный конец земной оси-под нами. Сбросили буй с запиской о достижении полюса и с газетами «Правда» и «Комсомольская правда». Затем, положив самолет в широкий круг, приступили к наблюдениям.
Внизу был тяжелый паковый, лед с большим количеством разводьев и трещин. Другого мы и не представляли, хотя в разные времена высказывались предположения, что на полюсе может оказаться море, совершенно свободное ото льда. Может быть, так и было в какую-то далекую эпоху, но сейчас под нами был только лед. Здесь формировались его армады, отсюда они шли по разным направлениям, преграждая доступ в свои владения кому бы то ни было.
Рассчитав курс отхода по данным положения луны, мы легли на меридиан Крестов Колымских, где была запланирована посадка. Сложен расчет курса отхода от полюса. Куда ни поверни — всюду юг. и при малейшей оплошности мы могли оказаться не то что в Крестах Колымских, а вообще неизвестно где. Даже в 80-х годах был случай, когда опытные полярные летчики на самолете, оборудованном всеми самыми совершенными навигационными приборами, стартовав с «СП-16» на мыс Челюскин, ушли в противоположную сторону, и только счастливый случай спас их от катастрофы во льдах.
Прошло полчаса. Самолет прочно «лежал» на нужном меридиане, а золотисто-розовый цвет неба подсказывал, что где-то близко находится солнце. Пусть за горизонтом, но близко! Одно это радовало, тем более что серп луны, так выручивший нас, таял на глазах по мере нашего продвижения на юг. Нервное напряжение ослабло, и мы почувствовали, что очень устали. Сильно клонило ко сну. Чтобы взбодриться, выпили крепкого горячего кофе и закусили безвкусными американскими концентратами с примесью ореха «кола». И сразу потянуло к настоящей еде. Достали из запасов, которыми нас снабдили зимовщики Челюскина, оленью ногу и две буханки ржаного хлеба и в момент расправились с ними.
И тут на борт стали одна за другой поступать радиограммы с поздравлениями, ведь мы первыми долетели до полюса в условиях полярной ночи. Поздравили Папанин, Водопьянов, Мазурук, Ляпидевский, Слепнев и многие другие. Не забыл нас и ученый совет Арктического института. Конечно, мы были тронуты таким вниманием, но расслабляться было нельзя. До аэродрома оставались еще тысячи километров, а внизу по-прежнему были океан и льды.
Через два часа полета сумерки стали постепенно бледнеть, приобретать голубизну. Заработали магнитные компасы, но пока неуверенно — при малейшем крене стрелки отклонялись от курса до 50 градусов.
Начиная с 84-й параллели небо затянула сплошная облачность. Наблюдение за льдами не прерывалось ни на минуту, и пришлось снижаться до 50 метров. Но нижняя граница облаков доставала и сюда, и скоро видимость по горизонту упала до нуля. Началось обледенение — в который уже раз за полет. Матовый лед, оседая на плоскостях и кабине, утяжелял машину, ухудшал ее аэродинамические качества. Антиобледенители не успевали сбрасывать нарастающий лед. Самолет начало трясти, а скорость упала. Титлов взглянул на меня и резко увеличил обороты моторов.
Буквально врубаясь в промозглую массу облаков, машина полезла наверх. Только на высоте 4880 метров обледенение прекратилось.
Сомову наш маневр явно не нравился: он готов был вести свои записи сутки напролет и с укоризной смотрел на нас, летчиков.
— Ничего, Михаил Михайлович, — успокоил гидролога Титлов, — еще насмотритесь. Вот оттает, и снова вниз пойдем.
Теперь мы шли над верхней кромкой облачности. Трясти перестало, но вскоре мы почувствовали явный недостаток кислорода. Запас его был у нас ограничен, и маски в первую очередь пришлось отдать Сомову и Бессуднову: они были новичками в такого рода делах и тяжелее нас переносили кислородное голодание.
Компасы, как я уже говорил, стали потихоньку работать, и, пользуясь тем, что теперь не приходилось ежеминутно проверять курс, я стал помогать Шекурову в перекачке горючего из бочек в дополнительные баки.
1 2 3 4 5 6
— А средняя линия зари? Посмотри на экран астропеленгатора. Как видишь, идем точно на север.
— Но тогда почему до сих пор нет пакового льда? Ведь его граница обычно лежит между 82-й и 83-й параллелями.
Ледовый массив под самолетом был действительно необычным. Пакового, то есть многолетнего, льда не наблюдалось, и лишь через три градуса, на 85-й параллели, пак занял все видимое пространство океана. Начали встречаться ледовые поля, годные для посадки в лыжном варианте. Это поднимало настроение: все-таки чувствуешь себя увереннее, когда внизу мощный лед, а не его подобие.
Прогноз, данный синоптиком Фроловым с Диксона, оказался очень точным: температура и ветер не меняли своих показаний. А вот облачность была настолько капризной, что высота полета все время колебалась от 50 до 1000 метров. На широте 86 градусов с семисотметровой высоты удалось запеленговать красный столб над солнцем, которое находилось ниже горизонта в юго-восточной части неба. Взятый пеленг позволил уточнить наш истинный курс, и до 88-го градуса мы шли только по счислению, так как опять началась сплошная облачность.
До полюса оставалось 223 километра. Все в работе: Титлов ведет самолет. Шекуров следит за двигателями, я делаю свои расчеты. Сомов, неотрываясь, смотрит на льды. Сергей Наместников держит связь. В наших условиях это трудное дело, но бортрадист на высоте. Каждые полчаса передаются на Большую землю наши координаты, погодные сводки и сводки о состоянии льда. Они очень важны: никто еще не передавал таких сводок с широт, над которыми мы летим. Специалистам они дадут массу сведений о погоде приполюсного района.
Время от времени, включив автопилот, из кабины выходит Титлов. Не вредно бы размяться, а заодно взглянуть на штурманские расчеты. Они не вызывают у Титлова никаких нареканий, но картушки магнитных компасов, которые то начинают вдруг дико вращаться, то застывают на любом румбе, но только не на том, какой нужен нам, выводят командира из состояния спокойной сосредоточенности.
— Черт те что! — говорит он. — Четыре тысячи лет служить верой и правдой, а тут-на тебе-забастовка!
Я смеюсь. Эмоция летчиков на этот счет мне давно знакома. Еще в 1936 году, когда мы с Михаилом Водопьяновым летали на Р-5 на высокоширотную разведку перед высадкой папанинской группы на Северный полюс, такая «забастовка» случилась в первый раз. Опытнейшие полярные летчики не поверили тогда этому, считая, что компасы просто сломались. Кажется, и Титлов сейчас готов был поверить в это…
На широте 88 градусов 10 минут облачность разорвалась. Я в это время был в астрокуполе, надеясь обнаружить на небе хоть одну звездочку. И вот вместо нее совершенно неожиданно замечаю тончайший серп луны. Как же так? Ведь луна сейчас на исходе последней четверти и не должна быть видимой! Но раздумывать некогда. Быстро беру пеленги. Бледный штрих серебристо-жемчужного цвета, еле заметный в поле зрения секстана, но все же проецирующийся на экране астрономического компаса, оказал нам неоценимую услугу в деле контроля курса, определения точки полюса, а главное, помог точно развернуться при отходе от полюса на меридиан острова Котельный. С этого момента, лишь изредка прячась за высокой перисто-слоистой облачностью, луна сопровождала нас до полюса и от него до 87-го градуса.
Полюс быстро приближался, и в 06 часов 56 минут я торжественно объявил, что северный конец земной оси-под нами. Сбросили буй с запиской о достижении полюса и с газетами «Правда» и «Комсомольская правда». Затем, положив самолет в широкий круг, приступили к наблюдениям.
Внизу был тяжелый паковый, лед с большим количеством разводьев и трещин. Другого мы и не представляли, хотя в разные времена высказывались предположения, что на полюсе может оказаться море, совершенно свободное ото льда. Может быть, так и было в какую-то далекую эпоху, но сейчас под нами был только лед. Здесь формировались его армады, отсюда они шли по разным направлениям, преграждая доступ в свои владения кому бы то ни было.
Рассчитав курс отхода по данным положения луны, мы легли на меридиан Крестов Колымских, где была запланирована посадка. Сложен расчет курса отхода от полюса. Куда ни поверни — всюду юг. и при малейшей оплошности мы могли оказаться не то что в Крестах Колымских, а вообще неизвестно где. Даже в 80-х годах был случай, когда опытные полярные летчики на самолете, оборудованном всеми самыми совершенными навигационными приборами, стартовав с «СП-16» на мыс Челюскин, ушли в противоположную сторону, и только счастливый случай спас их от катастрофы во льдах.
Прошло полчаса. Самолет прочно «лежал» на нужном меридиане, а золотисто-розовый цвет неба подсказывал, что где-то близко находится солнце. Пусть за горизонтом, но близко! Одно это радовало, тем более что серп луны, так выручивший нас, таял на глазах по мере нашего продвижения на юг. Нервное напряжение ослабло, и мы почувствовали, что очень устали. Сильно клонило ко сну. Чтобы взбодриться, выпили крепкого горячего кофе и закусили безвкусными американскими концентратами с примесью ореха «кола». И сразу потянуло к настоящей еде. Достали из запасов, которыми нас снабдили зимовщики Челюскина, оленью ногу и две буханки ржаного хлеба и в момент расправились с ними.
И тут на борт стали одна за другой поступать радиограммы с поздравлениями, ведь мы первыми долетели до полюса в условиях полярной ночи. Поздравили Папанин, Водопьянов, Мазурук, Ляпидевский, Слепнев и многие другие. Не забыл нас и ученый совет Арктического института. Конечно, мы были тронуты таким вниманием, но расслабляться было нельзя. До аэродрома оставались еще тысячи километров, а внизу по-прежнему были океан и льды.
Через два часа полета сумерки стали постепенно бледнеть, приобретать голубизну. Заработали магнитные компасы, но пока неуверенно — при малейшем крене стрелки отклонялись от курса до 50 градусов.
Начиная с 84-й параллели небо затянула сплошная облачность. Наблюдение за льдами не прерывалось ни на минуту, и пришлось снижаться до 50 метров. Но нижняя граница облаков доставала и сюда, и скоро видимость по горизонту упала до нуля. Началось обледенение — в который уже раз за полет. Матовый лед, оседая на плоскостях и кабине, утяжелял машину, ухудшал ее аэродинамические качества. Антиобледенители не успевали сбрасывать нарастающий лед. Самолет начало трясти, а скорость упала. Титлов взглянул на меня и резко увеличил обороты моторов.
Буквально врубаясь в промозглую массу облаков, машина полезла наверх. Только на высоте 4880 метров обледенение прекратилось.
Сомову наш маневр явно не нравился: он готов был вести свои записи сутки напролет и с укоризной смотрел на нас, летчиков.
— Ничего, Михаил Михайлович, — успокоил гидролога Титлов, — еще насмотритесь. Вот оттает, и снова вниз пойдем.
Теперь мы шли над верхней кромкой облачности. Трясти перестало, но вскоре мы почувствовали явный недостаток кислорода. Запас его был у нас ограничен, и маски в первую очередь пришлось отдать Сомову и Бессуднову: они были новичками в такого рода делах и тяжелее нас переносили кислородное голодание.
Компасы, как я уже говорил, стали потихоньку работать, и, пользуясь тем, что теперь не приходилось ежеминутно проверять курс, я стал помогать Шекурову в перекачке горючего из бочек в дополнительные баки.
1 2 3 4 5 6