Идёт Степан Тимофеевич по барским хоромам, налево, направо глянет.
– Тут вот боярин господу богу поклоны бил, - продолжают объяснять горожане.
– Тут вот порол дворовых.
– Это ещё не всё!
Сменяет горница горницу. Довольны царицынцы. Каждый про себя рассуждает:
"Ну, будет батюшка Степан Тимофеич доволен".
"Палаты самим палатам".
"Попомнит отец Царицын!"
Привели они Разина в боярскую опочивальню.
– Царское, батюшка, ложе, - показали ему на кровать.
Кровать необычная. Ножки высокие. Полог со всех сторон. На перине лежит перина. А сверху ещё перина. На подушке лежит подушка. А сверху ещё подушка. Ляжешь в такую мягкость, как в глубокой реке утонешь.
Поклонились, ушли горожане. Остался Разин один. Глянул на стены метровые стены. Хоть из пушек по ним пали. Глянул на окна - окна всего с ладонь. Ни неба, ни звёзд не видно. Поднял Разин голову кверху. Повис над ним каменный потолок, словно плита могильная. Посмотрел Степан Тимофеевич себе под ноги - пол под ногами каменный. Камень сверху, камень снизу, камень со всех сторон.
Снял Разин пояс, снял сапоги и саблю, сунул пистолеты к себе в изголовье, разделся, лёг.
Лежит, утонувши в перинах, Разин. Непривычно лежать, как боярину, казаку. Смотрит на каменный потолок, на оконца в ладонь, на метровые стены. Душно в хоромах Разину. Устал Степан Тимофеевич за день. Сон клонил атамана, в глаза просился. А тут вдруг пропал.
К тому же блохи его одолели. Злее этих боярских блох разве что только голодные волки. Кусали они атамана, забыв о любом почтении.
Прокрутился Степан Тимофеевич целый час. В подушках, в перинах запутался. Исцарапал ногтями тело.
– Да будь ты проклято! - не сдержался Разин.
Встал он с боярской постели. Снова саблю надел и ремень, сапоги натянул казацкие. Пистолеты засунул за пояс.
Прошёл Степан Тимофеевич из горницы в горницу и вышел наружу.
Обступила Разина ночная прохлада. Вольный ветер в лицо ударил. Моргнули на небе звёзды. Расправил Степан Тимофеевич грудь. Вобрал в себя свежий воздух.
Осмотрелся Разин вокруг. Заметил в углу двора сеновал. К нему и направился. Лёг на душистое сено. И тут же богатырски уснул.
Возвращаются горожане к себе домой.
– Ну, будет батюшка Степан Тимофеевич доволен.
– Да куда уж - палаты самим палатам.
– Попомнит отец Царицын!
И правда, запомнил Царицын Разин. На хоромы боярские смотреть с той поры не мог.
ДВЕНАДЦАТЬ ДВАЖДЫ
Обветшали в Царицыне крепостные стены. Брёвна местами подгнили, местами и вовсе выпали. Вал земляной обсыпался.
Решил Разин царицынский кремль чинить.
– Без крепостей нам пока нельзя. Они и для нас защита.
Приказал Степан Тимофеевич, чтобы на работу явились все.
– Всем на стенах работы хватит. Эх, за такие-то стены давно б воеводу пора на виселицу! Чтобы явились все, - повторил атаман. - А ежели кто заупрямится: казак ли, мужик, горожанин - быть за это тому в ответе, сечь нещадно при всех кнутами.
Дружно пошла работа.
Разин и сам подхватил топор. Скинул кафтан Степан Тимофеевич, сплюнул себе на руки. Начал тесать бревно. Размахнулся. Ударил. Крякнул. Опять размахнулся. Крякнул. Играет топор в умелых руках. Лишь щепки летят во все стороны.
Смотрят на Разина разинцы. Поспешают за Разиным разинцы.
Хотя и строг был приказ атамана, но всё же нашлись ослушники. Возможно, их было больше, однако попались двое: царицынский житель Кузьма Соловей и свой же казак Остапка.
Был Остапка у Кузьмы на постое. Утром они поднялись. Умылись. Съели по краюхе душистого хлеба. Запили его молоком. Собрались идти на работу. Кузьма вытащил два топора. Себе и Остапке. Остаток хлеба завернули в тряпицу, приготовили взять с собой, так как знали: работа у стен до вечера.
Короче, собрались честно. Оба поднялись рано. Время было ещё в запасе. Оно и подвело. Решили Кузьма и Остапка перед работой сразиться в кости. Увлекались в то время такой игрой. Была она очень азартной, хотя и совсем несложной, нечто вроде "орла и решки". Только не монеты были в руках у играющих, а небольшие костяшки. Две стороны их имели различный цвет. На цвет и играли. Бросали поочерёдно. Чьей стороной выпадали кости, тот и выигрывал.
Бросил кости Кузьма.
Бросил кости Остап.
Бросил кости Кузьма.
Бросил кости Остап.
Так и пошло. То удача идёт к одному, то удача идёт к другому. То не везёт Кузьме, то не везёт Остапке.
Играли они на одежду: на шапку, рубаху, штаны, сапоги. То проиграет всё до штанов Кузьма, сидит, словно в бане, голый. То в натуральной своей красивости сидит на скамье Остапка.
Вошли игроки в азарт. Солнце поднялось давно к зениту. Да где им смотреть на солнце! Кости глазами ловят.
Так и не смогли оторваться они от игры до самого вечера. Сражались бы дольше. Да тут возвращались с работы разинцы. Уличили они ослушников.
Приволокли провинившихся к Разину.
Что им сказать в ответ атаману? Признались во всём сердечно.
Вина у обоих была одинакова. Все ждали, что таким и наказание тоже будет.
Однако Разин сказал:
– Кузьме всыпать двенадцать палок. Остапке - двенадцать дважды!
Кое-кто зароптал на Разина:
– Как же так, отец атаман?! Выходит, жильца ты милуешь, а раз свой, то готов - до смерти.
– Оттого что свой, потому и больше, - ответил Степан Тимофеевич. Велика ли для нас потеря, если какой-то жилец ослушался. Если же свой это беда для войска. Отсюда и высший спрос.
Заботился Разин о строгих порядках в армии. Был нетерпим и строг.
ВАРФОЛОМЕЙКА
Привязался в Царицыне к Разину мальчик. Варфоломейкой звали. Весь нос в веснушках, словно тмином обсыпан. Глаза как две голубые бусины.
Ходил он за Разиным и день, и второй. На третий Разин приметил мальчика:
– Ну, как тебя звать?
– Варфоломейка.
– Что же ты ходишь, Варфоломейка, за мной?
– Дай из пистоля стрельнуть!
Посмотрел на мальчишку Разин:
– Сколько ж тебе годов?
– Будет без двух двенадцать.
– Ишь ты какой подсчёт! - рассмеялся Степан Тимофеевич. - Значит, выходит - десять.
– Нет, двенадцать, - твердит мальчишка. - Двенадцать без двух годов.
– Ладно, пусть будет по-твоему, - согласился Степан Тимофеевич. - Ты что же, считать умеешь?
– До двух дюжин, - ответил мальчик.
– А цифры слагать научен?
– Научен.
– Сколько же два и два?
– Четыре, - важно ответил Варфоломейка.
– А три и четыре?
Задумался мальчик. Незаметно для Разина пальцы на обеих руках загнул, секунду спустя ответил:
– Три и четыре - выходит семь.
– Мастак ты, мастак, - опять усмехнулся Разин.
Понравился Разину мальчик. Дал он ему из пистолета стрельнуть.
Расхвастал Варфоломейка дружкам и приятелям, что сам Степан Тимофеевич Разин дал ему из пистоля стрельнуть.
Стали мальчишки ходить за Разиным.
– Дай из пистоля стрельнуть!
– Дай из пистоля стрельнуть! Чем же мы хуже Варфоломейки?
Каждый старается Разина чем-нибудь поразить.
– А я ногой за ухом чесать умею! - кричит один.
Сел на землю и правда ногой дотянулся до уха.
– А я ходить на руках умею! - кричит второй.
Встал на руки, идёт рядом с Разиным:
– Дай из пистоля стрельнуть! Дай из пистоля стрельнуть!
Третий бежит перед атаманом и птичьим голосам подражает. То крикнет сойкой, то каркнет галкой, то щёлкнет точь-в-точь на манер щегла.
Остановился Разин, посмотрел на мальчишек:
– Умельцы, умельцы! Только прок от умельства вашего, как от тулупа в палящий день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22