не так все это просто.
Но нынешнее пребывание его в Лондоне ведь временное, так или иначе он вернется в Дублин, и эта история, непонятно и неприятно затянувшаяся, окончится сама собою…
И однако умирает мать Ванессы, она – совершеннолетняя, одинокая, не считая младшей сестры, и, кстати, ею унаследована в Ирландии земельная собственность, требующая наблюдения. Почему бы ей не переехать на постоянное жительство в Ирландию?
Свифт уезжает в Леткомб. Ванесса появляется и там, нарушая его уединение. Достаточно неприятная беседа происходит между ними: всей силой своей логики доказывает он ей, что бессмысленна ее поездка в Ирландию. Возможно, он обещает ей, что вернется в Англию.
Не помогают уговоры. Каприз, оскорбленное самолюбие, упрямство – как это ни назвать – превратились в истерическую страсть, сжигающую девушку. Через три месяца после того, как Свифт вернулся в Дублин на свой пост, приезжает в Дублин и Ванесса.
Печальная, во многом неприятная, банальная в общем история. Нет нужды, да и возможности отрицать: не украшает она жизнь Свифта. И однако не остался ли он и здесь самим собою, не желая считаться с тем, что, по его мнению, внешняя оболочка жизни; действуя, рассуждая и думая так, как если бы шла речь не о человеческих отношениях, а об умозрительной, отвлеченной проблеме…
Печально-банальная история. И очень медленно, унизительно-надоедливо движется она к неизбежному своему концу.
Не триумфатором появляется Свифт в Дублине осенью 1714 года. Появляется моральный лидер побежденной, раздавленной, обвиненной в государственной измене партии. И естественно, что местное английское общество – политические, церковные, чиновничьи круги, все они виги, – встречает его не только со злорадством, с насмешкой, но даже и враждебной демонстрацией, а в лучшем для него случае с чувством жалости, и это обидней и страшней всего…
Приезд Ванессы был иронически-добавочным штрихом неприглядной картины.
Можно ли скрыть этот скандальный факт? И тогда уже, в 1700 году, появление Стеллы в Ирландии дало пищу сплетням. Но ведь был тогда Свифт мало кому известным провинциальным священником, теперь он человек, о котором знает вся Англия, занимающий почетный пост в англиканской церкви, – какой простор для злорадной, гадкой сплетни!
И тут же – Стелла! Что скажет Стелла?
Свифт мог высоко держать голову, когда могуществом своей личности, силой убеждения, сумел он внушить Стелле, что ради любви и уважения Свифта должно отказаться от принятых норм общежития. Но было так лишь потому, что всем сердцем и кровью своей поверила Стелла, что Свифт – иной, особый…
А теперь? Оказался ее герой – как этого не увидеть – отнюдь не иным, совсем не особым… Но тогда рушится вся система их отношений, существующая столько лет…
Свифт не может этого не бояться. И это должно волновать его больше всего.
И по-человечески естественно, что первая реакция его на приезд Ванессы – резкое, грубое письмо, направленное ей. Он заклинает ее оставить Ирландию, с жестокой откровенностью заявляет он, что не намерен с ней встречаться.
Ванесса все же добилась свидания. Свифт не преминул повторить ей устно свое письмо. Но, по-видимому, он все же не устоял перед ее натиском, дал ей кой-какие обещания. И она пишет:
«Вы просили меня успокоиться, сказали, что будете встречаться со мной, поскольку сможете. Вы должны были сказать – поскольку сумеете преодолеть свое нежелание, поскольку вспомните, что я существую на свете. Но если вы и в дальнейшем будете так относиться ко мне, вам не придется долго беспокоиться. Я не могу описать мои чувства с того момента, как видела вас, я уверена, пытка была бы для меня легче, чем эти ваши убийственные, убийственные слова. Я решила было умереть, не увидев вас больше, но, увы, это решение, к вашему несчастью, длилось недолго».
Прочитав эти унизительные и унижающие строки, должен был Свифт застыть в тягостном недоумении перед загадочностью человеческой психики, побуждающей умного и гордого человека так писать, так чувствовать, превратиться в такое жалкое существо, вернее, жалкого, капризного ребенка, у которого отняли игрушку. Но ведь тут одержимость! И одержимость любовью – она такова же во всех ее признаках, как одержимость мистическим экстазом, о которой писал он с таким ненавидящим презрением уже давно – семнадцать лет назад – в «Сказке бочки».
Что же это значит? Только то, что он ошибся. Ванесса оказалась не «Ванессой». Как и Болинброк оказался не тем, что он думал, как и он сам – Свифт – оказался после четырех своих лондонских лет обманутым дурачком.
Что ж делать? Признать, что увеличился предъявленный ему жизнью счет, который нужно уплатить…
Развязка печально-банальной истории затянулась. А пока все как-то обошлось.
Очень разумное поведение Стеллы этому помогло.
Как не подходит она для навязанной ей роли «мученицы»! Разумный, волевой, большим запасом здравого смысла и характерного юмора наделенный человек, многому научившийся у Свифта – такова Стелла. И она понимает Свифта, как никто. Ведь только она читала «Дневник для Стеллы». И если смотрела она раньше на Свифта снизу вверх, то теперь, когда предстала перед ней «беспомощность слона», умеет она несколько по-другому видеть его: с теми же любовью и уважением, но и с некоторой дозой покровительственного, снисходительного материнского отношения, а пожалуй, и с легкой примесью нежной иронии. Ревнует, конечно, но умеет это делать шутя, насмешливо. Ведь понимает она – тут не только ум, но словно шестое чувство, – что самое страшное и ненавистное для Свифта – сознавать себя в моральной зависимости, в плену чего бы или кого бы то ни было. Не опасна ей Ванесса, ибо покушалась Ванесса на Свифта, угрожала его независимости.
И, понимая это, Стелла прячет ревность и не стремится обострять положения. Несколько лет спустя, когда ее соперница и физически сошла со сцены, в присутствии Стеллы и в присутствии, конечно, Свифта, кто-то сказал, намекая, очевидно, на свифтовскую поэму:
– Как прекрасно писал декан об этой даме!
– Декан умеет писать прекрасно о чем угодно, даже о метле, – ответила Стелла.
Стелла прекрасно поняла Свифта: раз он писал о ее сопернице, та уж не может быть ей опасна.
Итак, на время все как-то обошлось. Свифт в ли годы – 1715–1719, – по-видимому, лишь изредка встречался с Ванессой, а она, казалось, примирилась с создавшимся положением.
Отношения же Свифта со Стеллой мирны и нормальны в их плане жизни. Как и раньше, они живут раздельно: он в своем деканском доме при соборе, она, все с той же мисс Дингли, в отдельной квартире. Видятся они часто, но по большей части на людях. В летние месяцы они проводят по нескольку недель за городом у друзей. Еще больше времени уделяет Свифт своим летним путешествиям по Ирландии, всегда в одиночку. Почти ежегодно Свифт пишет в день рождения Стеллы посвященные ей стихи. Незачем искать в них поэтических достоинств, но и не ища, нельзя в них не найти подтверждения того, что Стелла есть и была единственной подругой Свифта… «Хотя мы уже не можем, как раньше, строить планы на долгую жизнь, но в быстром беге времени мы с радостью можем оглядываться на пройденный путь». А в другом подобном стихотворении Свифт, думая, по-видимому, что доставляет он особое удовольствие Стелле, сообщает ей конфиденциально, что вот и возраст ее и комплекция увеличились вдвое и что хотя потеряла она прелесть молодости, но зато настолько же она поумнела!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Но нынешнее пребывание его в Лондоне ведь временное, так или иначе он вернется в Дублин, и эта история, непонятно и неприятно затянувшаяся, окончится сама собою…
И однако умирает мать Ванессы, она – совершеннолетняя, одинокая, не считая младшей сестры, и, кстати, ею унаследована в Ирландии земельная собственность, требующая наблюдения. Почему бы ей не переехать на постоянное жительство в Ирландию?
Свифт уезжает в Леткомб. Ванесса появляется и там, нарушая его уединение. Достаточно неприятная беседа происходит между ними: всей силой своей логики доказывает он ей, что бессмысленна ее поездка в Ирландию. Возможно, он обещает ей, что вернется в Англию.
Не помогают уговоры. Каприз, оскорбленное самолюбие, упрямство – как это ни назвать – превратились в истерическую страсть, сжигающую девушку. Через три месяца после того, как Свифт вернулся в Дублин на свой пост, приезжает в Дублин и Ванесса.
Печальная, во многом неприятная, банальная в общем история. Нет нужды, да и возможности отрицать: не украшает она жизнь Свифта. И однако не остался ли он и здесь самим собою, не желая считаться с тем, что, по его мнению, внешняя оболочка жизни; действуя, рассуждая и думая так, как если бы шла речь не о человеческих отношениях, а об умозрительной, отвлеченной проблеме…
Печально-банальная история. И очень медленно, унизительно-надоедливо движется она к неизбежному своему концу.
Не триумфатором появляется Свифт в Дублине осенью 1714 года. Появляется моральный лидер побежденной, раздавленной, обвиненной в государственной измене партии. И естественно, что местное английское общество – политические, церковные, чиновничьи круги, все они виги, – встречает его не только со злорадством, с насмешкой, но даже и враждебной демонстрацией, а в лучшем для него случае с чувством жалости, и это обидней и страшней всего…
Приезд Ванессы был иронически-добавочным штрихом неприглядной картины.
Можно ли скрыть этот скандальный факт? И тогда уже, в 1700 году, появление Стеллы в Ирландии дало пищу сплетням. Но ведь был тогда Свифт мало кому известным провинциальным священником, теперь он человек, о котором знает вся Англия, занимающий почетный пост в англиканской церкви, – какой простор для злорадной, гадкой сплетни!
И тут же – Стелла! Что скажет Стелла?
Свифт мог высоко держать голову, когда могуществом своей личности, силой убеждения, сумел он внушить Стелле, что ради любви и уважения Свифта должно отказаться от принятых норм общежития. Но было так лишь потому, что всем сердцем и кровью своей поверила Стелла, что Свифт – иной, особый…
А теперь? Оказался ее герой – как этого не увидеть – отнюдь не иным, совсем не особым… Но тогда рушится вся система их отношений, существующая столько лет…
Свифт не может этого не бояться. И это должно волновать его больше всего.
И по-человечески естественно, что первая реакция его на приезд Ванессы – резкое, грубое письмо, направленное ей. Он заклинает ее оставить Ирландию, с жестокой откровенностью заявляет он, что не намерен с ней встречаться.
Ванесса все же добилась свидания. Свифт не преминул повторить ей устно свое письмо. Но, по-видимому, он все же не устоял перед ее натиском, дал ей кой-какие обещания. И она пишет:
«Вы просили меня успокоиться, сказали, что будете встречаться со мной, поскольку сможете. Вы должны были сказать – поскольку сумеете преодолеть свое нежелание, поскольку вспомните, что я существую на свете. Но если вы и в дальнейшем будете так относиться ко мне, вам не придется долго беспокоиться. Я не могу описать мои чувства с того момента, как видела вас, я уверена, пытка была бы для меня легче, чем эти ваши убийственные, убийственные слова. Я решила было умереть, не увидев вас больше, но, увы, это решение, к вашему несчастью, длилось недолго».
Прочитав эти унизительные и унижающие строки, должен был Свифт застыть в тягостном недоумении перед загадочностью человеческой психики, побуждающей умного и гордого человека так писать, так чувствовать, превратиться в такое жалкое существо, вернее, жалкого, капризного ребенка, у которого отняли игрушку. Но ведь тут одержимость! И одержимость любовью – она такова же во всех ее признаках, как одержимость мистическим экстазом, о которой писал он с таким ненавидящим презрением уже давно – семнадцать лет назад – в «Сказке бочки».
Что же это значит? Только то, что он ошибся. Ванесса оказалась не «Ванессой». Как и Болинброк оказался не тем, что он думал, как и он сам – Свифт – оказался после четырех своих лондонских лет обманутым дурачком.
Что ж делать? Признать, что увеличился предъявленный ему жизнью счет, который нужно уплатить…
Развязка печально-банальной истории затянулась. А пока все как-то обошлось.
Очень разумное поведение Стеллы этому помогло.
Как не подходит она для навязанной ей роли «мученицы»! Разумный, волевой, большим запасом здравого смысла и характерного юмора наделенный человек, многому научившийся у Свифта – такова Стелла. И она понимает Свифта, как никто. Ведь только она читала «Дневник для Стеллы». И если смотрела она раньше на Свифта снизу вверх, то теперь, когда предстала перед ней «беспомощность слона», умеет она несколько по-другому видеть его: с теми же любовью и уважением, но и с некоторой дозой покровительственного, снисходительного материнского отношения, а пожалуй, и с легкой примесью нежной иронии. Ревнует, конечно, но умеет это делать шутя, насмешливо. Ведь понимает она – тут не только ум, но словно шестое чувство, – что самое страшное и ненавистное для Свифта – сознавать себя в моральной зависимости, в плену чего бы или кого бы то ни было. Не опасна ей Ванесса, ибо покушалась Ванесса на Свифта, угрожала его независимости.
И, понимая это, Стелла прячет ревность и не стремится обострять положения. Несколько лет спустя, когда ее соперница и физически сошла со сцены, в присутствии Стеллы и в присутствии, конечно, Свифта, кто-то сказал, намекая, очевидно, на свифтовскую поэму:
– Как прекрасно писал декан об этой даме!
– Декан умеет писать прекрасно о чем угодно, даже о метле, – ответила Стелла.
Стелла прекрасно поняла Свифта: раз он писал о ее сопернице, та уж не может быть ей опасна.
Итак, на время все как-то обошлось. Свифт в ли годы – 1715–1719, – по-видимому, лишь изредка встречался с Ванессой, а она, казалось, примирилась с создавшимся положением.
Отношения же Свифта со Стеллой мирны и нормальны в их плане жизни. Как и раньше, они живут раздельно: он в своем деканском доме при соборе, она, все с той же мисс Дингли, в отдельной квартире. Видятся они часто, но по большей части на людях. В летние месяцы они проводят по нескольку недель за городом у друзей. Еще больше времени уделяет Свифт своим летним путешествиям по Ирландии, всегда в одиночку. Почти ежегодно Свифт пишет в день рождения Стеллы посвященные ей стихи. Незачем искать в них поэтических достоинств, но и не ища, нельзя в них не найти подтверждения того, что Стелла есть и была единственной подругой Свифта… «Хотя мы уже не можем, как раньше, строить планы на долгую жизнь, но в быстром беге времени мы с радостью можем оглядываться на пройденный путь». А в другом подобном стихотворении Свифт, думая, по-видимому, что доставляет он особое удовольствие Стелле, сообщает ей конфиденциально, что вот и возраст ее и комплекция увеличились вдвое и что хотя потеряла она прелесть молодости, но зато настолько же она поумнела!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108