В легких у него оставался лишь тот последний глоток воздуха, который он сделал еще в машине. Но организм требовал своего, и если он невольно поддастся рефлексу и вдохнет, то наверняка получит обморожение дыхательных путей. К тому же, на такой высоте воздуха практически нет.
С закрытыми глазами, работая единственной свободной рукой, да еще локтем, практически без опыта пребывания в невесомости — поскольку большую часть пути «Франц Боас» проделал с ускорением в четверть «G» — Коскинен сорвал бумагу со свертка с защитным устройством. Он покрепче обхватил аппарат. Сейчас, сейчас… где же эта чертова правая лямка? Настройка аппарата не соответствовала обстоятельствам, но у него не было никакой возможности манипулировать с управлением. Пока не было. На секунду его охватила паника. Он подавил ее усилием воли и продолжал шарить вслепую.
— Есть!
Он просунул в лямку правую руку, согнул ее в локте и прижался лицом. Потом продел освободившуюся левую руку в другую лямку. Теперь пульт управления, как и положено, оказался у него на груди. Нащупав закоченевшими пальцами нужную кнопку, Коскинен включил генератор. Не в силах больше терпеть, он выдохнул и открыл глаза.
Холод резанул их, как ножом.
Он бы вскрикнул, да только легкие его были пусты, и у него хватило ума не пытаться их наполнить сразу. Еще слишком высоко… Мысли рвались и путались, исчезая во мгле, заволакивающей сознание. Нужно спуститься пониже… Сколько еще? Квадратный корень из удвоенного расстояния, деленного на «G»… Ах, Элкор, как мне тебя не хватает! «О, разделяющий надежды, когда ты мысленно сливаешься со звездами ночными, то обращаешься ли думами к звезде голубоватой по имени Земля?.. Хотя, конечно, нет. Ведь у тебя сейчас зима, ты погружен в дремоту, в спячку, в гибернацию… в гибер… в гипер… гиперпространство… И правда ли, что наш экран — на самом деле участок пространства, свернутого в четырех измерениях… Изменениях… изнеможении…».
Не могу больше!.. Все!
Он уже почти не воспринимал окружающее и не чувствовал, тепло вокруг или холодно. Наверное, все-таки тепло, раз он снова мог свободно дышать. Питер медленно, боясь захлебнуться, втягивал воздух сквозь сжатие зубы.
Падать оставалось всего ничего. Он видел ночное небо над собой — не ту пустынную, усеянную звездами глубину стратосферы, которая больше всею напоминала ему Марс, а обычное ночное небо одного из восточно-американских мегаполисов, пронизанное искорками летящих аэрокаров. Правда, он совершенно не представлял себе, над каким из этих древних городов оказался. Но это не важно, главное — в небе не было стратоплана. Да это и понятно. Ведь его прыжок являлся полной неожиданностью для экипажа и, пока они соображали, что делать, момент для перехвата был упущен.
Питер вдруг почувствовал, как зашевелились волосы на голове от внезапно вспыхнувшей мысли. Ведь он находился над густонаселенным районом! При той скорости, которую он развил, эффект от его падения будет равносилен взрыву бомбы. «Боже, — воззвал он мысленно, — или судьба, или рок, или как тебя там, не дай мне никого погубить!».
Город метнулся навстречу, обнял его, и больше Питер ничего не успел увидеть, потому что добрался, наконец, до земли.
Это напомнило нырок в пустую вязкую смолу. Потенциальный барьер образовывал вокруг него как бы полость, и сила удара швырнула тело вперед с той скоростью, которую он успел набрать в полете. Но он не почувствовал ничего, углубившись в барьер всего на какой-нибудь дюйм, а затем кинетическая энергия его тела была мгновенно поглощена и преобразована и отправлена в аккумуляторы. Звук же и вовсе не мог проникнуть сквозь экран. Коскинена мягко подбросило, но он тут же поднялся на ноги. Колени еще дрожали, но он сразу принялся оглядываться сквозь медленно оседающую тучу пыли, поднятой при падении. Слышать он мог только собственное тяжелое дыхание, да удары сердца.
Пыль, наконец, осела, и он вздохнул с облегчением. Приземление произошло на совершенно пустынной улице — он даже здания не задел. Никаких — Слава Богу — следов крови вокруг, только воронка посреди мостовой, трещины от нее бежали во все стороны к тротуарам. Тусклый свет далеко отстоящих друг от друга флуоресцентных фонарей позволял различить кирпичные стены домов и неосвещенные окна. Над черной, наглухо запертой дверью тускло мерцала неоновая вывеска: «Дядюшкин ломбард».
— Вырвался-таки, — вслух сказал Коскинен, не веря еще своему счастью. Голос его дрогнул. — Я свободен. Я жив.
Из-за угла вдруг выбежали двое, худые и довольно оборванные. В домах на наземном уровне жили только самые малоимущие. Они остановились и изумленно уставились на человека, стоящего посреди исковерканной мостовой. На лицо одного из незнакомцев упала полоска нездорового света фонаря, и он начал что-то кричать, оживленно жестикулируя. До Коскинена не доносилось ни звука.
Да, наделал я, наверное, шума, подумал он. Нужно поскорее отсюда убраться, на всякий случай. И найти место, где можно спокойно собраться с мыслями.
Питер отключил поле. Первым ощущением было тепло. Воздух, которым он все это время дышал, был захвачен еще на высоте. Там он был чист и прозрачен, но на уровне земли, воздух казался чересчур плотным и загазованным. В ушах зашумело, Питер глотнул, чтобы уравнять давление, и сразу, словно пробив какой-то барьер, на него обрушилась лавина звуков: гул подземных механизмов, грохот промчавшегося неподалеку поезда, крики людей…
— Эй, какого черта! Кто ты, черт тебя дери, такой?..
Сзади взвизгнула женщина. Коскинен обернулся и увидел, что из соседних переулков стекаются все новые и новые обитатели здешних трущоб. Дюжина, нет две дюжины людей — возбужденных, шумных, радующихся маломальскому событию, оживляющему их серую жизнь. И на сей раз зрелище было воистину достойно внимания, подумал Коскинен. И не только потому, что какой-то тип низвергнулся с небес, разворотив бетон, словно солидная бомба. Дело еще и в том, что он слишком хорошо одет, такую одежду здесь, внизу, не носит никто; на спине у него висел громоздкий металлический цилиндр, на груди на лямках — пластиковый пульт управления с кнопками, ручками и тремя шкалами. Вообще, больше всего Коскинен напоминал сейчас героя фантастического боевика. Он даже прикинул, не притвориться ли участником съемок со спецэффектами и прочим, но потом решил, что не стоит. Лучше унести ноги.
Кто-то вцепился в него сбоку, но Питер вывернулся и бросился прочь. Оборванцы завопили вслед. Генератор немилосердно колотил его по спине. Он слишком устал, и даже эти несчастные десять фунтов, которые уже спасли ему недавно жизнь, были в высшей степени неприятным довеском. Оглянувшись, Коскинен увидел фонари, уходившие вдаль двумя бесконечными колоннами; они напоминали худых великанов с пылающими головами. Фонари так далеко отстояли друг от друга, что между ними клубилась абсолютно непроглядная тьма. По обеим сторонам улицы тянулись отвесные слепые стены зданий. Густая сеть путепроводов, грузовых транспортных поясов и линий электропередач почти полностью закрывала небо, пропуская вниз только смутное багровое свечение. Где-то рядом, на повороте, проскрежетал поезд. Коскинен снова увидел бегущих людей, услышал их крики.
Согнув руки в локтях, он вновь пустился бежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
С закрытыми глазами, работая единственной свободной рукой, да еще локтем, практически без опыта пребывания в невесомости — поскольку большую часть пути «Франц Боас» проделал с ускорением в четверть «G» — Коскинен сорвал бумагу со свертка с защитным устройством. Он покрепче обхватил аппарат. Сейчас, сейчас… где же эта чертова правая лямка? Настройка аппарата не соответствовала обстоятельствам, но у него не было никакой возможности манипулировать с управлением. Пока не было. На секунду его охватила паника. Он подавил ее усилием воли и продолжал шарить вслепую.
— Есть!
Он просунул в лямку правую руку, согнул ее в локте и прижался лицом. Потом продел освободившуюся левую руку в другую лямку. Теперь пульт управления, как и положено, оказался у него на груди. Нащупав закоченевшими пальцами нужную кнопку, Коскинен включил генератор. Не в силах больше терпеть, он выдохнул и открыл глаза.
Холод резанул их, как ножом.
Он бы вскрикнул, да только легкие его были пусты, и у него хватило ума не пытаться их наполнить сразу. Еще слишком высоко… Мысли рвались и путались, исчезая во мгле, заволакивающей сознание. Нужно спуститься пониже… Сколько еще? Квадратный корень из удвоенного расстояния, деленного на «G»… Ах, Элкор, как мне тебя не хватает! «О, разделяющий надежды, когда ты мысленно сливаешься со звездами ночными, то обращаешься ли думами к звезде голубоватой по имени Земля?.. Хотя, конечно, нет. Ведь у тебя сейчас зима, ты погружен в дремоту, в спячку, в гибернацию… в гибер… в гипер… гиперпространство… И правда ли, что наш экран — на самом деле участок пространства, свернутого в четырех измерениях… Изменениях… изнеможении…».
Не могу больше!.. Все!
Он уже почти не воспринимал окружающее и не чувствовал, тепло вокруг или холодно. Наверное, все-таки тепло, раз он снова мог свободно дышать. Питер медленно, боясь захлебнуться, втягивал воздух сквозь сжатие зубы.
Падать оставалось всего ничего. Он видел ночное небо над собой — не ту пустынную, усеянную звездами глубину стратосферы, которая больше всею напоминала ему Марс, а обычное ночное небо одного из восточно-американских мегаполисов, пронизанное искорками летящих аэрокаров. Правда, он совершенно не представлял себе, над каким из этих древних городов оказался. Но это не важно, главное — в небе не было стратоплана. Да это и понятно. Ведь его прыжок являлся полной неожиданностью для экипажа и, пока они соображали, что делать, момент для перехвата был упущен.
Питер вдруг почувствовал, как зашевелились волосы на голове от внезапно вспыхнувшей мысли. Ведь он находился над густонаселенным районом! При той скорости, которую он развил, эффект от его падения будет равносилен взрыву бомбы. «Боже, — воззвал он мысленно, — или судьба, или рок, или как тебя там, не дай мне никого погубить!».
Город метнулся навстречу, обнял его, и больше Питер ничего не успел увидеть, потому что добрался, наконец, до земли.
Это напомнило нырок в пустую вязкую смолу. Потенциальный барьер образовывал вокруг него как бы полость, и сила удара швырнула тело вперед с той скоростью, которую он успел набрать в полете. Но он не почувствовал ничего, углубившись в барьер всего на какой-нибудь дюйм, а затем кинетическая энергия его тела была мгновенно поглощена и преобразована и отправлена в аккумуляторы. Звук же и вовсе не мог проникнуть сквозь экран. Коскинена мягко подбросило, но он тут же поднялся на ноги. Колени еще дрожали, но он сразу принялся оглядываться сквозь медленно оседающую тучу пыли, поднятой при падении. Слышать он мог только собственное тяжелое дыхание, да удары сердца.
Пыль, наконец, осела, и он вздохнул с облегчением. Приземление произошло на совершенно пустынной улице — он даже здания не задел. Никаких — Слава Богу — следов крови вокруг, только воронка посреди мостовой, трещины от нее бежали во все стороны к тротуарам. Тусклый свет далеко отстоящих друг от друга флуоресцентных фонарей позволял различить кирпичные стены домов и неосвещенные окна. Над черной, наглухо запертой дверью тускло мерцала неоновая вывеска: «Дядюшкин ломбард».
— Вырвался-таки, — вслух сказал Коскинен, не веря еще своему счастью. Голос его дрогнул. — Я свободен. Я жив.
Из-за угла вдруг выбежали двое, худые и довольно оборванные. В домах на наземном уровне жили только самые малоимущие. Они остановились и изумленно уставились на человека, стоящего посреди исковерканной мостовой. На лицо одного из незнакомцев упала полоска нездорового света фонаря, и он начал что-то кричать, оживленно жестикулируя. До Коскинена не доносилось ни звука.
Да, наделал я, наверное, шума, подумал он. Нужно поскорее отсюда убраться, на всякий случай. И найти место, где можно спокойно собраться с мыслями.
Питер отключил поле. Первым ощущением было тепло. Воздух, которым он все это время дышал, был захвачен еще на высоте. Там он был чист и прозрачен, но на уровне земли, воздух казался чересчур плотным и загазованным. В ушах зашумело, Питер глотнул, чтобы уравнять давление, и сразу, словно пробив какой-то барьер, на него обрушилась лавина звуков: гул подземных механизмов, грохот промчавшегося неподалеку поезда, крики людей…
— Эй, какого черта! Кто ты, черт тебя дери, такой?..
Сзади взвизгнула женщина. Коскинен обернулся и увидел, что из соседних переулков стекаются все новые и новые обитатели здешних трущоб. Дюжина, нет две дюжины людей — возбужденных, шумных, радующихся маломальскому событию, оживляющему их серую жизнь. И на сей раз зрелище было воистину достойно внимания, подумал Коскинен. И не только потому, что какой-то тип низвергнулся с небес, разворотив бетон, словно солидная бомба. Дело еще и в том, что он слишком хорошо одет, такую одежду здесь, внизу, не носит никто; на спине у него висел громоздкий металлический цилиндр, на груди на лямках — пластиковый пульт управления с кнопками, ручками и тремя шкалами. Вообще, больше всего Коскинен напоминал сейчас героя фантастического боевика. Он даже прикинул, не притвориться ли участником съемок со спецэффектами и прочим, но потом решил, что не стоит. Лучше унести ноги.
Кто-то вцепился в него сбоку, но Питер вывернулся и бросился прочь. Оборванцы завопили вслед. Генератор немилосердно колотил его по спине. Он слишком устал, и даже эти несчастные десять фунтов, которые уже спасли ему недавно жизнь, были в высшей степени неприятным довеском. Оглянувшись, Коскинен увидел фонари, уходившие вдаль двумя бесконечными колоннами; они напоминали худых великанов с пылающими головами. Фонари так далеко отстояли друг от друга, что между ними клубилась абсолютно непроглядная тьма. По обеим сторонам улицы тянулись отвесные слепые стены зданий. Густая сеть путепроводов, грузовых транспортных поясов и линий электропередач почти полностью закрывала небо, пропуская вниз только смутное багровое свечение. Где-то рядом, на повороте, проскрежетал поезд. Коскинен снова увидел бегущих людей, услышал их крики.
Согнув руки в локтях, он вновь пустился бежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41