А во-вторых, добавлял я, это ж денег стоит. А финансовое положение агентства — не ах, чтоб так разоряться.
Обнорский аргументам внял. Но частично — предоставить сотрудникам полную свободу в выборе одежды натура не позволяла. И я должен был быстренько в письменном виде попытаться удовлетворить армейские ухватки Обнорского, не слишком ограничив при этом журналистов в их праве носить то, что хочется и что позволяют средства.
Первый пункт инструкции я изложил быстро. «Сотрудники агентства обязаны ходить на работу в начищенной обуви». Я знал, что для всех бывших военных главное — это начищенные сапоги. Теперь надо прикинуть, сколько нужно будет закупить щеток и кремов. Ну, четыре щетки, пожалуй, хватит. Жалко только, что обувь у народа не одного цвета. Была бы черная — купил бы пятикилограммовую банку гуталина: на полгода хватит. А тут опять расходы…
Следующим пунктом инструкции следовало бы изложить требование ношения чистых подворотничков. Обнорскому бы понравилось. Но, боюсь, народ не поймет.
С внешним видом мужчин все было довольно просто: брюки — любые, но чистые и со стрелочками. Шорты — запрещены. Желателен пиджак с карманами. Рубашка — выглаженная. Менять не реже чем раз в два дня.
С женщинами сложнее. Я указал рекомендуемую длину юбок для дам — не выше двух сантиметров от колена (интересно, от какой части колена эти сантиметры считать? — ну, не будем вдаваться в частности). Разрез на юбке — не выше середины бедра (эх, придется всех наших женщин предварительно замерить. Надо закупить линейку подлиннее).
Обнорский был хоть и жуткий бабник, если считать по количеству женщин, которые в разные периоды жизни скрашивали его быт, но никаких фривольностей сотрудницам «Золотой пули» не разрешал. Поэтому в проекте инструкции я указал на необходимость всем женщинам носить лифчики (нет, лучше напишу — бюстгальтеры, выглядит интеллигентнее). Так и запишем: «носка бюстгальтеров для сотрудников агентства женского пола обязательна круглогодично ».
Тут я подумал, что получается какой-то бред — как будто лифчики носить надо, а трусы не надо.
Исправил фразу. Получилось: «носка бюстгальтеров и трусов для сотрудников агентства женского пола обязательна круглогодично». Хорошо вышло.
Последний пункт инструкции звучал просто замечательно: «Контроль за исполнением возложить на заместителя директора агентства по хозяйственной части Скрипку А. Л.».
5
Утром на следующий день Каширин положил передо мной отчет о первых результатах по делу Инги Корнеевской.
Оказалось, что ей тридцать два года — я так примерно и думал. Родилась в Одессе. Образование высшее — инженер. Три раза была замужем. Фамилию не меняла. Сейчас в разводе. Квартира на Московском, в которой она меня принимала, — расселенная три года назад коммуналка, записана на некую гражданку Иванову.
Инга выступала соучредителем трех фирм с ничего, не говорящими названиями. Не судима. Автотранспортом не владеет.
— А что с УБЭП? — спросил я у Каширина.
— Есть такой Михаил Лишенко — замначальника отдела. Больше пока никакой информации.
— А по фотографии?
— Пока ничего.
— А кто такой этот пострадавший от мошенников Белов?
— Да ты бы хоть узнал у этой дамочки, что за фирма у этого Белова. Как его имя-отчество? Год рождения? В Питере Беловых — несколько тысяч…
— Ладно, Родион, не ругайся. Я данные Белова выясню, а ты не хочешь ли пока взять и вот так, по-простому, поговорить с этим майором Лишенко? Сказать, что, мол, ты — журналист агентства, интересуешься делами о мошенничествах. Может, он чего и сболтнет…
* * *
Вечером я позвонил Инге и сказал, что мне нужна от нее дополнительная информация. «Приезжайте», — сказала она. Я приехал. И уже к утру знал об этом Белове все. Но устал страшно.
6
Горностаева со мной не разговаривала и демонстративно стряхивала пепел на пол. А у меня даже не было сил сказать ей какую-нибудь гадость.
Каширин пришел злой.
— Поговорил я с твоим майором. Сука редкостная. Меня послал разве что не матом. Сказал, что для агентства этого засранца Обнорского слова не произнесет.
— А чего это он?
— Просто сволочь. Давай его посадим.
— Сажает, Родион, как известно, суд. Но мы можем и помочь нашим правоохранительным органам избавиться от позорящих их субъектов. У меня вот был знакомый, инженер, так в советские еще времена от него ушла жена. Об этом стало известно у него на работе, собрали собрание коллектива и стали этот факт его биографии обсуждать. Коллектив решил: поведение этого моего знакомого осудить, и его портрет повесить на доску позора вместе с фотографиями прогульщиков и пьяниц.
— И повесили?
— Повесили. А тут жена взяла и вернулась. Ну, этот инженер бежит в профком и говорит: у меня, мол, баба возвернулась, поскольку я такой замечательный. И мой портрет надо перевесить с доски позора на доску почета. А ему отвечают, что мы твой портрет с доски позора по такому случаю, конечно, снимем, но до почета ты, брат, не дорос. Ну, расстроился он почему-то сильно. Запил. И его портрет опять повесили на доску позора. Так до конца перестройки и висел. В общем, раньше люди совестливые были, им и морального наказания было достаточно. А майора этого, Лишенко, действительно, посадить было бы неплохо.
* * *
Каширин развил дикую активность, и вскоре план кампании по посадке майора Лишенко вчерне был готов.
Во-первых, Родион выяснил, что Лишенко в свое время уже отстраняли от работы — его подозревали в получении взяток. Но доказать ничего не удалось, и после очередной смены руководства главка майора не только восстановили, но и повысили.
Во-вторых, на фотографии Лишенко был изображен с неким Ваней Кувалдой — среднего уровня бандитом то ли из пермских, то ли из казанских. Третьего типа на снимке опознать не удалось.
В-третьих, индивидуальный предприниматель Андрей Павлович Белов был не только подозрителен, по определению, но и три года назад проходил свидетелем по делу, которое вел Лишенко.
Все складывалось одно к одному: сотрудник УБЭП был явно коррумпирован. Но взять его можно было только на взятке.
— Значит, так, — резюмировал Каширин, — обращаемся в РУБОП, выкладываем им все наши косвенные улики. Они гарантированно заинтересуются. Потом эта Корнеевская отдает Лишенко кейс с меченными деньгами. Он берет, тут врывается РУБОП. Лишенко сидит. Мы счастливы, потому что беременны.
— План хороший. За исключением беременности, — внес корррективы я. — Шеф беременности не одобрит. Хорошо бы, конечно, дождаться Обнорского — он возвращается послезавтра.
— Конечно, дождемся. Я пока — предварительно — поговорю со знакомыми рубоповцами. А ты должен склонить Корнеевскую к сотрудничеству с РУБОПом.
7
РУБОП был согласен, если Корнеевская напишет заявление о вымогательстве взятки. Ингу я склонял долго — весь вечер, всю ночь и все утро. Она говорила, что ей страшно, что с милицией вообще и РУБОПом в частности связываться нельзя. Я отвечал} что это единственный способ избавиться от наездов и без ее участия никакой Обнорский ей не поможет. В конце концов она согласилась, и я смог отправиться на работу.
* * *
Открылась дверь. В кабинет вошла Горностаева. Я удивился — последнюю неделю она со мной даже не здоровалась.
— Алексей Львович, — обратилась она ко мне официально, — эта женщина вас обманывает.
1 2 3 4 5 6 7
Обнорский аргументам внял. Но частично — предоставить сотрудникам полную свободу в выборе одежды натура не позволяла. И я должен был быстренько в письменном виде попытаться удовлетворить армейские ухватки Обнорского, не слишком ограничив при этом журналистов в их праве носить то, что хочется и что позволяют средства.
Первый пункт инструкции я изложил быстро. «Сотрудники агентства обязаны ходить на работу в начищенной обуви». Я знал, что для всех бывших военных главное — это начищенные сапоги. Теперь надо прикинуть, сколько нужно будет закупить щеток и кремов. Ну, четыре щетки, пожалуй, хватит. Жалко только, что обувь у народа не одного цвета. Была бы черная — купил бы пятикилограммовую банку гуталина: на полгода хватит. А тут опять расходы…
Следующим пунктом инструкции следовало бы изложить требование ношения чистых подворотничков. Обнорскому бы понравилось. Но, боюсь, народ не поймет.
С внешним видом мужчин все было довольно просто: брюки — любые, но чистые и со стрелочками. Шорты — запрещены. Желателен пиджак с карманами. Рубашка — выглаженная. Менять не реже чем раз в два дня.
С женщинами сложнее. Я указал рекомендуемую длину юбок для дам — не выше двух сантиметров от колена (интересно, от какой части колена эти сантиметры считать? — ну, не будем вдаваться в частности). Разрез на юбке — не выше середины бедра (эх, придется всех наших женщин предварительно замерить. Надо закупить линейку подлиннее).
Обнорский был хоть и жуткий бабник, если считать по количеству женщин, которые в разные периоды жизни скрашивали его быт, но никаких фривольностей сотрудницам «Золотой пули» не разрешал. Поэтому в проекте инструкции я указал на необходимость всем женщинам носить лифчики (нет, лучше напишу — бюстгальтеры, выглядит интеллигентнее). Так и запишем: «носка бюстгальтеров для сотрудников агентства женского пола обязательна круглогодично ».
Тут я подумал, что получается какой-то бред — как будто лифчики носить надо, а трусы не надо.
Исправил фразу. Получилось: «носка бюстгальтеров и трусов для сотрудников агентства женского пола обязательна круглогодично». Хорошо вышло.
Последний пункт инструкции звучал просто замечательно: «Контроль за исполнением возложить на заместителя директора агентства по хозяйственной части Скрипку А. Л.».
5
Утром на следующий день Каширин положил передо мной отчет о первых результатах по делу Инги Корнеевской.
Оказалось, что ей тридцать два года — я так примерно и думал. Родилась в Одессе. Образование высшее — инженер. Три раза была замужем. Фамилию не меняла. Сейчас в разводе. Квартира на Московском, в которой она меня принимала, — расселенная три года назад коммуналка, записана на некую гражданку Иванову.
Инга выступала соучредителем трех фирм с ничего, не говорящими названиями. Не судима. Автотранспортом не владеет.
— А что с УБЭП? — спросил я у Каширина.
— Есть такой Михаил Лишенко — замначальника отдела. Больше пока никакой информации.
— А по фотографии?
— Пока ничего.
— А кто такой этот пострадавший от мошенников Белов?
— Да ты бы хоть узнал у этой дамочки, что за фирма у этого Белова. Как его имя-отчество? Год рождения? В Питере Беловых — несколько тысяч…
— Ладно, Родион, не ругайся. Я данные Белова выясню, а ты не хочешь ли пока взять и вот так, по-простому, поговорить с этим майором Лишенко? Сказать, что, мол, ты — журналист агентства, интересуешься делами о мошенничествах. Может, он чего и сболтнет…
* * *
Вечером я позвонил Инге и сказал, что мне нужна от нее дополнительная информация. «Приезжайте», — сказала она. Я приехал. И уже к утру знал об этом Белове все. Но устал страшно.
6
Горностаева со мной не разговаривала и демонстративно стряхивала пепел на пол. А у меня даже не было сил сказать ей какую-нибудь гадость.
Каширин пришел злой.
— Поговорил я с твоим майором. Сука редкостная. Меня послал разве что не матом. Сказал, что для агентства этого засранца Обнорского слова не произнесет.
— А чего это он?
— Просто сволочь. Давай его посадим.
— Сажает, Родион, как известно, суд. Но мы можем и помочь нашим правоохранительным органам избавиться от позорящих их субъектов. У меня вот был знакомый, инженер, так в советские еще времена от него ушла жена. Об этом стало известно у него на работе, собрали собрание коллектива и стали этот факт его биографии обсуждать. Коллектив решил: поведение этого моего знакомого осудить, и его портрет повесить на доску позора вместе с фотографиями прогульщиков и пьяниц.
— И повесили?
— Повесили. А тут жена взяла и вернулась. Ну, этот инженер бежит в профком и говорит: у меня, мол, баба возвернулась, поскольку я такой замечательный. И мой портрет надо перевесить с доски позора на доску почета. А ему отвечают, что мы твой портрет с доски позора по такому случаю, конечно, снимем, но до почета ты, брат, не дорос. Ну, расстроился он почему-то сильно. Запил. И его портрет опять повесили на доску позора. Так до конца перестройки и висел. В общем, раньше люди совестливые были, им и морального наказания было достаточно. А майора этого, Лишенко, действительно, посадить было бы неплохо.
* * *
Каширин развил дикую активность, и вскоре план кампании по посадке майора Лишенко вчерне был готов.
Во-первых, Родион выяснил, что Лишенко в свое время уже отстраняли от работы — его подозревали в получении взяток. Но доказать ничего не удалось, и после очередной смены руководства главка майора не только восстановили, но и повысили.
Во-вторых, на фотографии Лишенко был изображен с неким Ваней Кувалдой — среднего уровня бандитом то ли из пермских, то ли из казанских. Третьего типа на снимке опознать не удалось.
В-третьих, индивидуальный предприниматель Андрей Павлович Белов был не только подозрителен, по определению, но и три года назад проходил свидетелем по делу, которое вел Лишенко.
Все складывалось одно к одному: сотрудник УБЭП был явно коррумпирован. Но взять его можно было только на взятке.
— Значит, так, — резюмировал Каширин, — обращаемся в РУБОП, выкладываем им все наши косвенные улики. Они гарантированно заинтересуются. Потом эта Корнеевская отдает Лишенко кейс с меченными деньгами. Он берет, тут врывается РУБОП. Лишенко сидит. Мы счастливы, потому что беременны.
— План хороший. За исключением беременности, — внес корррективы я. — Шеф беременности не одобрит. Хорошо бы, конечно, дождаться Обнорского — он возвращается послезавтра.
— Конечно, дождемся. Я пока — предварительно — поговорю со знакомыми рубоповцами. А ты должен склонить Корнеевскую к сотрудничеству с РУБОПом.
7
РУБОП был согласен, если Корнеевская напишет заявление о вымогательстве взятки. Ингу я склонял долго — весь вечер, всю ночь и все утро. Она говорила, что ей страшно, что с милицией вообще и РУБОПом в частности связываться нельзя. Я отвечал} что это единственный способ избавиться от наездов и без ее участия никакой Обнорский ей не поможет. В конце концов она согласилась, и я смог отправиться на работу.
* * *
Открылась дверь. В кабинет вошла Горностаева. Я удивился — последнюю неделю она со мной даже не здоровалась.
— Алексей Львович, — обратилась она ко мне официально, — эта женщина вас обманывает.
1 2 3 4 5 6 7