Шаховский выслушал весь этот бред и радостно попрыгал к Горностаевой. Я пожелал, чтобы все у них получилось.
А сам поехал в 46-ю больницу, где одновременно, хотя и в разных палатах, лежали Повзло и Агеева.
Николай чувствовал себя неплохо, рассказал, что вчера ел куру-гриль и салат оливье, запивая все это томатным соком из пакета.
Агеева, в отличие от Повзло, почему-то лежала в индивидуальной палате. Она была одета в цветастый халатик, разрисованный неизвестными мне, но, видимо, известными Агеевой животными, и была похожа на домработницу, прилегшую отдохнуть после протирки рояля.
— Ах, Лешенька! — сказала она. — По-моему, я умираю.
— Понос? — спросил я участливо.
— Сердце. Тахикардия, наверное. Дайте вашу руку. Вы должны это почувствовать.
Она взяла мою руку и положила себе на грудь.
— Чувствуете? — спросила она.
— Нет, — ответил я.
— Ну, как же, — сказала Агеева, — это, наверное, халат мешает. — И убрала мешавшую правильной диагностике болезни ткань.
— Чувствую-чувствую, — сказал я, испугавшись, что мое независимое расследование может остановиться, едва начавшись, — ужасная тахикардия. Но вы мне лучше скажите, что вы вчера ели?
— Разве я ем, — ответила Агеева. — В моем возрасте есть нельзя.
Я попытался вспомнить возраст Агеевой — что-то за сорок. Решил, что еще в самый раз, но взял себя в руки — настоящий расследователь, как учит Обнорский, должен помнить, что сначала расследование, а бабы — потом, так сказать, в качестве приза.
— Марина Борисовна, не отвлекайтесь, — попросил я. — Так что вы вчера ели?
— Рагу. Немножко. Два раза. Салатик витаминный. Две оладушки. Пирожок с мясом.
— А кто с вами обедал?
— Да масса народу. За моим столиком — Горностаева, Соболина и Соболин.
За соседним — Повзло с какими-то мужиками. Еще, по-моему, Спозаранник с Гвичией заходили…

***
В реанимацию к Соболину меня не пустили, хотя и сказали, что его состояние уже не внушает опасений и уже завтра его переведут в общую палату. Я попытался выяснить, чем отравился Соболин, — мышьяк, там, цианистый калий или еще какая гадость? Но мне сказали, что никаких мышьяков или цианидов в Соболине сроду не было. Простое пищевое отравление, ну, в крайнем случае, какой-нибудь органический яд.
— Жалко, — сказал я по-прежнему сопровождавшему меня стажеру Тере, — что это не мышьяк.
— Яа, — сказал стажер.
— Вот если бы это был мышьяк, — продолжил я свои размышления вслух, — мы бы с тобой в два счета доказали, что это было преднамеренное отравление.
Но надо было выяснить, чем же все-таки вчера питался Соболин и почему не отравилась его жена?
Я решил идти напролом и, прижав Аню Соболину к стенке, спросил страстным шепотом:
— Вы что вчера ели?
Соболина не пыталась сопротивляться и ответила тоже шепотом:
— Соболин борщ и жареную печенку.
Я — борщ и салат.
Следующий допрос я учинил Шаховскому:
— У Горностаевой был?
— Был.
— Получилось?
— Не получилось.
— Так ты небось с ней о культуре говорил?
— Не говорил я с ней о культуре — я о ней ничего не знаю.
— Это ты зря, брат. Горностаева, она хоть и рыжая, а о культурных вещах — про Мопассана, например, или про Таню Буланову — поговорить любит. Она после таких разговоров страстная становится — жуть. Уж я-то знаю.
— Так Таня Буланова — это тоже культура, — обрадовался Шаховский.
— А ты думал! — подтвердил я. — Ну ладно, выяснил, что она вчера ела?
— Выяснил: рагу и лимонный пирог.

***
Кто— то потянул меня за рукав. Оглянулся -стажер.
— Кус ма саан сюйа? — о чем-то своем спросил он.
— Кушать хочешь, — понял я. — Сейчас зайдем в кафе, а потом — по домам. Ты, кстати, где устроился?
— Ма тахан магада.
— Понял — нигде. Ладно, пока можешь пожить у меня.
Стажер оказался на редкость хозяйственным человеком — посуду помыл и на кухне подмел пол.
— Ну, садись, — сказал я ему, когда он закончил занятия домоводством. И достал из холодильника бутылку водки. — Сейчас составим план расследования, как учит наш великий учитель Андрей Викторович Обнорский.
Стажер поднял стопку с водкой и сказал:
— Тервисекс!
— Э, брат, ты загнул, — тут же отреагировал я. — Это, может, у вас в Эстонии секс между малознакомыми молодыми людьми — дело плевое. А я человек с устоями. Я не могу так — первый день и сразу секс.
Что обо мне в Агентстве скажут? Да и ориентация у меня вроде другая. По крайней мере, была.
Но водку мы все же выпили. И я быстро набросал план расследования.
— Значит, Тере, — пояснил я стажеру, — знаем мы с тобой пока немного. Отравились четыре человека. Они ели: двое рагу, двое — борщ, один — печенку, один — куру-гриль, трое — салаты. Ну, скажи, не мог же я купить все это некачественное — и печень, и куру, и свеклу для борща.
— Кус мина маган? — о чем-то своем спросил стажер и клюнул носом в стол.
— Ты не спи. Ты стажируйся. Нам надо будет завтра отыскать какой-то общий отравляющий ингредиент. Придется опять говорить с нашими больными. И заодно выяснить, что это за мужики обедали вместе с Повзло.
Утром в Агентстве меня ждал сюрприз в виде Глеба Спозаранника, который сообщил, что Обнорский уехал в Москву и поручил ему, Спозараннику, довести до моего сведения, что теперь закупка продуктов в буфет будет контролироваться лично Спозаранником.
— Так ты, Глеб, и закупать все это будешь?
— Нет, — сказал Спозаранник, — закупкой продовольствия будешь по-прежнему заниматься ты, а я буду контролировать твои действия.
Я уже решил было расстроиться и пойти в свой кабинет написать длинное — страницы на три — заявление об уходе, где ненавязчиво упомянуть все недостатки Обнорского и его пса-рыцаря Спозаранника. Но потом решил повременить.
— А Обнорский разъяснил вам, Глеб Егорович, методику осуществления контроля за качеством закупаемого мною продовольствия?
— Нет. Я думаю, что мы сейчас с вами найдем взаимоприемлемую формулу.
— Я ее уже нашел. Как заместитель директора Агентства по административно-хозяйственной части я поручаю вам, господин Спозаранник, лично пробовать все продукты, которые я буду покупать для буфета. Сейчас напишу соответствующий приказ.
Я уже предвкушал, как Спозаранник будет пробовать на зуб сырую свинину и нечищеную картошку, а потом с периодичностью в десять минут бегать в туалет, но Глеб почему-то отказался выполнять мое распоряжение и пошел писать докладную шефу.
Я со своей сторону тоже написал докладную на Спозаранника. Мы положили их на стол Обнорского, чтобы он, когда приедет, рассудил нас. А до этого момента я повесил на двери буфета большое объявление: «Закрыто в связи с проведением независимого расследования».
Мой стажер, естественно, присутствовал при нашем разговоре со Спозаранником — на него теперь никто не обращал внимания, в Агентстве, наверное, считали, что мы с ним что-то вроде единого организма — Скрипка с эстонским имплантантом.
— Ну что скажешь? — спросил я у стажера.
— Мулле эй меэльди сеэ инимене.
— Точно. Но нам надо ускорить наше расследование. А то вернется Обнорский и за шутки со Спозаранником нас по головке не погладит.
Впрочем, все было не так плохо. Горностаева уже окончательно поправилась и даже вышла на работу (впрочем, я старался не заглядывать в ее кабинет). Агеева перебралась из больницы домой. Соболин шел на поправку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52