И если напомнит тебе это видимая природа, помолись словами Павла, которые он сказал о том, что свет сияет из тьмы, и он озарит сердце твое для освещения знания славы Божьей перед лицом Иисуса Христа. Повтори подобные места из священных книг, в которых повсюду благодать Духа Божьего сравнивается со светом. Ночь кажется тебе скорбной и отвратительной: подумай о душе, покинутой божественным светом и затуманенной пороками! И если ты обнаружишь в себе что-то ночное, молись, чтобы взошло для тебя солнце справедливости. Считай, однако, что все вещи столь невидимы, что те, которые видны, по сравнению с ними, едва лишь тени, дающие глазам только некое жалкое их изображение. Поэтому надо, чтобы среди вещей внутренних дух гораздо больше любил или ненавидел то, что среди вещей телесных привлекает или устрашает чувства. Глазам любезна внешняя красота тела. Подумай, сколь благородно обличье души. Кажется, безобразное лицо неприятно. Помни, сколь ненавистен дух (mens), изуродованный пороками! То же самое делай и с остальным. Ведь и в душе есть своя красота и свое безобразие, одно любезно Богу, другое – дьяволу; подобное – подобному. У души есть тоже своя молодость, старость, болезнь, здоровье, смерть, жизнь, бедность, богатство, наслаждение, печаль, война, мир, холод, жар, жажда, питье, голод, пища. Короче говоря, все, что человек ощущает в теле, он должен подмечать и в душе. Следовательно, путь к духовной и совершенной жизни в том, чтобы мы постепенно привыкали освобождаться от тех вещей, которые не истинны, однако частично являют себя не теми, каковы они в действительности, например, постыдное наслаждение, мирская честь; некоторые из них растекаются и спешат возвратиться в ничто (in nihilum). Хорошо бы нам обратиться к тем, которые вечны, неизменны, чисты. Это видел и Сократ – философ не только по словам своим, но по жизни. Ведь он как раз утверждал, что душа, наконец, счастливо уходит из тела, если прежде она с помощью философии тщательно размышляла о смерти и задолго до этого привыкла презирать вещи телесные, а любить и созерцать – духовные, как бы уходить от тела. Не что иное и тот крест, к которому нас звал Христос; не что иное и смерть, когда Павел говорит, что хочет, чтобы мы умерли вместе с Главой. Точно так говорит и пророк: «Потому что за тебя умерщвляют нас каждый день, считают нас за овец, обреченных на заклание». Это же другими словами пишет апостол: «Ищите того, что наверху; не того, что на земле; помышляйте о горнем». Как застываем мы в делах телесных и превращаемся как бы в бесчувственных, так тем более мы будем разуметь в том, что есть дух, чем более безрассудны мы будем в том. Что касается тела. Чем меньше мы будем жить внешне, тем вернее мы начнем жить внутренне. Наконец, чтобы сказать яснее, чем меньше будут нас тревожить дела телесные, тем больше мы узнаем дела вечные; чем меньше мы будем восхищаться тенями, тем больше мы станем помышлять о вещах истинных. Следовательно, это правило должно быть всегда под рукой. Нигде нельзя нам останавливаться в делах временных, но, как бы продвинувшись от них к любви, к делам духовным, сравнив их, поднимемся к тому, что невидимо, и станем презирать то, что видимо. Болезнь тела будет легче перенести, если ты поймешь, что в ней исцеление души. Тебя будет меньше беспокоить здоровье тела, если ты обратишь свое попечение на сохранение здоровья души. Тебя страшит смерть тела, но смерть души должна ужасать больше. Ты боишься яда видимого, который несет гибель телу, но гораздо больше должна пугать тебя отрава, которая убивает душу. Цикута – яд для тела, но гораздо действеннее наслаждение – яд души. Ужасаешься, бледнеешь от страха, как бы не поразила тебя молния, которая сверкает в облаках, а настолько больше следует опасаться, что падет на тебя невидимая молния гнева Божьего: «Идите, проклятые, в огонь вечный»! Тебя захватывает привлекательность тела, но почему не пылаешь ты сильнее из-за той красоты, которая скрыта? На нее перенеси свою любовь; она вечная, она небесная, она неиспорченная; и ты станешь меньше любить тленную, быстротечную внешность телесную. Ты молишься, чтобы дождь оросил поле, чтобы не алкало оно; молись больше, чтобы Бог оросил твой разум (mens) и не перестал он приносить плоды добродетели. С большой заботой ты возмещаешь потери денег, с еще большей заботой надлежит возмещать ущерб разуму (mens). Ты заблаговременно размышляешь о старости, чтобы тело не оказалось беспомощным, а не должен ли ты думать о том, не окажется ли беспомощной душа? И таким образом следует поступать в отношении тех вещей, которые встречаются нашим чувствам каждый день и по причине разнообразия действуют на нас по-разному: надеждой, страхом, любовью, ненавистью, скорбью, удовольствием. За этим же надо следить и во всех сочинениях, которые – вроде как из тела и духа – состоят из простого смысла и из тайны. Пренебрегая буквой, тебе прежде всего надо думать о тайне. Таковы сочинения всех поэтов, а из философов – у платоников. Однако более всего – Священное писание, которое, почти как силены у Алкивиада, под грязной и даже смешной оболочкой скрывает чистое блаженство. Впрочем, если ты прочтешь без аллегорического смысла, что образ Адама был вылеплен из сырой горшечной глины и Бог вдунул в него душу, что Ева взята из ребра, что им было запрещено вкушать от древа, а змей их уговорил, что Бог ходил в прохладе, что виноватые скрылись и ангел с мечом обоюдоострым стоит у райских врат, дабы не открыть изгнанникам вход обратно, – короче, если прочтешь всю историю сотворения мира и не станешь искать ничего, кроме того, что на поверхности, то я не вижу, насколько больше вознаградит тебя, чем если бы ты пел о том, как Прометей сделал глиняный образ, хитростью добыл огонь и вдохнул в глину жизнь. Более того, возможно, поэтический рассказ с аллегорией читать полезнее, чем повествование Священного писания, если ты при этом застреваешь на поверхности. Если рассказ о гигантах учит тебя при чтении, что не следует сражаться с богами или что следует воздерживаться от усилий, враждебных природе, и направлять душу к тому, если это честно, к чему ты по природе более склонен; то учат и о том, что не надо мешать себе супружеством, если безбрачие более подходит к твоим нравам; и наоборот: не предавайся безразличию, если супружество кажется тебе полезнее. Ведь почти всегда то, что делают против воли Минервы, кончается несчастливо. Если бокалы Цирцеи учат, что люди от наслаждений, как от яда, становятся безумными и превращаются из людей в скотов, если тантал, испытывая жажду, учит, что тот несчастнее всех, кто, накопив богатства, алчет их, не смея ими пользоваться; если Сизифов камень – это – многострадальное и жалкое тщеславие; если Геракловы труды напоминают о том, что честные усилия и неустанное стремление уготовляют небеса, – разве не узнаешь ты по этим рассказам о том. Чему учат философы и теологи, наставники жизни! Если же ты, не обращая внимание на аллегорию, прочтешь, что дети спорили друг с другом в утробе матери, что право первородства продано за похлебку, что благословение отца вырвано хитростью, что Давид убил Голиафа пращей, что были срезаны волосы Самсона, – разве в этом больше толку, чем если бы ты читал поэтический вымысел? Какая разница между тем, что ты читаешь в книгах Царей или Судей или в истории Ливия, если ты ни в том ни в другом не видишь аллегории?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38