ни в книгах, ни в кино, ни в еде, ни в общении с родственниками, ни в еще каких-то земных стремлениях, – а постоянно будем устремляться к небу, к Богу. И если в нас произойдет этот поворот, который и называется покаянием, тогда мы узнаем, что такое духовная жизнь. А до тех пор для нас посещение храма – как посещение некоего клуба, или лекции, или еще чего-то, где мы получаем пищу для нашего ума или для нашей души, но это не всегда совпадает с общением с Богом, то есть с жизнью духовной.
Между нами и Богом стена. И говорящий, что он видит Бога, обычно лжет, потому что видеть Бога может только человек, который очистил свое сердце от греха. Поэтому путь духовный заключается в исполнении заповедей. И это исполнение заповедей Сам Христос назвал ярмом, потому что, оказывается, путь к блаженству лежит через страдания. Нужно постоянно обрекать себя на страдания. Чтобы достичь жизни духовной, нужно отрешиться от своей душевности и плотяности. Без этого невозможно: мы настолько плотские, мы настолько душевные, что это парализует нас, и ничто духовное в нас просто не может даже пошевелиться. Только изредка у нас бывает проблеск: коснется нас слегка крылом умиление или посетит скорбь истинная о Боге – но это бывает в десятые доли секунды, а в основном о чем мы плачем или о чем скорбим? О том, что у нас что-то болит, или что-то зажимает, прижимает нашу душевность, не дает всласть развернуться нашей мечтательности, – то есть у нас нет истинной скорби о Царствии Небесном. Вот в чем наша беда. А Господь не может нам дать Царствие Небесное, не может дать блаженство, коль мы его не хотим. Мы подспудно все время стараемся здесь, на земле, устроиться настолько хорошо, чтобы у нас ничего не болело, чтобы нам ничего не мешало и мы бы жили спокойно и комфортно. А дальше-то все равно смерть, и, значит, мы проблему только отодвигаем. И если бы не милость Божия, если бы не такая постоянная, отеческая забота о нас Отца Небесного, мы просто погибли бы.
Господь Сам о нас заботится: посылает нам всякие скорби, испытания, трудности. Но мы никак не хотим их принять, все думаем: да что ж такое? чем мы виноваты? Виноваты мы только тем, что мы грешники, а Господь нас хочет отвязать от нашего греха. Нам возможно спастись, лишь терпя то, что нам посылает Господь, и исполняя заповеди Божии – те, которые нам стали понятны… Мы в своей жизни постепенно понимаем, что хорошо, а что плохо; и если мы не будем делать то, что дурно – не просто так, а именно ради Господа, обращаясь к Нему: вот, Господи, я страстно хочу это совершить, но я знаю, что Тебе это неприятно, что Ты Кровь пролил за то, чтобы я этого не делал, и я, несмотря на все свое желание, постараюсь все-таки этого не делать, а Ты мне в этом помоги, – если мы так каждый раз начнем умолять Бога живого, чтобы Он нас очистил от греха, то каждый раз будем делать шаг навстречу к Нему. Потому что Он нам станет помогать, и мы грех будем побеждать.
И мы получим величайшую радость в сердце, когда победим грех, потому что эта победа не может быть сделана человеком самостоятельно. Ни один человек не может победить никакой грех сам: он побеждается только благодатью Божией. Поэтому если мы исцеляемся от какого-то греха, значит, в нас пришла благодать Божия. А соединение сердца человека с благодатью Божией и есть блаженство. Это есть Царство Небесное, это есть общение с Истиной. И пока мы этого не вкусим, мы никогда не поймем ни что такое христианство, ни что такое Дух Святой – для нас это будет просто абстрактное понятие, одна из философий. Конечно, эта философия самая совершенная, самая высокая, безукоризненная; с христианской православной философией ни одна другая сравниться не может, но это опять только пища для ума. А пока мы не приблизились к Богу, не начали действовать по заповедям Божиим, не воцерковили этот ум, мы через него тоже будем много страдать. Поэтому существует некая антиномия: если мы хотим достигнуть вечного блаженства, то надо добровольно обречь себя на страдания; а если мы хотим вечного страдания, то мы должны стремиться к счастью.
Счастье здесь, на земле, все время манит. Как это просто: захотел – взял и закурил, и вот блаженствую, нога на ногу, о чем-то так мечтается, и мне хорошо, я как-то забыл обо всем, смотрю, как дым поднимается, табачком так приятно пахнет – вот оно, наслаждение, вот она, плотская утеха, очень дешевая, две копейки за штуку. А можно и отказаться, не потешить свою плоть – ради Христа. Потому что курение – это есть угождение собственной плоти; если же мы совершим маленький подвиг, то тем самым свой дух возвысим. Так душа наша может либо крылья расправлять, либо опять складывать. И вот в этой непрестанной борьбе со своей плотью, со своей душой и состоит духовная жизнь, потому что грех побеждается только благодатью Божией. Чем больше мы приближаемся к Богу, тем меньше в нас плотскости и душевности – они должны, по замыслу Божию, умирать. И цель нашей жизни, если мы православные христиане, в этом и состоит: назвался груздем, полезай в кузов; раз в храм пришел – значит, вроде, верующий, значит, надо стараться постоянно стремиться душу свою освобождать.
Сам Господь так премудро устроил, что человек перед смертью стареет – чтобы ему легче было расстаться с этой землей. Даже Лев Толстой уж на что был человек не церковный и ненавидящий благодать Божию, а и то говорил, что лучшее время жизни – это старость. В старости меньше сил уходит на всякую чепуху, а человек больше смотрит в корень, вглубь, приближается к Истине; сам ход вещей таков. Но мы-то, христиане, крестились не для того, чтобы просто сидеть и ждать. Нет, христианство – это делание; надо постоянно бежать, вот как Петр. И пусть он побежал совсем не туда: Христос сказал, что Он будет встречать их в Галилее, а он побежал ко гробу, опять искать живого среди мертвых. И ничего страшного, если мы, придя в храм, здесь ищем совсем не того: мы в храме тоже ищем и душевности, и угождения собственной плоти, и угождения своему слуху и так далее. Хотим, чтобы и здесь у нас было все хорошо. Но это недостижимо.
Мы настолько расслаблены, что даже пасхальные стихиры не можем спеть: за нас другие поют. Ну что с нас взять? О каких там подвигах можно говорить, если мы самую малость не можем. Поэтому наш удел – это совершение маленьких подвигов. Мы должны то, что есть, воспринимать как величайшую милость Божию – что мы приходим в храм, собственно, на все готовое: здесь уже идет служба, весь механизм ее как-то отлажен – пусть он искусственный, потому что служба эта, собственно, не настоящая, она не от нашего сердца идет, а как бы сама по себе, а мы сами по себе. Это же не так должно быть: служба должна идти из недр Церкви, из сердца христианского. Христианин – человек, который непрестанно совершает службу Богу: дома ли, в поле, в автобусе, в магазине. А мы не можем даже по книгам богослужение совершить, мы часто и не понимаем, что вообще в храме происходит, заняты своими мыслями, своими заботами. Забросить нас куда-нибудь на необитаемый остров – мы даже не будем знать, что делать; хорошо, если из утренних молитв штук шесть вспомним, да и то мы часто в эти слова и не вникаем, и не понимаем их.
Что мы можем Богу принести? Наша немощь настолько очевидна и глубока, что мы еле-еле в состоянии на протяжении двух с половиной часов хотя бы десять минут умом не рассеиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Между нами и Богом стена. И говорящий, что он видит Бога, обычно лжет, потому что видеть Бога может только человек, который очистил свое сердце от греха. Поэтому путь духовный заключается в исполнении заповедей. И это исполнение заповедей Сам Христос назвал ярмом, потому что, оказывается, путь к блаженству лежит через страдания. Нужно постоянно обрекать себя на страдания. Чтобы достичь жизни духовной, нужно отрешиться от своей душевности и плотяности. Без этого невозможно: мы настолько плотские, мы настолько душевные, что это парализует нас, и ничто духовное в нас просто не может даже пошевелиться. Только изредка у нас бывает проблеск: коснется нас слегка крылом умиление или посетит скорбь истинная о Боге – но это бывает в десятые доли секунды, а в основном о чем мы плачем или о чем скорбим? О том, что у нас что-то болит, или что-то зажимает, прижимает нашу душевность, не дает всласть развернуться нашей мечтательности, – то есть у нас нет истинной скорби о Царствии Небесном. Вот в чем наша беда. А Господь не может нам дать Царствие Небесное, не может дать блаженство, коль мы его не хотим. Мы подспудно все время стараемся здесь, на земле, устроиться настолько хорошо, чтобы у нас ничего не болело, чтобы нам ничего не мешало и мы бы жили спокойно и комфортно. А дальше-то все равно смерть, и, значит, мы проблему только отодвигаем. И если бы не милость Божия, если бы не такая постоянная, отеческая забота о нас Отца Небесного, мы просто погибли бы.
Господь Сам о нас заботится: посылает нам всякие скорби, испытания, трудности. Но мы никак не хотим их принять, все думаем: да что ж такое? чем мы виноваты? Виноваты мы только тем, что мы грешники, а Господь нас хочет отвязать от нашего греха. Нам возможно спастись, лишь терпя то, что нам посылает Господь, и исполняя заповеди Божии – те, которые нам стали понятны… Мы в своей жизни постепенно понимаем, что хорошо, а что плохо; и если мы не будем делать то, что дурно – не просто так, а именно ради Господа, обращаясь к Нему: вот, Господи, я страстно хочу это совершить, но я знаю, что Тебе это неприятно, что Ты Кровь пролил за то, чтобы я этого не делал, и я, несмотря на все свое желание, постараюсь все-таки этого не делать, а Ты мне в этом помоги, – если мы так каждый раз начнем умолять Бога живого, чтобы Он нас очистил от греха, то каждый раз будем делать шаг навстречу к Нему. Потому что Он нам станет помогать, и мы грех будем побеждать.
И мы получим величайшую радость в сердце, когда победим грех, потому что эта победа не может быть сделана человеком самостоятельно. Ни один человек не может победить никакой грех сам: он побеждается только благодатью Божией. Поэтому если мы исцеляемся от какого-то греха, значит, в нас пришла благодать Божия. А соединение сердца человека с благодатью Божией и есть блаженство. Это есть Царство Небесное, это есть общение с Истиной. И пока мы этого не вкусим, мы никогда не поймем ни что такое христианство, ни что такое Дух Святой – для нас это будет просто абстрактное понятие, одна из философий. Конечно, эта философия самая совершенная, самая высокая, безукоризненная; с христианской православной философией ни одна другая сравниться не может, но это опять только пища для ума. А пока мы не приблизились к Богу, не начали действовать по заповедям Божиим, не воцерковили этот ум, мы через него тоже будем много страдать. Поэтому существует некая антиномия: если мы хотим достигнуть вечного блаженства, то надо добровольно обречь себя на страдания; а если мы хотим вечного страдания, то мы должны стремиться к счастью.
Счастье здесь, на земле, все время манит. Как это просто: захотел – взял и закурил, и вот блаженствую, нога на ногу, о чем-то так мечтается, и мне хорошо, я как-то забыл обо всем, смотрю, как дым поднимается, табачком так приятно пахнет – вот оно, наслаждение, вот она, плотская утеха, очень дешевая, две копейки за штуку. А можно и отказаться, не потешить свою плоть – ради Христа. Потому что курение – это есть угождение собственной плоти; если же мы совершим маленький подвиг, то тем самым свой дух возвысим. Так душа наша может либо крылья расправлять, либо опять складывать. И вот в этой непрестанной борьбе со своей плотью, со своей душой и состоит духовная жизнь, потому что грех побеждается только благодатью Божией. Чем больше мы приближаемся к Богу, тем меньше в нас плотскости и душевности – они должны, по замыслу Божию, умирать. И цель нашей жизни, если мы православные христиане, в этом и состоит: назвался груздем, полезай в кузов; раз в храм пришел – значит, вроде, верующий, значит, надо стараться постоянно стремиться душу свою освобождать.
Сам Господь так премудро устроил, что человек перед смертью стареет – чтобы ему легче было расстаться с этой землей. Даже Лев Толстой уж на что был человек не церковный и ненавидящий благодать Божию, а и то говорил, что лучшее время жизни – это старость. В старости меньше сил уходит на всякую чепуху, а человек больше смотрит в корень, вглубь, приближается к Истине; сам ход вещей таков. Но мы-то, христиане, крестились не для того, чтобы просто сидеть и ждать. Нет, христианство – это делание; надо постоянно бежать, вот как Петр. И пусть он побежал совсем не туда: Христос сказал, что Он будет встречать их в Галилее, а он побежал ко гробу, опять искать живого среди мертвых. И ничего страшного, если мы, придя в храм, здесь ищем совсем не того: мы в храме тоже ищем и душевности, и угождения собственной плоти, и угождения своему слуху и так далее. Хотим, чтобы и здесь у нас было все хорошо. Но это недостижимо.
Мы настолько расслаблены, что даже пасхальные стихиры не можем спеть: за нас другие поют. Ну что с нас взять? О каких там подвигах можно говорить, если мы самую малость не можем. Поэтому наш удел – это совершение маленьких подвигов. Мы должны то, что есть, воспринимать как величайшую милость Божию – что мы приходим в храм, собственно, на все готовое: здесь уже идет служба, весь механизм ее как-то отлажен – пусть он искусственный, потому что служба эта, собственно, не настоящая, она не от нашего сердца идет, а как бы сама по себе, а мы сами по себе. Это же не так должно быть: служба должна идти из недр Церкви, из сердца христианского. Христианин – человек, который непрестанно совершает службу Богу: дома ли, в поле, в автобусе, в магазине. А мы не можем даже по книгам богослужение совершить, мы часто и не понимаем, что вообще в храме происходит, заняты своими мыслями, своими заботами. Забросить нас куда-нибудь на необитаемый остров – мы даже не будем знать, что делать; хорошо, если из утренних молитв штук шесть вспомним, да и то мы часто в эти слова и не вникаем, и не понимаем их.
Что мы можем Богу принести? Наша немощь настолько очевидна и глубока, что мы еле-еле в состоянии на протяжении двух с половиной часов хотя бы десять минут умом не рассеиваться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43