Не могу сказать, чтобы это поручение пришлось мне по душе — трудно было поверить, что в одном человеке может содержаться столько крови и гноя. Впрочем, операция прошла успешно, и спустя несколько дней Анг Норбу был здоров.
Выше ледопада мы вышли в Западный цирк, или в долину Безмолвия. Только теперь уже там не царило безмолвие, а день и ночь завывал сильный ветер. Иногда он изменял направление, и мы слышали вой лишь в вершинах над нами, но потом снова обрушивался на нас, как страшный дикий зверь, спущенный с цепи богами. В это время мы не могли ни работать, ни передвигаться, только старались уберечь самих себя. И все же мы мало-помалу поднимались. Одновременно мало-помалу надвигалась зима. У нас было превосходное снаряжение. Особенно мне понравилась обувь — высокие, по колено, сапожки из оленьих шкур; никто не обморозил ног. Однако мы уже начали сомневаться, окажется ли вообще возможным существовать на больших высотах, если здесь в цирке такой мороз и ветер.
В конце октября мы разбили лагерь V у подножья стены Лхотсе и приготовились к штурму Южного седла. План предусматривал, что мы в основном пойдём по весеннему маршруту — вверх по ледяным склонам и кулуарам до Контрфорса женевцев. Мы разделились на отряды и принялись вырубать ступени и крепить верёвки. Однако едва началась эта работа, как произошёл несчастный случай. Это было 31 октября. Шеваллей и Шпёхель находились вместе с несколькими шерпами на крутом склоне неподалёку от лагеря V — всего четыре связки по три человека. Внезапно сверху донёсся гул, и на них посыпалось множество битого льда. Это не была большая лавина, просто несколько обломков сорвалось с верхней части склона; обычно такой обвал не опасен. Одиннадцать человек из двенадцати отделались благополучно. Они прикрыли головы и прижались возможно теснее к склону, так что в худшем случае их ударяло обломками по плечам. Однако шерпа Мингма Дордже, связанный вместе с Аджиба и моим юным племянником Топгеем, очевидно, смотрел как раз в тот момент вверх, потому что его ударило прямо в лицо. В следующий миг он безжизненно повис на верёвке, и остальные двое удерживали его, стонущего, с окровавленным лицом.
На такой крутизне невозможно передвигаться быстро, и прошло некоторое время, прежде чем товарищи смогли подобраться к ним. Шеваллей, Шпёхель и помогавшие им шерпы подошли к раненому и стали медленно спускать его в лагерь V, как вдруг случилась новая беда. На этот раз не посчастливилось четвёртой связке, в которую входили шерпы Айла, Норбу и Мингма Хрита. Один из них, видно потрясённый случившимся, споткнулся и заскользил вниз. И вот уже все трое катятся кувырком по склону; падение прекратилось только на ровной площадке метрах в шестидесяти от коварного места.
Снова потребовалось некоторое время, чтобы подойти на помощь. Остальные продолжали осторожно спускать Мингму Дордже. В конце концов все были внизу, и доктор Шеваллей оказал пострадавшим первую помощь; их уложили на надувные матрацы, принесенные из лагеря IV. Из троих сорвавшихся Мингма Хрита сломал ключицу, Айла и Да Норбу отделались царапинами и синяками. Они вряд ли могли принести экспедиции какую-нибудь пользу в дальнейшем, но зато хоть не было сомнений в том, что они поправятся. Хуже обстояло дело с Мингма Дордже. Оказалось, что он ранен не только в лицо: острый обломок льда вошёл в тело около ключицы и поразил лёгкое. Несколько часов спустя Мингма Дордже умер, несмотря на все усилия доктора Шеваллея.
Я находился вместе с другими в лагере IV, когда произошло несчастье. Печальная новость быстро дошла до нас, и мы поспешили наверх. Все шерпы, разумеется, были очень расстроены, но швейцарцы чуть ли не ещё больше, потому что они очень серьёзно воспринимали свои обязанности в отношении носильщиков и считали себя ответственными. Они попросили меня даже переговорить с людьми: если большинство из-за этой трагедии не захочет идти дальше, восходители без слов согласятся. Мы, шерпы, сидели и обсуждали вопрос до глубокой ночи. Понятно, что у всех было очень тяжёлое настроение. Некоторые довольно мрачно смотрели на наши перспективы, однако в конце концов все согласились, что нельзя подводить швейцарцев. Надо идти вперёд, пока возможно. На следующий день пострадавших переправили в базовый лагерь, а Мингму Дордже похоронили на боковой морене цирка, между лагерями IV и V. Мы сложили над ним высокую каменную пирамиду и приставили к ней деревянный крест, на котором написали имя покойного и дату гибели. Затем мы распрощались с нашим другом — первой жертвой Эвереста после Мориса Уилсона, пошедшего на восхождение в одиночку в 1934 году.
Было решено искать нового пути на Южное седло. Ещё весной мы опасались падающего льда в кулуаре у Контрфорса женевцев; а теперь случилась беда, погиб человек, и мы не хотели терять зря ещё людей. Не один день ушёл на то, чтобы разработать новый маршрут — не прямо от цирка к седлу, а правее по склонам Лхотсе, где опасность лавин казалась меньшей. Мы установили во время первой экспедиции, что для перехода от цирка к бассейну мало одного дня. Даже идя по старому маршруту, пришлось бы разбивать ещё один лагерь; на новом маршруте, значительно более длинном, мы решили разбить два лагеря. Предстояло опять приниматься за трудную, утомительную работу, связанную с высокогорными восхождениями: разведка пути, вырубание ступеней, укрепление верёвок, переноска тяжёлых грузов. В общей сложности мы повесили на этом участке около семисот пятидесяти метров верёвок. Постепенно на белой стене горы возникли ещё два лагеря — VI и VII.
Мы шли все дальше, забирались все выше. Ламбер и я, понятно, опять составили одну связку и большую часть времени шли впереди, прокладывая путь. Оба мы находились в отличной форме — «Са va bien!», к тому же часто пользовались кислородом; на этот раз аппараты оказались намного лучше, чем весной. Однако на такой высоте человек может не то что работать, а просто жить всего лишь короткое время, да ещё в такой ветер и мороз. С каждым днём все ближе надвигалась зима. Ни туч, ни буранов, как перед муссоном, небо оставалось ослепительно чистым, но мороз стоял такой, что пронизывал до костей даже сквозь самую тёплую одежду. А хуже всего, что дни становились все короче и короче. К двум часам пополудни солнце исчезало за гребнем Нуптсе; с этой минуты до следующего утра не было спасения от леденящего холода.
Мы ходили вниз, вверх, снова вниз. Однажды ночью в лагере IV на цирке разразилась страшная буря. Мы с Аджиба, находясь в палатке вдвоём, еле удерживали её на месте. Внезапно послышался слабый крик, мы выбрались с трудом наружу и увидели, что палатка Нормана Дюренфюрта, стоявшая рядом с нами, свалилась. Дюренфюрт был в это время одним из больных — ларингит и высокая температура. Он настолько ослаб, что теперь никак не мог выбраться из-под брезента. Мы с Аджиба принялись за работу и с огромным трудом натянули палатку снова, причём ветер чуть не унёс нас через весь цирк вместе с нею.
Погода начала оказывать плохое воздействие на нас не только физически, но и психически. Некоторые шерпы потеряли всякий интерес к работе, они думали только о том, как уйти вниз, подальше от ветра и мороза; мне приходилось подолгу спорить с ними и даже ругаться, чтобы заставить браться за дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66