«Нажми перед полётом», «Поверни перед парашютным прыжком». Между наружным и внутренним литыми слоями был какой-то пористый слой. Парни совали утром ноги в шерстяных носках прямо в заледеневшую, покрытую тонким слоем изморози после вчерашней носки резину, зашнуровывали ботинки и преспокойно ходили в них. Я спросил парней не холодно ли им в этой резине, и они ответили, что неудобство только одно — потеют сильно ноги. На всякий случай я тоже взял с собой такие ботинки и решил их испробовать. Я снял свои унты и как бы меховые носки — «унтята» и, оставшись в шерстяных носках, влез в ужасную ледяную резину. Минуту мне было холодно, но затем стало тепло, а потом и вовсе жарко. Когда вечером я снял эти ботинки, носки были хоть выжимай. А вот американские зимние шапки и куртки оказались много хуже, холоднее наших.
Утром мне как начальнику первому приходилось вылезать из мешка. Я, чертыхаясь, одевался и зажигал керогаз. Вторым без напоминания, тоже чертыхаясь, вылезал и одевался Дейв. Мы шли во вторую палатку и разжигали там бензиновую плитку нашего камбуза. Разжигание этой плиты тоже было проблемой, так как бензин, по-видимому, на таком холоде испарялся плохо. Сначала поэтому мы обливали основную часть плитки бензином и ставили её на металлический подносик. Потом поджигали плитку, и, когда она загоралась, надо было время от времени открывать краник плитки и подливать бензин, пока она достаточно не прогреется. Но здесь существовала опасность, что бензина будет слишком много. Поэтому, когда в первое утро Дейв манипулировал с плиткой, я держал наготове огнетушитель. Мы считали, что в этом случае нас не должно волновать пламя: когда оно станет слишком большим, я тут же погашу его с помощью нашего углекислотного огнетушителя. И вот наступил момент, когда мы оба поняли, что пора пустить в ход огнетушитель. Я отвернул его вентиль и… никакого эффекта. И сколько я ни тряс этот проклятый огнетушитель, сколько ни стучал им — он не работал, а бензин разгорался все сильнее. Наконец, задыхаясь от дыма и кашляя, мы всяким тряпьём, куртками заглушили огонь. Кстати, когда мы, уже успокоившись, решили выяснить причину бездействия огнетушителя и снова отвернули вентиль, он благополучно заработал.
Во время нашего злоключения мы выяснили, что если в наших палатках будет пожар, то все в них сгорят или задохнутся от дыма: выскочить оттуда нельзя., Ведь стенки палатки намертво приделаны к прорезиненному полу, а вход представляет собой круглое отверстие на высоте полметра над полом, причём в него вместо двери была вшита длинная, метра в полтора, труба (двойная, как и палатка). Когда эта труба висит свободно, она надёжно закрывает вход. И открыть такую двойную дверь впопыхах, с закрытыми от дыма глазами так же невозможно, как рыбе невозможно вырваться из двойной сети.
К тому времени, когда мы разжигали плитку, на свет выползал ещё один «абориген» — Джон Дитмар и принимался готовить великолепные завтраки, больше похожие на плотный обед.
Наступал рабочий день. Мы запускали мотор-генератор, потом наш отопитель, вставляли его шланг в палатку, чтобы прогрелась измерительная аппаратура, а сами начинали бурить скважину во льду. На все это затрачивалось несколько часов, так что мы кончали эту работу и опускали точнейший термометр на дно озера как раз к обеду, который нам готовил в это время Джон Дитмар. После обеда начиналось самое приятное: я и Джон Джонс вели наблюдения. Мы устанавливали электрические термометр и измеритель электропроводности воды на каком-то горизонте, проводили измерения, поднимали инструмент немного выше, снова делали остановку, опять фиксировали данные, потом опять опускали и так далее — вверх-вниз, вверх-вниз, чтобы быть уверенными в результатах. С каждым днём мы делали все операции быстрее и быстрее, и этот темп позволял получать нам каждый день новые данные.
Мы выяснили, что в озере существуют три слоя воды. В верхнем слое толщиной метров в пятнадцать с глубиной резко повышалась солёность. Температура воды в нём изменялась от нуля сразу подо льдом до плюс 7 в нижней части этого слоя. Но при передвижении дальше в глубь толщи воды температура и солёность вдруг перестали изменяться, и мы поняли, что попали в слой интенсивного вертикального перемешивания. Все глубже и глубже опускали мы чувствительные приборы, а температура и солёность оставались неизменными. И вдруг, когда до дна озера оставалось меньше 20 метров, продвижение вглубь стало сопровождаться резким увеличением температуры, и, когда наш инструмент достиг дна, температура, зафиксированная на шкале нашего измерительного прибора, оказалась равной плюс 25 градусов — такой же, как и на дне этого озера в середине антарктического лета!
В тот день, когда мы впервые получили этот результат, у нас был большой праздник. Джон даже ухитрился приготовить на своей плите какой-то вкусный пирог из полуфабрикатов. Настроение у всех было приподнятое. Ведь теперь, что бы ни случилось дальше, у нас был уже в руках важный результат. И тогда мы взяли три длинных бамбуковых шеста из маркированных вешек и пошли устанавливать флагштоки для трех флагов, флагов своих стран. Однако, когда мы повесили их на эти импровизированные мачты, они, к сожалению, безжизненно повисли в воздухе без всякой надежды хотя бы раз колыхнуться. Поэтому нам пришлось растянуть их верёвками, чтобы было понятно, какой где висит.
Впереди оставалось ещё много дел: измерить поток тепла, идущий через дно озера, постараться с большей надёжностью выяснить, действительно ли температура у дна озера испытывает небольшие колебания относительно её среднего значения. Такие колебания зафиксировали наши приборы, и это было странно и ново. Наконец, нам нужно было распространить применимость полученных данных на возможно больший район озера. Для этого мы предполагали поработать в нескольких его местах.
Вот так мы прожили неделю, пошла вторая, а связи с Мак-Мердо или каких-либо весточек оттуда все не было. Мы уже съели половину своих продуктов, и я все вспоминал правило лётчиков советской полярной авиации при вынужденных посадках: когда съедена половина продуктов, оставшиеся надо разделить на две части, и одну из них сделать неприкосновенным запасом, а вторую разделить на десять дней.
В те дни, когда мы рано управлялись со своей работой, Дейв и Джон Дитмар обращались ко мне с одной и той же просьбой:
— Игор, может быть, ты отпустишь нас сделать восхождение на одну из этих горушек, которые нас окружают. Ведь мы альпинисты, и уехать отсюда, не побывав там, будет обидно.
И вот в один прекрасный день, когда мы рано завершили работу, я сдался, разрешил им «сбегать» на одну из горушек, которые, казалось, были совсем рядом. Парни обрадовались, положили в карманы несколько банок пеммикана и чуть было так и не отправились. Но я заставил их взять лёгонький нейлоновый рюкзак со спальным мешком и ракетницей с несколькими красными ракетами. И вот Дейв и Джон все дальше и дальше уходили от нас по льду. Видно было, как медленно, скользя, они шли к берегу. И пока они шли, постепенно превращаясь в еле заметные точки, мне все больше становилось не по себе. Ведь прошёл уже почти час, а мы все видели в бинокль эти две фигурки, которые шли по озеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Утром мне как начальнику первому приходилось вылезать из мешка. Я, чертыхаясь, одевался и зажигал керогаз. Вторым без напоминания, тоже чертыхаясь, вылезал и одевался Дейв. Мы шли во вторую палатку и разжигали там бензиновую плитку нашего камбуза. Разжигание этой плиты тоже было проблемой, так как бензин, по-видимому, на таком холоде испарялся плохо. Сначала поэтому мы обливали основную часть плитки бензином и ставили её на металлический подносик. Потом поджигали плитку, и, когда она загоралась, надо было время от времени открывать краник плитки и подливать бензин, пока она достаточно не прогреется. Но здесь существовала опасность, что бензина будет слишком много. Поэтому, когда в первое утро Дейв манипулировал с плиткой, я держал наготове огнетушитель. Мы считали, что в этом случае нас не должно волновать пламя: когда оно станет слишком большим, я тут же погашу его с помощью нашего углекислотного огнетушителя. И вот наступил момент, когда мы оба поняли, что пора пустить в ход огнетушитель. Я отвернул его вентиль и… никакого эффекта. И сколько я ни тряс этот проклятый огнетушитель, сколько ни стучал им — он не работал, а бензин разгорался все сильнее. Наконец, задыхаясь от дыма и кашляя, мы всяким тряпьём, куртками заглушили огонь. Кстати, когда мы, уже успокоившись, решили выяснить причину бездействия огнетушителя и снова отвернули вентиль, он благополучно заработал.
Во время нашего злоключения мы выяснили, что если в наших палатках будет пожар, то все в них сгорят или задохнутся от дыма: выскочить оттуда нельзя., Ведь стенки палатки намертво приделаны к прорезиненному полу, а вход представляет собой круглое отверстие на высоте полметра над полом, причём в него вместо двери была вшита длинная, метра в полтора, труба (двойная, как и палатка). Когда эта труба висит свободно, она надёжно закрывает вход. И открыть такую двойную дверь впопыхах, с закрытыми от дыма глазами так же невозможно, как рыбе невозможно вырваться из двойной сети.
К тому времени, когда мы разжигали плитку, на свет выползал ещё один «абориген» — Джон Дитмар и принимался готовить великолепные завтраки, больше похожие на плотный обед.
Наступал рабочий день. Мы запускали мотор-генератор, потом наш отопитель, вставляли его шланг в палатку, чтобы прогрелась измерительная аппаратура, а сами начинали бурить скважину во льду. На все это затрачивалось несколько часов, так что мы кончали эту работу и опускали точнейший термометр на дно озера как раз к обеду, который нам готовил в это время Джон Дитмар. После обеда начиналось самое приятное: я и Джон Джонс вели наблюдения. Мы устанавливали электрические термометр и измеритель электропроводности воды на каком-то горизонте, проводили измерения, поднимали инструмент немного выше, снова делали остановку, опять фиксировали данные, потом опять опускали и так далее — вверх-вниз, вверх-вниз, чтобы быть уверенными в результатах. С каждым днём мы делали все операции быстрее и быстрее, и этот темп позволял получать нам каждый день новые данные.
Мы выяснили, что в озере существуют три слоя воды. В верхнем слое толщиной метров в пятнадцать с глубиной резко повышалась солёность. Температура воды в нём изменялась от нуля сразу подо льдом до плюс 7 в нижней части этого слоя. Но при передвижении дальше в глубь толщи воды температура и солёность вдруг перестали изменяться, и мы поняли, что попали в слой интенсивного вертикального перемешивания. Все глубже и глубже опускали мы чувствительные приборы, а температура и солёность оставались неизменными. И вдруг, когда до дна озера оставалось меньше 20 метров, продвижение вглубь стало сопровождаться резким увеличением температуры, и, когда наш инструмент достиг дна, температура, зафиксированная на шкале нашего измерительного прибора, оказалась равной плюс 25 градусов — такой же, как и на дне этого озера в середине антарктического лета!
В тот день, когда мы впервые получили этот результат, у нас был большой праздник. Джон даже ухитрился приготовить на своей плите какой-то вкусный пирог из полуфабрикатов. Настроение у всех было приподнятое. Ведь теперь, что бы ни случилось дальше, у нас был уже в руках важный результат. И тогда мы взяли три длинных бамбуковых шеста из маркированных вешек и пошли устанавливать флагштоки для трех флагов, флагов своих стран. Однако, когда мы повесили их на эти импровизированные мачты, они, к сожалению, безжизненно повисли в воздухе без всякой надежды хотя бы раз колыхнуться. Поэтому нам пришлось растянуть их верёвками, чтобы было понятно, какой где висит.
Впереди оставалось ещё много дел: измерить поток тепла, идущий через дно озера, постараться с большей надёжностью выяснить, действительно ли температура у дна озера испытывает небольшие колебания относительно её среднего значения. Такие колебания зафиксировали наши приборы, и это было странно и ново. Наконец, нам нужно было распространить применимость полученных данных на возможно больший район озера. Для этого мы предполагали поработать в нескольких его местах.
Вот так мы прожили неделю, пошла вторая, а связи с Мак-Мердо или каких-либо весточек оттуда все не было. Мы уже съели половину своих продуктов, и я все вспоминал правило лётчиков советской полярной авиации при вынужденных посадках: когда съедена половина продуктов, оставшиеся надо разделить на две части, и одну из них сделать неприкосновенным запасом, а вторую разделить на десять дней.
В те дни, когда мы рано управлялись со своей работой, Дейв и Джон Дитмар обращались ко мне с одной и той же просьбой:
— Игор, может быть, ты отпустишь нас сделать восхождение на одну из этих горушек, которые нас окружают. Ведь мы альпинисты, и уехать отсюда, не побывав там, будет обидно.
И вот в один прекрасный день, когда мы рано завершили работу, я сдался, разрешил им «сбегать» на одну из горушек, которые, казалось, были совсем рядом. Парни обрадовались, положили в карманы несколько банок пеммикана и чуть было так и не отправились. Но я заставил их взять лёгонький нейлоновый рюкзак со спальным мешком и ракетницей с несколькими красными ракетами. И вот Дейв и Джон все дальше и дальше уходили от нас по льду. Видно было, как медленно, скользя, они шли к берегу. И пока они шли, постепенно превращаясь в еле заметные точки, мне все больше становилось не по себе. Ведь прошёл уже почти час, а мы все видели в бинокль эти две фигурки, которые шли по озеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36