Прошла внизу голубая пиала озера Искандеркуль, вот уже рядом причудливые глыбы Фанских гор — но тут вертолет круто разворачивается, сбрасывает высоту, и мы садимся на заросшем картошкой аэродроме кишлака Айни, смертельно напугав пасущихся там коров. Мы с тревогой смотрим друг на друга. Кажется, уже почти прилетели — и вдруг разворот. Дверь открылась, и в машину внесли замотанного окровавлеными бинтами человека с выбитыми зубами и в простреленном мелкими дырочками пиджаке. Неужели опять конфликт? Но оказалось, что это геолог, у которого в руках взорвался динамитный патрон. Мы вернулись в Душанбе и два часа ждали приезда «Скорой помощи», по очереди бегая за газировкой для раненого. Наконец беднягу увезли в больницу, снова полет — и мы в верховьях одной из речек Гиссарского хребта. День за днем мы прочесывали ледники и осыпи в истоках реки, подолгу стояли на маленьких травянистых лужайках среди снега, переворачивали тонны камней в поисках гусениц. Вокруг летало множество живых существ, но только не тех. Горные индейки-улары паслись среди щебня, скалистые голуби с диким свистом проносились над склоном в долину. Индийские орланы, прилетевшие на сухой сезон из Северной Индии, кружились над нами, высматривая что-нибудь мясное. Когда облака закрывали солнце, мы отдыхали, прячась от ветра за камнями, и тогда орланы и грифы начинали ненавязчиво пролетать мимо, поглядывая на нас. Подманить их ближе не удавалось — по малейшему движению век грифы за несколько десятков метров определяли, что ты еще живой. С этими птичками у меня однажды приключился забавный случай. Дело было в туркменском поселке Кушка, который широко известен у орнитологов страны благодаря огромной свалке местного мясокомбината, привлекавшей сотни грифов, орлов, бородачей и других любителей падали. Мне очень хотелось сфотографировать некоторых из них, и как-то утром я, приехав на свалку в машине с потрохами, спрятался в большой куче лошадиных, верблюжьих и бараньих внутренностей. Солнце поднималось все выше, от нагретой земли стали струиться к небу потоки теплого воздуха, и вот из-за холмов появились силуэты планирующих птиц. Первый десяток грифов расселся по кучам мусора. Я сидел неподвижно, окруженный тучами мух. Птицы прибывали и все ближе подходили ко мне. Вот уже можно снимать… но тут откуда-то возникли два оборванных типа с большими мешками и стали рыться в отбросах, подбирая тряпки и ржавые железки. Тяжело хлопая огромными крыльями, взлетели осторожные орлы, а за ними вся компания снялась и начала кругами подниматься в воздух. Я вылез из кучи и, скрежеща зубами, пошел прямо на помоечных старателей. Дико поглядев на мою увешанную кишками фигуру, они бросили мешки и с воплями умчались по дороге в поселок. Охота была испорчена… Дни шли, и мы уже знали в лицо всех жителей долины — пастухов, сурков, веселых птичек-горихвосток. Кончались продукты и бензин для примуса, таяли запасы подкожного жира, съедаемые ежедневными подъемами к ледникам. Но вот однажды Виктор сильно задержался наверху. Через несколько минут солнце должно было уйти из долины. Мы вооружились бельевой веревкой (другой, к нашему стыду, не было) и приготовились идти на «спасалку», но, едва отойдя от палатки, увидели радостно прыгающего по камням Виктора. В руке он держал огромную мохнатую бабочку с красными, синими и черными пятнами на белых крыльях. Назавтра их было уже довольно много. Словно стрижи, носились они над скалами и синим ледниковым озерком с плавающими по нему льдинками-айсбергами. Это была победа. Конечно, неизвестная науке бабочка — не законы Менделя и не реликтовый гоминоид. Но найти что-то новое всегда приятно, особенно такое красивое. На прощание сосед-пастух зарезал барана. Мы жевали ароматный шашлык, рассказывали Саиду о личной жизни европейцев, а он нам — о нравах таджиков. Обе стороны получили интереснейшую, порой совершенно неожиданную информацию. Институт Этнографии мог нами гордиться. Потрескивал костер, луна заливала магниевым светом ледяные поля, и где-то там, забившись в трещины скал, дожидались рассвета бабочки… А утром — вниз, через арчовые леса, потом сквозь роскошные заросли грецкого ореха, алычи и дикой яблони Сиверса, похожей по вкусу на сорт «белый налив». Мы шли по скрипучим оврингам — навесным тропам из прутьев, укрепленных в трещинах скалы. Мы переходили энергичные горные реки, держа на голове рюкзаки, догруженные камнями для веса — чтоб не смыло. И где-то там, в конце этой экзотики, нас ждал базар… В первом же поселке мы увидели вездеход. Его хозяин радостно объявил, что у него сегодня день рождения и по такому случаю он выполняет любые желания. Он отвез нас и нескольких туристов до самого Душанбе, подбросил их домой, а нас в гостиницу, и все это, конечно, бесплатно. Восход солнца я встретил в автобусе, катившем на юг по пыльным холмам Вахшской долины. Экспедиция кончилась, и я перешел в режим «свободного поиска». Первой точкой на маршруте был заповедник «Тигровая балка». Из управления заповедника открывался вид на широченную пойму реки Вахш, заросшую тополем-турангой, серебристым лохом, облепихой и тростником. Над долиной висели в тумане желтые полушария холмов Актау. Пейзаж из «Улитки на склоне» Стругацких. Взяв у работавшего в управлении знакомого надувной матрас, арбуз и три дыни сорта «вахшская красномясая» с повышенным содержанием сахара, я спустился по усыпанной звериными следами белой песчаной дороге в лес, дошел до одного из рукавов реки, спустил матрас на воду и отправился в плавание. Болотистые берега медленно ползли мимо. Стройные белые цапли, колпицы с клювами в форме щипцов для торта и прочие экзотические птицы бродили в заводях, фазаны с криком взлетали над тростниками. К вечеру из леса стали выходить бухарские олени. Помахивая ушами, они интеллигентно, без единого всплеска пили воду, потом, заметив приближавшийся матрас, пару секунд хлопали на меня глазами из-под кроны рогов и длинными скачками уносились прочь. Один раз встретилась семья шакалов. Взрослая самка, прочесывая кусты, выгоняла из них ушастых зайчиков-толаев. Щенята-подростки бросались в погоню, но быстро отставали от зайца, летящего через кусты, словно с силой брошенный теннисный мяч. Увлекшись наблюдением за шакалятами, я отошел далеко от реки и не заметил, как стемнело. По узкой дорожке в тростниках вернулся к берегу… но где же матрас? Я водил фонарем по черной глади воды, но не видел ничего, кроме лягушек. В этот момент сразу несколько сотен комаров с воем и писком спикировали на меня, а следом ринулись в атаку и основные силы «воздушного противника». Положение становилось критическим. Но тут вышла из-за гор луна, и на фоне серебристой полоски дальних тростников стал ясно виден угнанный ветром матрас. Мелкие рыбешки едва не защекотали меня, пока я с фонариком в зубах плыл через заводь. Но вскоре я уже спал на теплой резине, обняв дыню, под вой шакалов на берегу. Утром я выпустил воздух из матраса, съел дыню и зашагал на восток. Болотистая пойма сменилась бурым глинистым плато, почти безжизненным. По сорокоградусной жаре плелся я к дальнему шоссе, с тоской вспоминая холодный ветер Памира. Добравшись до управления, вернул владельцу матрас, очистил от плодов небольшое миндальное деревце, поужинал на очередной свадьбе и на рассвете двинулся на попутках дальше на юг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39